Некоторые особенности отправления языческого культа в христианской Римской империи V-VI вв

Суровое антиязыческое законодательство христианских августов конца IV– VI вв. поставило под запрет даже самые невинные формы языческого культа2. При этом на протяжении всего позднеантичного периода на территориях, входивших в состав римской державы, оставалось множество последователей традиционных верований. Несмотря на то, что феномен сохранения языческого богопочитания в христианской империи неоднократно привлекал внимание исследователей, трансформация внешних форм древнего культа в условиях политического доминирования новой религии до сих пор оставалась обделена вниманием научного сообщества. Настоящая статья посвящена доселе неизученным аспектам ритуальной практики позднеримских язычников, а именно культовой мимикрии.

В своей инвективе в адрес Иоанна Каппадокийского Прокопий Кесарийский, среди прочего, отмечал: «у него не было никакого почтения к Богу, и если он когда-нибудь шел в храм молиться или на всенощное бдение, он поступал не так, как принято у христиан, но, надев на себя одеяние, подобающее скорее жрецу древней веры, которую теперь принято называть эллинской, в течение всей этой ночи долбил вытверженные им какие-то нечестивые слова...» (Procop. BP.I.25.10, пер. Н.Н. Чекаловой)3. Большинство исследователей не придавало этому анекдоту особого значения4. Прокопий откровенно презирал Иоанна, обвинял его во всех смертных грехах и вполне мог приписывать ему «эллинство» из стремления еще более очернить этого одиозного чиновника5. В пользу версии о ложности прокопиевых обвинений в адрес царедворца говорит и то, что Иоанн носил библейское имя, а следовательно, почти наверняка происходил из семьи последователей новой веры6.

Вместе с тем, в эпоху поздней античности феномен криптоязычества, то есть практики тайного отправления традиционного культа или даже фиктивного крещения лицами, на деле остававшимися почитателями древних божеств, имел сравнительно широкое распространение. Уже в конце IV столетия многие граждане империи выдавали себя за христиан и посещали храмы новой веры лишь для вида, из страха или же чувства конформизма, на деле продолжая молиться отеческим богам. В речи «Pro templis» Либаний рассказывал, что некоторые «действительно, являются для участия во внешней стороне культа и на сборища этих людей [христиан] и проделывают все те церемонии, что и они, но, став в позу молящихся, или не призывают никого, или богов, как не следовало бы в таком месте, а все же призывают. Таким образом, подобно тому, как в трагедии, взявший на себя роль тирана, не тиран, но остается тем, чем был до маски, так и каждый из них соблюдает себя неизменным, а им представляется переменившим верования»7 (Lib. Or. XXX.28, пер. С. Шестакова). Почти два века спустя Прокопий Кесарийский сообщал, что и в его времена находились те, «которые решили на словах, конечно же, принять имя христиан, чтобы отвратить от себя опасность, немногое время спустя были по большей части уличены в возлияниях и жертвоприношениях и других нечестивых делах8» (Procop. HA.XI.32, пер. Н.Н. Чекаловой). По мере ужесточения наказаний за отправление традиционных культов тайным почитателям древних богов приходилось идти на все большие ухищрения, чтобы скрыть свою идентичность. Согласно рассказу Иоанна Эфесского во время гонений на язычников в царствование Тиберия Константина на тыльной стороне христианской иконы, найденной в доме одного из «тайных идолопоклонников», было обнаружено изображение Аполлона (Iohann. Eph. HE. III.29). Иными словами, далеко не все граждане империи, считавшиеся христианами, на деле являлись таковыми.

Впрочем, даже в том случае, если в обвинениях Прокопия и есть зерно истины, образ действия Иоанна представляется совершенно нелогичным. С какой стати жившему в пропитанную духом религиозной нетерпимости эпоху

Юстиниана язычнику или криптоязычнику было молиться древним богам в христианском храме? Вместе с тем, примеры подобного, на первый взгляд, абсурдного поведения неоднократно встречаются в источниках. Помимо уже процитированного свидетельства Либания, рассказы о подобных действиях сохранились у агиографов V–VII вв.

Около 470 г.9 некий клирик из Селевкии Исаврийской10 опубликовал сборник «Miracula Sanctae Theclae», в котором передал два анекдота о язычниках, являвшихся в храм христианской первомученицы в поисках исцеления. В первом рассказывалось о впоследствии знаменитом риторе Исокасии. Еще в начале своей карьеры, он заболел и решил заночевать в христианской церкви, расположенной неподалеку от его родных Эг. Во сне к ритору якобы явилась мученица и подсказала ему лекарство от недуга. Комментируя чудесное исцеление, автор с недоумением отмечал, что, несмотря на помощь святой девы, Исокасий отказался креститься и остался убежденным язычником (MT 39, ed. G. Dagron)11. Второй рассказ повествует о риторе Аретархе из Се-левкии на Каликадне. Страдая от почечной болезни, он молил об излечении почитаемого в окрестностях его родного города полубога Сарпедона, который якобы посоветовал Аретарху идти на поклон в местный христианский храм, посвященный все той же Фекле. Аретарх исполнил оракул и пришел ночевать в храм. Во сне ему явилась мученица, которая вылечила язычника. При этом, к разочарованию местных последователей новой веры, за свое исцеление софист публично благодарил не христианскую святую, а отправившего его на «прием» к Фекле полубога (MT. 40, ed. G. Dagron). Сообщения об отказе Исокасия и Аретарха перейти в христианство явно ставили автора сборника в тупик. Агиограф не мог найти никакого логичного объяснения тому, что получившие божественную помощь в христианском святилище язычники отказались обратиться в новую веру, и списывал этот непонятный ему феномен на исключительное тупоумие Исокасия и Аретарха.

Схожий сюжет сохранился в анонимной «Miracula Cosmae et Damiani», первая часть описанных в которой чудес была зафиксирована не позднее конца VI столетия12. Среди них рассказ о неком ученом константинопольском язычнике (в версии Codex Londiniensis он именуется Диоскором [CL 23, ed. E. Rupprecht]), который захворал и по совету своих единоверцев заявился в церковь мучеников Косьмы и Дамиана, где принялся молиться об исцелении божественным близнецам Кастору и Поллуксу. Ему якобы явились святые и объяснили старику, что они не имеют никакого отношения к сыновьям Зевса. Согласно рассказу агиографа, после этого язычник признал свою ошибку и, уверовав во Христа, получил искомое исцеление (KDM. 9, ed. L. Deubner).

Похожие рассказы встречаются и в составленном в начале VII столетия агиографическом сборнике «Miracula Cyri et Ioannis» Софрония Иерусалимского. В нем описаны чудесные исцеления, якобы дарованные пришедшим в египетский Менуфис больным, являвшимися им во сне мучениками Киром и Иоанном13. Два из включенных в сборник сообщения повествуют о «тайных эллинах», приходивших за исцелением в святилище «врачей-бессребрени-ков»14. Первый из выведенных на страницах труда Софрония «нечестивцев» – александрийский меняла Агапий, язычник, прикидывавшийся христианином из страха перед законом. Этот идолопоклонник якобы посещал храм святых в Менуфисе с целью получить исцеление. Согласно свидетельству патриарха, даже заявившись в христианскую церковь «безбожник» не отказался от своего язычества и, не получив помощи святых, умер (Soph. Mir. 32). Еще одним «тайным эллином», обращавшимся к мученикам с просьбой о помощи, был знаменитый ятрософист Гессий Петрейский. По данным «Miracula», за некоторое время до описываемых событий этот прославленный врач и педагог был вынужден обратиться в христианство из страха за свою жизнь15. Впрочем, его крещение было фиктивным – формально приняв новую веру, он продолжал едко критиковать христианское вероучение. Согласно рассказу агиографа, когда Гессий занемог, ему не помогло все его врачебное искусство. В итоге надменный ятрософист был вынужден вымаливать исцеление в менуфисском святилище Кира и Иоанна. Получив помощь от явившихся ему во сне святых, он, тем не менее, остался «безбожником» и упорно отказывался признать чудесный характер своего исцеления. Софроний сообщал, что Гессий уверовал лишь после того, как его болезнь вернулась, и он был вторично вылечен мучениками (Soph. Mir. 30).

Вышеперечисленные анекдоты ставят перед исследователем ряд вопросов: что за ритуал эти явные или тайные почитатели древних богов отправляли в христианских церквях, зачем они искали чудесного излечения в святилищах чуждой им веры и почему, даже после обретения желаемого исцеления, многие из них публично отказывались сменить свои религиозные воззрения?

Ответ на первый вопрос отыскать, по-видимому, несложно. Устроенные героями этих рассказов сеансы сомнотерапии в точности повторяют языческий обряд ритуальной инкубации – совершив жертвоприношение, паломник оставался ночевать в храме, после чего во сне к нему якобы должно было явиться божество и исцелить страдальца или же дать оракул, исполнив который, больной мог облегчить свои муки. Ритуальная инкубация практиковалась во многих регионах империи, в том числе в эгинском святилище Асклепия, селевкидском храме Сарпедона-Аполлона, в расположенном в Менуфисе храме Исиды, и, вероятно, в храме Диоскуров в Византии.

В родном городе Исокасия Эгах Киликийских находился оракул Асклепия, считавшийся одним из самых почитаемых святилищ региона16. Искавшие исцеления верили, что, оставшись в местном храме на ночь, они непременно обретут здоровье. Местный культ пережил свой расцвет во II — начале IV в.17. Ок. 340 г. Евсевий Кесарийский отмечал: «Велико было заблуждение мнимых мудрецов касательно киликийского идола. Бесчисленное множество народа прибегало к нему, как к спасителю и врачу, который будто бы то являлся спавшим в его храме, то исцелял страдавших телесными болезнями: на самом же деле, он был губителем душ, отвлекавший склонных к обольщению людей от истинного Спасителя и приводивший их к безбожному заблуждению»18 (Euseb. V. Const. III.56). Несмотря на попытки первых христианских императоров закрыть излишне популярное «капище»19, оно продолжало привлекать паломников на протяжении всего IV столетия20. Жители Эг чтили своего бога-покровителя даже после полного запрета на отправление древнего культа. В середине V в. епископ близлежащих Кирр Феодорит с негодованием обрушивался на последователей культа Асклепия, которые восхваляли своего бога «возлияниями и жертвоприношениями, некогда открыто, а ныне верно тайно»21 (Theod. Graec. Affect. Cur. VIII.20–23, пер. М.В.).

Схожая ситуация сложилась и в Селевкии Исаврийской, где преподавал Аре-тарх. В городе процветал культ сына Зевса, одного из героев Троянской войны Сарпедона, считавшегося покровителем болящих22. Находившийся неподалеку от Селевкии на Каликадне оракул Сарпедона был крупным центром паломничества. Приходившие туда идолопоклонники верили, что посылаемые «искуснейшим из целителей» сны способны указать лекарство от любой хвори (MT. 11, ed. G. Dagron). Повесть о первом чуде Феклы, обращавшийся к своим согражданам автор «Miracula», начинал словами: «Всем известен Аполлон-Сарпедонец»

(MT. 1, ed. G. Dagron). Иными словами, даже после запрета на отправление языческих культов многие селевкийцы продолжали чтить полубога и якобы получали от него наставления и исцеление23.

О культе Кастора и Поллукса в Константинополе, где происходило действие «Miracula Cosmae et Damiani» сохранилось не так много данных. Согласно свидетельствам Зосима и Гесихия Милетского в начале IV в. на территории древнего Византия божественным близнецам было посвящено как минимум два храма: один на территории будущего ипподрома (Zos. II.31), а второй – на берегу Золотого рога, рядом со стоявшим у соединения двух ручьев алтарем нимфы Семестры (Hesych. Patr. Const. 15.13). Прямых указаний на то, что местные почитатели Диоскуров практиковали ритуальную инкубацию источники не сохранили. Однако, все тот же Гесихий сообщал о том, что в упомянутом им храме люди находили избавление от страданий (Hesych. Op. cit.). Иными словами, этот культ все же был как-то связан с целительством. Поскольку инкубация являлась одним из атрибутом культа Кастора и Поллукса в других регионах римского мира24, представляется вероятным, что этот обряд был не чужд и византийскому храму Диоскуров25.

Похожая ситуация сложилась и в пригороде Александрии Менуфисе, где действовал оракул Исиды Целительницы26. Антиязыческие кампании префекта Кинегия27 и архиепископа Феофила28, в результате которых были разрушены многие храмы Египта, судя по всему, обошли его стороной29. Несмотря на действовавший с 391 г. запрет на все формы языческого богопочитания, оракул Исиды, при котором даже сохранялось профессиональное жречество30, продолжал функционировать вплоть до конца V в. Святилище было надежно спрятано от посторонних глаз: храм был скрыт под слоем песка31. Его безопасность обеспечивалась и регулярными подношени- ями местным клирикам (Zach. V. Sev. BF40/A30–31). Судя по всему, менуфис-ский храм пользовался изрядной популярностью. В начале V в. его посещали даже не особенно стойкие в вере христиане, надеявшиеся получить исцеление у оракула богини (Cyr. Hom. Div. XVIII.2, PG 77, col. 1101–110232; Soph. Laud. 25, PG 87.3, col. 3411–3412). Поклонники этого культа имелись и среди языческих интеллектуалов столицы Египта, к числу которых принадлежал и ятро-софист Гессий. Христианский агиограф Захария Митиленский рассказывал о случившемся на его памяти (во второй половине 480-х) паломничестве философа Асклепиодота в менуфисский храм. Он принес жертвы, после чего богиня явилась ему во сне и дала оракул, исполнив который Асклепиодот наконец-то стал отцом (Zach. V. Sev. BF17/A17)33. Святилище Исиды прекратило свою деятельность лишь в конце 480-х гг., после погрома, учиненного патриархом Петром Монгом34.

Таким образом, останавливаясь ночевать в церквях мученицы Феклы, Косьмы и Дамиана, а также Кира и Иоанна, тайные и явные последователи древних культов воспроизводили хорошо известный им ритуал инкубации. Однако, зачем эти поборники языческой старины, очевидно не верившие в целительную силу христианских святых, в час нужды приходили за божественной помощью в храмы новой веры? Не легче ли было возносить молитвы отеческим богам вдали от любопытных глаз, в тайных святилищах и у домашних алтарей?35 Что влекло этих «идолопоклонников» в «склепы»36 галилеян, где их присутствие могло возбудить любопытство более «благочестивых» прихожан?

Ответ на этот вопрос требует освещения еще одной особенности позднеантичного язычества, а именно сакрализации последователями традиционных культов самих зданий древних святилищ. «Мы обязаны почитать не только изображения богов, но и их храмы, священные участки и алтари... [Мы] почитаем сами камни, из которых сделаны алтари, потому что они посвящены богам, потому что они имеют определенную форму и вид, подходящий для ритуала, для которого они были созданы37», – писал император Юлиан в послании к неизвестному жрецу (Jul. Ep. ad. Sacer/BС89b/Ф4538). Примечательно, что последователи традиционных культов почитали не только действовавшие святилища, но и некогда разрушенные и оскверненные храмы, число которых в IV–VI вв. постоянно увеличивалось. В рассказе о коринфянине Аристофане Либаний отмечал, что тот был бы рад воздать почести богам и на руинах храма (Lib. Or. XIV.41). Согласно данным Шенуте Ат-рипского панополитанский язычник Гессий проводил возлияния на руинах сожженного иноками Белого монастыря храма Крона (Shenout. De Iudic. fol. XLI, ed. H. Behlmer, tr. 247 = A26, p. 238, ed. and tr. by D. Brakke, A. Crislip)39. В середине V в. александрийские философы-неоплатоники совершали свои ритуалы на руинах уничтоженного в 391 г. Серапеума (John. Ruf. V. Petr. Iber. CP99/R7240). Подчас объектами религиозного поклонения язычников становились даже сполии. По сообщению Марка Дьякона, жившие в Газе последователи традиционных культов продолжали считать священными выломанные из храма Зевса-Марны мраморные панели даже спустя десятилетия после того, как само святилище было разрушено епископом Порфирием (Marc. Diac. V. Porph. 76)41.

Христианские церкви Эг, Селевкии, Константинополя и Менуфиса, на первый взгляд, никак не связаны с языческими храмам. Это впечатление, впрочем, обманчиво. Согласно рассказу селевкийского агиографа, Фекла изгнала Сарпедона из его пещерного храма в Эгах и передала его «бедным и простым людям, которые посвящают себя молитвам» (MT. 1.2, ed. G. Dagron). Из рассказа паломницы Эгерии следует, что уже в конце IV в. рядом с храмом Феклы возник крупный монастырь (Aeg. Itin. 23). Представляется логичным предположить, что, говоря о «бедных и простецах», которые в его времена жили в бывшем святилище Сарпедона, автор «Miracula» подразумевал именно насельников христианской обители, сложившейся вокруг пещерной церкви Феклы. Эта догадка вполне подтверждается данными археологии – в ходе раскопок около пещерной церкви Феклы был обнаружен теменос, а в самой крипте явно изготовленные еще в дохристианские времена колонны дорийского ордера42. Иными словами, святилище Феклы, в которой ритор Аре-тарх совершал ритуал целительной инкубации, скорее всего, располагалось в той же пещере, где некогда действовал оракул полубога.

Точные сведения о времени и месте постройки храма Феклы в Эгах Киликийских не сохранилось. Вместе с тем, по данным Зонары, в середине IV в. колонны, некогда подпиравшие своды местного Асклепейона, были использованы христианами для декорирования одной из местных церквей (Zon. XIII.12.63). Представляется заманчивым предположить, что Зонара говорил именно о храме Феклы. В этом случае посещение Исокасием церкви приобретает смысл – ритор пришел в христианскую церковь с верой в то, что целительная сила божественного лекаря сохранилась в выломанных из его святилища колоннах, подобно тому, как жители Газы считали, что воля Зевса-Марны освящает мраморные панели, некогда висевшие на стенах его храма.

Константинопольское святилище Косьмы и Дамиана было построено в V в.43 у юго-западного берега Золотого рога на некотором отдалении от Вла-хернской стены44. Несмотря на то, что в историографии высказывались различные мнения о конкретном месте расположения Космидиона, согласно основной версии, он стоял на холме, около устья Кидара и Варвизеса45. В ходе археологических исследований середины XX в. там были обнаружены остатки сооружений II столетия до н. э., одно из которых было идентифицировано как нимфеон или алтарь46. Представляется разумным предположить, что этот алтарь идентичен упомянутому Гесихием Милетским жертвеннику Семестры, рядом с которым в древности стоял храм Кастора и Поллукса (Hesych. Patr. Const. 15.13). Таким образом, Космидион располагался либо в непосредственной близости от храма Диоскуров, либо же на том самом месте, где некогда действовало языческое святилище.

Что касается церкви Евангелистов в Менуфисе, то источники не сохранили информации о месте и обстоятельствах ее постройки. Археологические изыскания также не проясняют ситуацию – поселение ныне находится на дне Абукирского залива. В литературе достаточно часто встречаются сообщения о том, что церковь Евангелистов, где покоились мощи Кира и Иоанна, находилась в здание бывшего египетского храма47. Однако, эта гипотеза скорее всего не соответствует истине. Согласно данным Софрония, церковь имела форму октагона (Soph. Mir. 70)48, что типично для христианских мар-тириев, но совершенно нехарактерно для храмовой архитектуры древнего

Египта и античности. Вместе с тем нельзя исключать вероятности того, что святилище располагалось на месте древнего храма или же было частично собрано из его обломков. Согласно данным Евнапия Сардского, участвовавшие в разрушении храмов близлежащего Канопа монахи оставили на месте лишь фундамент храма и растаскали даже камни, из которых были выстроены языческие святилища (Eunap. VS. 472). Учитывая масштабы, которые приняло церковное строительство при Феофиле49, представляется логичным предположить, что добытые таким образом строительные материалы могли использоваться для возведения новых церквей.

Таким образом, Исокасий, Аретарх, Агапий, Гессий и анонимный константинопольский «эллин» совершали обряд инкубации в церквях, стоявших на руинах или сложенные из обломков древних святилищ. Они заявлялись туда не ради помощи христианских святых, но в надежде получить исцеление от своих богов. Суровые эдикты христианских августов, криминализовавшие даже самые невинные проявления языческой религиозности, не позволяли им открыто огласить мотивы посещения святилищ новой веры. Делая вид, что они обращаются к Единому, язычники и криптоязычники на деле возносили мольбы древним богам, а приписывая свои чудесные исцеления христианским святым – в тайне благодарили Сарпедона, Асклепия, Исиду и Диоскуров.

Думается, что эти выводы позволяют иначе посмотреть на сообщение Прокопия о тайном «эллинстве» Иоанна Каппадокийского. Более того, в случае если кесарийский историк наблюдал языческие моления царедворца в храме Св. Софии, то выдвинутые им обвинения против Иоанна Каппадокийского обретают дополнительный вес. Как известно знаменитый собор был построен на месте, где в доконстантиновые времена стоял языческий храм50. Более того, выдвигалось предположение, что часть декора юстиниановой Софии являлась свезенными в Константинополь сполиями разрушенных святилищ древних богов, в том числе знаменитого храма Артемиды в Эфесе51. Таким образом константинопольский собор мог быть «святым местом» не только для христиан, но и для последователей традиционных культов.

В целом, представляется, что религиозная мимикрия и вторичная апроприация культовых зданий чужой веры, позволявшие почитателям отеческих богов отводить от себя подозрения в святотатстве и отправлять древние обряды, не опасаясь попасть под действия сурового законодательства, явились дополнительными факторами длительного сохранения языческих верований в христианской империи.