Нигилистическое лицедейство Анны Сергеевны Одинцовой (о романе И.С. Тургенева "Отцы и дети")

Анна Сергеевна Одинцова впервые появляется в романе в эпизоде бала у губернатора. Тургенев сразу же акцентирует внимание на образе героини как особенном, отличном от прочих, детализируя ее реакцию на все происходящее вокруг. В этом смысле примечательна сцена с Аркадием: «сказала она и посмотрела на Аркадия не то чтобы свысока, а так, как замужние сестры смотрят на очень молоденьких братьев» (c. 213)*; «Сама она говорила мало, но знание жизни сказывалось в ее словах; по иным ее замечаниям Аркадий заключил, что эта молодая женщина уже успела перечувствовать и передумать многое…» (c. 214). Специфическое сочетание мудрости и молодости, имеющееся в распоряжении Анны Сергеевны, является ключом к пониманию мировоззрения героини. Однако данные качества не дуалистичны и ни в коем случае не амбивалентны. Это характеристика ее типажа. Как писал А. Шопенгауэр, «мы рассматриваем друг друга и общаемся друг с другом, как маски с масками, мы не знаем, кто мы, как маски, которые никогда не познают самих себя» [11, c. 233]. Именно «масочность» наделяет образ Анны Сергеевны целостностью, которая раскрывается в диалогах с Базаровым. Нигилист, отрицающий культуру, искусство и чувства, неожиданно для самого себя оказывается неспособным выдержать испытание любовью. Здесь важно указать на неприятие Тургеневым Шопенгауэра: в частности, как замечает А.И. Батюто, «замена науки и просвещения “чисто физиологическими факторами” (под которыми подразумевалось культивирование хорошей наследственности), предлагалось Шопенгауэром не без горькой иронии. Он и такое решение проблемы считал неосуществимой утопией, так как, вступив на этот путь “обло-горожения человечества” и будучи до конца последовательным, пришлось бы, по его словам, совершить невозможное – “кастрировать всех негодяев” и запереть “в монастырь всех дур”» [1, c. 154]. Поэтому Тургенев, будто бы полемизируя с Шопенгауэром, испытывает истинного нигилиста (нигилистом, кстати, Шопенгауэра называл А.И. Герцен [4, c. 266]) сугубо человеческим чувством любви. Базаров в доме Одинцовой не ощущает себя лидером ситуации, наставником, которым он себя провозгласил при братьях Кирсановых, Ситни-

кове и Кукшиной. Прямота и напор Одинцовой вводят его в состояние некоего транса, отчего герой становится потерянным: «Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а глаза его бегали по углам» (c. 224). Постепенно в ходе общения Базаров влюбляется в Одинцову: «Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью» (c. 230–231). Однако «кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы со своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе» (c. 231).

Контекстуальная оппозиция «Одинцова – Базаров», представленная по аналогии «аристократия – нигилизм», заканчивается капитуляцией Базарова. Тургенев вводит несколько образов-символов, указывающих на неминуемость подобного хода событий. Один из них – образ окна, которое по просьбе Одинцовой открывает Базаров. Е.Я. Шайнина замечает, что «окна имели значение наблюдательного пункта»; «сидение у окна в комнате символизировало девушку-невесту или женщину. Девушка сначала сидела за рукоделием подле окна, не выходя на улицу из дому и даже не выглядывая на улицу» [10, c. 213–214]. Таким образом, Анна Сергеевна по замыслу Тургенева ищет себе жениха и одним из кандидатов на эту роль оказывается Базаров. Не менее важен символ миртовой ветви, на который обращает внимание О.В. Тимашова: «Мирт считался посвященным Афродите, из его листьев и ветвей делали венки, которые носили во время свадебных церемоний и победных игр (myrtea corona – один из них на голове Анны Сергеевны). Но уже тогда ввиду связи “рождения и смерти мирт посвящался и покойникам”. В дальнейшем из “символа любви” мирт превращается в символ смерти, тогда как роза всегда остается символом живой красоты и любви (недаром излюбленным сюжетом рисования и вышивки в XVIII веке были роза и мирт, символизировавшие жизнь и смерть). Таким образом, даже любовь Анны Сергеевны сулит гибель» [7, c. 325]. Замечание Тимашовой указывает на коварство Анны Сергеевны. По замечанию Н. Жюльен, «зеленая ветвь – символ возрождения и бессмертия» [2, c. 46]. Возрождение и бессмертие в контекстуальном смысле применительно к Одинцовой олицетворяет ее внутреннюю сущность: акт манипуляции как таковой становится для нее чем-то вроде живительной силы, тем, что приносит ей эстетическое удовольствие. Ее удел – использовать мужчин в своих целях, как игрушек от скуки. Поступки Одинцовой создают только иллюзию ее влюбленности.

Но почему же нигилист Базаров ничего не смог противопоставить чувству любви, которое оказалось сильнее его мировоззренческих установок? Теория нигилизма, проповедником которой он являлся, обесценивается для него и, как удалось выяснить впоследствии, для его учеников. Однако не для Одинцовой. В романе Тургенева действительно только один подлинный нигилист – и это не Базаров. Насладившись победой над Базаровым, Одинцова весьма удовлетворена собой. Но некоторые сомнения посетили ее вечером, после признания Базарова: «Ее спокойствие было потрясено; она опечалилась и даже всплакнула раз, сама не зная отчего, только не от нанесенного оскорбления. Она не чувствовала себя оскорбленною: она скорее чувствовала себя виноватою. Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее – и увидела за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие» (c. 243).

За некоторое время до этого, в эпизоде признания Базарова, Одинцова произносит главную фразу, полностью раскрывающую ее внутреннюю суть: «Вы меня не поняли» (c. 242). Игра в любовь, похожая на легкий водевиль, наскучила Анне Сергеевне, поэтому она предпочла сменить маску. По замечанию Вяч. Иванова, маска – всегда от Диониса [3, c. 249]. Как и древнегреческий бог виноделия, Одинцова всегда скрывается за маской. Не причастность к дурманящим напиткам, но стремление скрыть свое истинное лицо есть главный критерий подобного параллелизма.

Но кто же такая Анна Сергеевна? Она – проекция Базарова, но не формирующаяся под влиянием популярных идеологических течений XIX в., а состоявшаяся, венец нигилистического мировосприятия. Она не способна любить совершенно. Это объясняет рациональный подход к выбору супруга – брак с первым мужем был исключительно по расчету. Она не признает внешней красоты, ориентируясь на строгий порядок ведения хозяйства. Ей чужды чувства и эмоции других людей, что проявляется в холодном скептицизме общения с Аркадием, который ей не был выгоден.

Проблема женской эмансипации, так тщательно разрабатывавшаяся писателями и критиками XIX в., у Тургенева становится амбивалентной. Вера Павловна Н.Г. Чернышевского может быть рассмотрена как прототип будущей капиталистки: независимая, свободная женщина, способная самостоятельно устраивать свою жизнь. Одинцова у Тургенева тоже свободна, но в ней едва ли можно найти элементы женственности. Глядящая на жизнь аналитически, отказывающая себе в чувствах, Одинцова является более развитым двойником Кукшиной – эмансипированной женщины, стремящейся всем доказать свое личное право на свободу. Одинцова же никому ничего не доказывает. Используя дарованные природой красоту и обаяние, она манипулирует людьми, оценивая это исключительно как развлечение для самой себя. Она разбивает сердце Базарову не потому, что питает к нему какие-то особые чувства, а лишь для того, чтобы выставить его слабым перед самой собой. И поэтому весьма предсказуема ее реакция в сцене его признания: «Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая – страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей… Одинцовой стало и страшно и жалко его» (с. 242). А далее – лишь несколько слов в записке: «Я вас не понимала – вы меня не поняли» (c. 242).

Виновата ли Одинцова в подобном поведении? Ничуть не больше, чем кто-либо другой на ее месте. Героиня стала жертвой эпохи, провозглашающей проблему женской эмансипации. Являясь «лишним человеком», Одинцова хочет любить и быть любимой, но едва ли она готова к этому. Судьба наделила ее свободой и независимостью в той же мере, в какой Онегина, Печорина и проч., что было абсолютно чуждо обществу XIX в. Данное сравнение указывает на то, что Одинцова, как и «лишние люди» XIX в., не смогла найти своего места в мире. Вечно ищущие свое призвание герои онегинского типа остаются непринятыми социумом и, следовательно, так и не находят душевного покоя. Одинцова в данном контексте близка им: именно прагматичность героини, ставшая причиной бесполезного романа с Базаровым, позволяет отнести ее к типу «лишнего человека» – героя с огромным потенциалом, который фактически невозможно реали- зовать. Почему именно такой оказалась Одинцова? Дело в структуре общества XIX в.: привычка видеть «лишним героем» мужчину привела к тому, что женщину в данном статусе не заметили.

О положении женщины в обществе XIX в. писали многие. Так, А. Любавский в своей статье говорит о том, что женщины в вопросе наследования едва ли могут на что-то претендовать при наличии наследников мужского пола [5, c. 407]. Вслед за Любавским Г. Мотовилов указывал, что «племянницы при своих родных братьях по действующему нашему законодательству не устраняются от участия в наследстве после дяди, но имеют право на указанные доли из той части наследства, которое досталось бы их отцу» [6, c. 429]. Литературовед XX в. Г.А. Тишкин, рассуждая о проблеме женских прав предшествующего столетия, писал: «Общеизвестно, что представительницы привилегированных социальных групп находились (в том числе и в правовом отношении) в лучшем положении, чем крестьянки и работницы, хотя и были ущемлены в правах по отношению к мужчинам своей социальной группы» [8, c. 19]. Анна Сергеевна есть не что иное, как вариация на тему новых идей прогрессивного общества: она не может быть раскритикована, как Печорин или Онегин, – она лишь их логическое дополнение, но с женским лицом.

Анна Сергеевна была состоятельной вдовой и, следовательно, независимой. И поведение герцогини едва ли отличалось от франтов ее социального круга. Как и она, герои А.С. Пушкина и Ю.М. Лермонтова презирали морально-нравственные устои. Они так же манипулировали людьми, находя в этом исключительно способ развлечения: Онегин обидел Татьяну Ларину и разрушил семью ее сестры Ольги; Печорин погубил Бэлу и княжну Мери, Одинцова – Базарова (хотя, возможно, и не только: Тургенев умалчивает о личной жизни героини, лишь намекая на ее дурную репутацию). Нигилизм как явление XIX в., воплощенное в полной мере в Одинцовой, становится неизбежностью дальнейшего развития общества, являя собой новое видение будущего. И в этом будущем свобода выбора принадлежит не только мужчинам, но и женщинам. Таково понимание Тургеневым проблемы женских прав, являющееся проекцией мировосприятия эпохи.

Подводя итог ранее сказанному, хотелось бы отметить: образ Анны Сергеевны Одинцовой представляет собой венец нигилистического мировосприятия, которое прославлял Базаров. Влюбившись, герой усомнился в пра- вомерности своей теории, но ничего изменить уже не успел. Отрицая моральные нормы, Одинцова мечтает о взаимной любви и счастье, однако свобода, сформированная в ней богатым капиталом и социальным статусом, пресекает любые попытки брать на себя обязательства в процессе устройства личной жизни. Героине проще быть независимой женщиной, манипулировать людьми с целью получения определенных эмоций, состояний души, удовлетворения потребностей. Но при таком положении дел Одинцова остается одинокой. Свобода оказывается ее клеткой, ее проклятием. И из этого состояния героиня выходить не собирается, на что Тургенев указывал и в сцене признания Базарова, и в истории о ее заграничном романе.

Свобода дает человеку возможность самостоятельно принимать решения, не опираясь на чье-то мнение. Свобода позволяет жить в свое удовольствие. Однако свобода сродни одиночеству – тому, которое постигла Анна Сергеевна Одинцова, единственная нигилистка в романе, нигилистка не по идее, но по своей сути.