Николай Станкевич: воспевание любви и коллизии чувств

Важнейшей проблемой христианской антропологии Вышеславцева является проблема иррационального в человеке, проблема взаимосвязи рациональных и иррациональных начал в конкретной личности. По мнению философа, основную предпосылку для понимания сущности человека составляет его богоподобие. Вне богочеловеческой проблемы человек немыслим, поскольку он стоит в существенной связи с Абсолютом, в нем укоренен и утвержден. Человек не изначален и не самодостаточен, ибо существует бытие, которое глубже и выше его, однако он находит в себе отображение и печать последней глубины и высоты абсолютного бытия. Поэтому во всяком искании, во всяком творчестве человек постоянно выходит за пределы самого себя [5. С. 381—385].

Сердце как сверхрациональная сущность человека. Понять таинственную сущность человека, полагает Вышеславцев, можно только в том случае, если мы познáем всю иерархическую структуру ступеней бытия, которую каждый индивид несет и воспроизводит в себе. Человек плюрален, его нельзя свести только к одному элементу или одной субстанции. Согласно христианской традиции, он состоит из трех иерархически восходящих ступеней: тела, души и духа. Душа по достоинству выше тела, она «одушевляет» тело; дух же стоит выше тела и души, именно он «одухотворяет» тело и душу. В свою очередь, тело объемлет не одну, а две ступени бытия: оно содержит в себе физико-химические процессы (энергия неорганическая) и процессы органической жизни (энергия «живая», «биос»). Существует и бессознательно-психическое, но и оно имеет две ступени: коллективно-бессознательное и лично-бессознательное. Сознательная душа также имеет две ступени: животная душа и душа духовная (сознательный дух). Наконец, сознательный дух тоже не является вершиной человеческого существа. Кроме него существует еще сверхсознание, «глубинное», сверхсознательное «Я», т.е. самость.

Как сознательная душа, человек есть прежде всего недуховная, животная душа, которой свойственна эгоцентрическая установка сознания. Эта душа руководствуется только критериями удовольствия и неудовольствия, воспринимая и оценивая все в соответствии с витальными потребностями и интересами. Но как духовное сознание человек есть существо культурное. Здесь эгоцентрическая установка устраняется, а субъективное восприятие заменяется восприятием объективным, ценным и истинным.

Как творец культуры, духовная личность, духовное сознание, сознательное «Я», «мыслящее Я», считает Вышеславцев, является последним, высшим и глубочайшим началом в существе человека. Но над этой метафизической и метапсихической самостью возвышается самое высшее — иррациональная и сверхсознательная самость. «Ее ищут и угадывают и выражают на своем странном, парадоксальном языке великие мистики всех времен и народов. Излюбленный символ „сердца“ указывает на эту таинственную глубину, доступную только Богу…» [1. С. 283—286].

Русский мыслитель интерпретирует понятие «сердца» как выражение цельной внутренней сущности человека, непосредственно отражающей связь человека с Богом. В его трудах находит свое итоговое выражение религиозно-философская традиция, которая обнаруживает в человеке некую «бездонность», иррациональную глубину и признает, что именно эта «глубина» соединяет человека с Абсолютом и другими людьми, обусловливает целостную и творческую значимость каждой личности: «Существует, следовательно, не только непостижимый Бог, но существует и непостижимый человек; и в этой своей богоподобной непостижимой глубине человек и встречается с Богом, в глубине „сердца“».

В своей книге «Сердце в христианской и индийской мистике» (1925) Вышеславцев попытался через учение о сердце показать различия между индийскими и христианскими представлениями о человеке. Противопоставляя христианское учение о Боге и человеке индийским представлениям об Атмане и Брахмане, философ обосновал невозможность их отождествления. Непосредственное соприкосновение с Богом в индийской мистике есть нечто совершенно особое, существенно отличающееся от христианства: «Индийская мистика утверждает имманентное тождество предельного центра моей самости с предельным центром божественной самости. <…> На этой высоте умозрения человеческое Я совпадает до неразличимости с божественным Я ». Это не христианская любовь, соединяющая глубину сердца с глубиной Божества. Здесь нет Бога и человека, нет отношения Бого-человечества и Богосыновства, нет любви как гармонии противоположностей; здесь существует лишь безразличное холодное тождество. Усмотрение этого тождества — не любовь, а лишь блаженное успокоение в отрешенном безразличии.

В христианстве же (и, прежде всего, в восточном христианстве), напротив, соприкосновение человека с Богом и общение с ближними осуществляется посредством сердца: для него ум, интеллект, разум никогда не являлись последней основой, фундаментом жизни, а умственное размышление о Боге не понималось как подлинно религиозное восприятие. В православии «мистическое соприкосновение с Божеством, познание тайн Божиих, в которых сокрыты сокровища премудрости и ведения (софии и гнозиса), возможно, по слову апостола Павла, только через посредство „сердец, соединенных в любви“» [2. С. 67—70].

Сердце и Эрос. Символы любви и света. Эти проблемы Вышеславцев осмысляет в своем труде «Этика преображенного Эроса. Проблема Закона и Благодати» (1931), где представления об иррациональной основе человеческого бытия конкретизируются за счет идей психоаналитической философии. Свою книгу философ начинает с анализа различия двух типов этики — «этики закона» и «этики благодати», основанных на Ветхом Завете и Новом Завете. Используя понятие сердца для обозначения глубинной, подлинной сущности человека, Вышеславцев утверждает, что в «сердце» находится обширная сфера иррационального, которая составляет его основу и может выступать источником самых возвышенных и самых низменных проявлений человека. «…„Сердце“ иррационально не только в смысле низшей своей сферы, соприкасающейся с „плотью“, но и в смысле высшей, соприкасающейся с „духом“ и являющейся органом духа, — пишет он, — во всяком случае его иррациональность, глубина и бездна обнимает как высшие мистические переживания, так и низшие подсознательные „утробные“ влечения» [3. С. 45].

Обозначая эту сферу иррационального термином «Эрос» и рассматривая его как основу любого влечения души, Вышеславцев полагает, что главная задача человека и общества состоит в преображении этой стихийной жизненной силы к благой и возвышенной форме, в направлении ее к высшим целям, к Богу, и в отвращении от низменных, злых, дьявольских устремлений. Называя процесс реализации этой цели «сублимацией Эроса», жизненной иррациональной силы души, русский мыслитель придает этому психоаналитическому термину предельно широкое, религиозно-метафизическое содержание. Эрос имеет различные иерархические ступени, ибо существует Эрос физический, душевный и духовный, а также Эрос ангельский и божественный.

«Эту этику следовало бы назвать… Эротикой , ибо ее корни лежат в Платоновом Эросе и в Гимне Любви апостола Павла. Ее центральная проблема: ars amandi, искусство любви. «Бог есть любовь, — отмечает Б.В.Яковенко. — Весь грандиозный замысел этики сублимации есть не что иное, как гениальная попытка обойти сопротивление „плоти“ при помощи преображения и просветления плоти» [7. С. 429]. Тем самым символ сердца у Вышеславцева дополняется символом света: «Свет есть символ очевидности: lumiére naturelle. И вместе с тем свет есть самое непонятное и… таинственное, как и свет сознания, как мистический свет» [3. С. 132]. Именно энергийный символ света позволяет понять взаимосвязь сердца и любви. «Человек „без сердца“ есть человек без любви, — считает он, — сердце есть орган для восприятия Божественного Слова и Дара Духа Святого , в него изливается божественная любовь…» [7. С. 64].

Вышеславцев утверждает, что высшая форма сублимации, ведущая к действительному обóжению человека, заключается в окончательном «укрощении» его иррациональной свободы и выявлении его всецельной зависимости от Абсолюта. Осуществляется этот процесс познания Бога в сердце и при помощи сердца. «…Только в глубине этого „я“, в глубине сердца, возможно действительное реальное соприкосновение с Божеством… возможен подлинный религиозный опыт, — пишет философ, — здесь человек чувствует свою Божественность, здесь одна глубина отражает другую…» [1. С. 274].

В трудах Вышеславцева привлекает внимание и трагическая тема «антиномизма сердца», исследованная еще Паскалем, которая выступает как антиномия безгрешности и греховности сердца. Источник величия человека, полагает русский мыслитель, заключается в Боге, а источник греховности человека состоит в его свободе. Следовательно, свобода как проявление активности и творчества человека является важнейшим свойством сердца, но она бывает положительная и отрицательная: одна устремлена к добру, а другая — ко злу [6. С. 24]. Для современного состояния общества характерна ситуация, при которой нарушена цельность души, а ум не согревается теплотой сердца.

Таким образом, «Вышеславцев поставил вопрос о сердце во всей его глубине, — делает вывод Н.О.Лосский. — Он разумеет под словом „сердце“ не только способность чувства, но еще… то онтологическое сверхрациональное начало, которое есть истинная самость личности. …Метафизическое начало реализуется не только в сердце как источнике любви и творческой свободы личности, но также и в сердце как важнейшем телесном органе». Тем самым в понятие сердца Вышеславцев включил не только духовно-душевные, но и душевно-телесные интенции человека. Ведь личность определяется тем, что она любит или ненавидит. А любим и ненавидим мы всегда сердцем.