Ночная фиалка в поэзии Блока: реалия и символические коннотации

4 декабря 1905 г. близкий друг Блока Е.П. Иванов записал в дневнике: «Получил письмо от А. Блока. О сне с 15 на 16-е» [Иванов 2018, 116]. В этом письме, посланном 3 декабря, Блок сообщал о своем сне так: «76 ноября мне приснилось нечто, чем я живу до сих пор. Такие изумительные сны бывают раз в год - два года» [Блок 1965, 142. Выделено Блоком. -Д.МД. Описание этого сна находим в записной книжке Блока № 11, в первом наброске поэмы под заголовком: «Самое важное (сон с 16 на 17 ноября)». Современный читатель может прочесть этот текст в разделе «Другие редакции и варианты» 2 тома ПАСС Блока [Блок 1997-2014, II, 247-250]. Полгода шла работа над первоначальным описанием сна, и в мае 1906 г. Блок уже читал друзьям законченную поэму «Ночная Фиалка» с подзаголовком «Сон». В примечаниях ко второму тому «лирической трилогии» Блок пояснил: «Эта поэма - почти точное описание виденного мною сна» [Блок 1997-2014, II, 220]. Строго говоря, это не совсем так: достаточно сравнить первоначальную запись и окончательный текст поэмы, чтобы увидеть, что во сне не было ни спящих скандинавских владык и воинов, ни шума моря и мотива Нечаянной Радости.

Впервые Блок опубликовал поэму в сборнике «Нечаянная Радость» 1907 г. О том, как важна эта поэма для всего сборника, свидетельствуют несколько фактов.

Во-первых, Блок первоначально намеревался назвать весь сборник так, как называется поэма - «Ночная Фиалка».

Во-вторых, в предисловии к сборнику Блок особо выделил тему Ночной Фиалки: «Нечаянная Радость близка. Она смотрит в глаза мне в глаза мне очами синими, бездонными, как очи королевны Ночной Фиалки, которая молчит и прядет. И я смотрю на нее, но вижу ее как бы во сне. Между нами нет ничего неразгаданного, но мы все еще незнакомы друг другу» [Блок 1997-2014, II, 215]. Необходимо отметить, что «очи синие, бездонные» связывают «Ночную Фиалку» еще с одним ключевым произведением этого времени - стихотворением «Незнакомка».

В-третьих, поэма не просто входит в сборник «Нечаянная Радость», она завершает его: обычно в начале и в конце сборника помещаются тексты, которые концентрируют в себе самые значимые для всей книги тематические и мотивные комплексы.

И действительно, все самые важные темы и мотивы лирики Блока этого периода - город, современность, скандинавско-вагнеровская мифология, «болото», «стихия», утрата изначального рая и трансформация женского образа, надежда на обновление и возрождение - объединены в сюжете «Ночной Фиалки».

Но, несмотря на все значение этой поэмы, критики при жизни Блока писали о ней очень мало. Поэма казалась им «странной», «невнятной», скучной, даже «бредовой». См., напр., отзыв Н.Я. Абрамовича: «“Ночная фиалка” - поэма без содержания, без образов, какой-то скучный бред, длинный и утомительный» [Абрамович 1907, 93. Наг. 3-я], а также свод отзывов о поэме в глубоком и обстоятельном комментарии в Полном академическом собрании сочинений [Блок 1997-2014, II, 583-584]. Столь же невнимательно рассматривалась эта поэма в позднейших литературоведческих работах о Блоке: как правило, упоминали ее очень бегло, называли «аллегорией», видели в ней прежде всего «развенчание» мистицизма, прощание поэта с юношеским идеалом, революционные предчувствия. Ср.: «Аллегория “Ночной Фиалки” - не аллегория событий и действий, это аллегория размышлений и ощущений» [Долгополов 1964, 60]. И лишь к 100-летию Блока в махачкалинском малотиражном сборнике появилась статья С.Н. Бройтмана «Жанрово-композиционное своеобразие поэмы А. Блока “Ночная Фиалка”», в которой содержался тонкий и подробный анализ структуры поэмы [Бройтман 1980, 21-35; Ре-публикация: Бройт-ман 2008, 233-252]. Позднее была опубликована статья С.Ю. Ясенского «Роль и значение реминисценций и аллюзий в поэме “Ночная Фиалка”», описывающая многообразные источники поэмы [Ясенский 1991, 64-77]. Современный комментарий к поэме во 2 томе ПАСС Блока учитывает все, что было сделано наукой в последние десятилетия, и на сегодняшний день это наиболее полный компендиум сведений о творческой истории поэмы, о ее генезисе, о связях с другими текстами Блока. И все же кое-что не учтено и в этом комментарии. Но прежде, чем об этом говорить, укажем на те источники поэмы, которые сегодня более или менее выявлены и признаны в науке о Блоке.

То, что героиня поэмы - одновременно и «некрасивая девушка с неприметным лицом», и королевна, сидящая за бесконечной пряжей, и цветок Ночной Фиалки, заставляет вспомнить о фольклорных легендах, сказках и песнях, отождествляющих девушку с цветком, зачастую - с цветком заколдованным (например, королевна Шиповничек в немецких сказках). У Блока такое отождествление - и, кажется, именно с ночной фиалкой! -мы встречаем задолго до поэмы «Ночная Фиалка». Еще в стихотворении 1902 г. «Стою у власти, душой одинок...» он писал:

Стою у власти, душой одинок, Владыка земной красоты.

Ты, полный страсти ночной цветок, Полюбила мои черты.

[Блок 1997-2014,1, 135]

В литературе Нового времени прежде всего следует назвать неоконченный роман Новалиса «Генрих фон Офтердинген», в котором множество перекличек с поэмой Блока [Дьёндьёши 2004, 19-58]. Главная же состоит в том, что уже в первой главе герой романа видит во сне голубой цветок и отождествляет его с далекой возлюбленной. Об этом романе Блок упомянул в своих тетрадях «Моя декламация...»: «Г<енрих> ф<он> Офтердинген (герой романа Новалиса) проводит жизнь в погоне за “голубым цветком” (символ идеальной поэзии): “Жизнь становится сновидением, а сновидение - жизнью”» [РО ИРЛИ. Ф. 654. Он. 1. № 175. Л. 95].

У Новалиса голубой цветок не отождествляется ни с одним реальным земным цветком. Но у Генриха Гейне, которым был одновременно и наследником, и ироническим критиком немецких романтиков начала XIX в., в его «Путевых картинах», герой вспоминает об умершей возлюбленной по имени Мария и о запахе ночных фиалок в комнате, где стоял гроб с ее телом. И этот текст был хорошо знаком Блоку. В его библиотеке сохранилось Полное собрание сочинений Г. Гейне в б т. (СПб.: Изд-во А.Ф. Маркса, 1904). «Путевые картины» напечатаны в Т. 2. В упомянутом фрагменте Блок не только подчеркнул слова «ночная фиалка», но и сделал надпись на полях: «Отнош<ение>. к романт<изму> и тоска по голуб<ому> цветку» [Библиотека А.А. Блока 1984, 196].

У Андрея Белого в «Северной симфонии (1-ой героической)», тоже немало перекличек с поэмой Блока. Ее героиня - королевна северной страны, уединенно живущая в лесной глуши. Престарелый король называет ее «одинокий северный цветок», у нее «синие очи», а у ручья в лесу цветут «голубые фиалки» [отмечено: Ясенский 1991, 72].

Но заметим: у Блока, в отличие от Новалиса и Белого, меняется цвет: он не голубой, а лиловый, фиолетовый. Говоря о первом своем впечатлении от рассказа Блока о «Ночной Фиалке», Андрей Белый вспоминает прежде всего об изменении цвета: «Он пытался мне выразить, что теперь он

пришел к удивительному, очень важному внутреннему узнанью; узнанье связалось с восприятием сильно-пахнущего фиалкою темно-лилового цвета» [Белый Андрей 1997, 192]. Для Белого, по его признанию, существовали три основных священных цвета: белый, голубой и пурпурный. Все три цвета - чистые, не смешанные. Но когда в сакральный голубой проникает пурпур, цвет смешивается и становится демоническим. Для Блока лилово-зеленая гамма была связана прежде всего с творчеством Врубеля, с его Демоном (позднее он скажет об этом в статьях 1910-х гг). Вот почему те, кто владел ключом к языку символов Блока, самые близкие ему люди, такие, как Андрей Белый и даже Л.Д. Блок, увидели в этой поэме прежде всего «помрачение» прежнего идеала.

Обратим особое внимание: по свидетельству Е.П. Иванова, Любовь Дмитриевна отнеслась к поэме настороженно. В своем дневнике он записал: «Любе не нравится тревога» [Иванов 2018, 141]. В чем могла заключаться причина этой тревоги?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, зададим еще один, на первый взгляд с первым не связанный: а какой именно цветок Блок называл ночной фиалкой?

В статье С.Ю. Ясенского и в комментариях Академического собрания сочинений говорится, что речь идет о так называемой ночной красавице, маттиоле, гесперис, вечернице, или, по-латыни, Hesperis matronalis [Ясен-ский 1991, 70; Блок 1997-2014, II, 584]. Растение довольно высокое - до 100 см., у него крупные цветы, около 2 см в диаметре, фиолетового, белого или пурпурного цвета. Растение яркое, заметное, но в справочниках оно описывается не столько как дикорастущее, сколько как... декоративное садовое. Встречается ли этот цветок среди шахматовской флоры, неизвестно, зато точно известно, что в северных лесах, вокруг Петербурга и в Карелии не встречается. Если описанный Блоком болотистый лес относится к петербургской флоре, то вечерниц там просто не могло быть. Единственное место, где Блок мог видеть его в Петербурге - это ботанический сад, который его дед Андрей Николаевич Бекетов создал при университете.

Но повсеместно, и в окрестностях Шахматова, и в лесах под Петербургом растет еще один цветок, тоже называемый ночной фиалкой. Научное название этого цветка по-русски - Любка двулистная, по-латыни - Platan-thera bifolia. На вид более скромный, бело-зеленый, причудливой формы, немного напоминающий ландыш, с сильным ароматом, этот цветок знаком всем жителям Москвы и Подмосковья. Когда мать Л.Д. Менделеевой Анна Ивановна рассказывает, как они с крошечной девятимесячной Любой приехали в гости в Шахматово и как маленький Саша Блок пришел с прогулки с дедом и принес букетик ночных фиалок, скорее всего это была именно Любка двулистная, а не вечерницы. Как рассказывает далее Анна Ивановна, «букет он подал Любе, которую держала на руках няня. Это были первые цветы, полученные ею от своего будущего мужа» [Менделеева 1980, 73].

Почему эта версия представляется более вероятной?

Как вспоминает Мария Андреевна Бекетова [Бекетова 1990, 38] и как утверждает Блок в своей Автобиографии (1915), знания по ботанике пришли к нему от деда, от совместных прогулок в окрестностях Шахматова в поисках растений для гербариев: «Мои собственные воспоминания о деде - очень хорошие; мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий» [Блок 1960-1963, VII, 8].

Какое же растение называл ночной фиалкой Андрей Николаевич Бекетов? Ответить на этот вопрос оказалось очень просто. Среди его работ есть перевод, а вернее, свободное переложение труда двух знаменитых немецких ботаников Б. Ауэрсвальда и Э.А. Россмесслера «Ботанические беседы» (изд. 3-е, исправленное и дополненное переводчиком. М., 1898). Эта книга выдержала в России несколько изданий, и нет сомнений в том, что она была в домашней бекетовской библиотеке. Как писал А.Н. Бекетов в предисловии переводчика, ему «кое-что пришлось <.. .> изменить, кое-что прибавить, чтобы она во всех отношениях была полезна нашим соотечественникам. <...> Изменения касались особенно времени цветения растений, распространения их, описания лишних видов, встречающихся в России и не водящихся в Германии». Переводчик признавался: «Более всего затруднила меня терминология. <.. .> Я должен был многие выражения изобретать вновь» [Ауэрсвальд, Россмесслер 1898, V]. О Любке двулистной говорится в Шестнадцатой беседе (С. 116-126), и нет сомнения, что описание и называние его принадлежит не немецким авторам, а переводчику:

«Это растение водится не только по всей Европе, но распространено также по всей Русской империи, не исключая северных пределов Финляндии, Архангельской губернии и Сибири до Камчатки включительно. На севере цветет она в конец июня, на юге - в начале мая, в Москве - в начале июня. Любка растет по лугам и особенно любит светлые рощи, которые наполняет прекрасным, сильным ароматом своих зеленовато-белых цветов.

Платантера <...> имеет несколько народных названий. Из них малороссийское - Любка показалось нам лучше и удобнее других по краткости. Около Москвы Любку называют Ночною Фиалкою и Кукушкиными Слезками» [Ауэрсвальд, Россмесслер 1898, 116].

Еще одно интересное замечание авторов Шестнадцатой беседы заключается в том, что Любка не может обходиться без пруда или болота: «Осушение болот и прудов уничтожает множество редких болотных и водяных растений» (С. 122), и, наконец, обнаруженное авторами книги сходство цветков Любки с разными фигурами «башмачков, мух, пауков, даже человеческого лица» (С. 124). Кстати, мысль о том, что растения - истинно одушевленные живые существа, неоднократно проводится и в авторских работах Андрея Николаевича Бекетова.

Таким образом, Ночная Фиалка оказывается... тайной тезкой Любови Дмитриевны, Любы. И связь образа королевны Ночной Фиалки с героиней «Стихов о Прекрасной Даме», и биографический подтекст поэмы получают дополнительную мотивацию в неназванном, но подразумеваемом общем имени.

Итак, если мы примем гипотезу о том, что Ночная Фиалка - это Любка двулистная, то станет понятна и тревога Любови Дмитриевны, проявленная при первом чтении поэмы: героиня лирики Блока, которую она привыкла отождествлять с собой, погружается в мир сна, близкого к смерти, а за стенами ее оцепеневшего мира слышатся раскаты волн, и именно оттуда, из чужого для нее мира может прийти Нечаянная Радость. Таков неявный биографический подтекст поэмы, которая, правда, заканчивается так, что оба мира - и мир сна, и мир яви неожиданно совмещаются и возрождаются: «И Нечаянно Радость придет / И пребудет она совершенной. / И Ночная Фиалка цветет» [Блок 1997-2014, II, 33].

Против этой гипотезы говорит только одно: Блок настаивает на том, что Ночная Фиалка лиловая или фиолетовая, а Любка - зеленовато-белая. Е.П. Иванов даже недоумевал при первом чтении поэмы: «(Красное вино), говорит, фиолетового цвета, а фиалка ведь белая, а не красная, говорю я» [Иванов 2018, 141]. Ответа Блока в дневнике Иванова нет. Конечно, можно предположить, что в вечернее время ночная фиалка действительно приобретает лилово-зеленый цвет. Более смелой гипотезой будет возможность совмещения в тексте поэмы Блока впечатлений сразу от двух, а то и трех цветов: Любки двулистной, фиалки трехцветной и маттиолы (гесперис). Иными словами, реальные впечатления, формирующие образ цветка, так же полигенетичны, как и книжные источники поэмы.