Новые плиты иноземцев XVII в. в Московии: предварительная публикация

Цель статьи – ввести в научный оборот две указанные плиты и предложить первую оценку их значения для истории связей Московского государства с Европой и для культуры Московии первой половины XVII столетия.

К сожалению, плиты не были получены при легальных археологических работах, хотя о возможности обнаружения частей кладбища в указанном районе прекрасно известно с первой половины XIX в. Их выкопали при строительных работах в районе Мытной улицы (Мытная ул., вл. 40–44, участок стадиона «Труд»). К счастью, камни привлекли внимание случайно оказавшейся на месте работ семьи историков. Они не допустили утраты плит, забрав их со строительной площадки (23.04.2015) и передав в распоряжение органов охраны культурного насле-дия2. Последние представили находки для экспертизы автору статьи, организовали публичную презентацию и передачу камней на реставрацию.

Найденные плиты – довольно типичные по оформлению надгробия с текстом на нижнерейнском диалекте старонемецкого языка. От одной (плита № 1) осталась верхняя половина, зато почти неповрежденная (рис. 1: с. 357). Она оформлена в соответствии со стандартом московской архитектурной пластики первой половины – середины XVII в.: по краю проходит орнаментальная рамка для надписи (плетеная «косичка» – орнамент исключительной древности и распространенности), а боковые стороны украшает простейший декор – «елочка» из двух полос косо поставленных «граней».

Вторая (плита № 2) сохранилась полностью, но разбита на сравнительно мелкие фрагменты (рис. 2: с. 358). На ее лицевой грани нет никаких украшений, кроме самого текста, заполнившего поверхность целиком (довольно редкий случай для Москвы). Допустимо думать, что плита крепилась на стене или иной вертикальной поверхности (например, часовни, ограды участка, мавзолея – по правой стороне нижняя часть плиты сохранила ленту пристывшего раствора). На боковых гранях – аналогичный плите № 1 скупой декор из косых насечек, но его нет в изножии: «лишняя» часть длинного камня срублена довольно грубо, хотя явно профессиональной рукой для подгонки к нужному размеру (возможно и вторичное использование камня, очень обычное в XVII в.).

Тексты обеих плит нарезаны вглубь, тщательно, с частым (но не во всех случаях) употреблением точек-разделителей, которые вообще характерны для плит иноземцев, в то время как в русскоязычных надписях в Москве встречаются скорее как исключение.

Плита № 1 (половинка: 47 х [59...] х 26 см) несет более раннюю дату и читается без всяких сложностей, так как не содержит сокращений или поврежденных букв, кроме первой цифры дня смерти. Уцелели 8 строк и верхние части букв в начале следующей, девятой:

ANNО 1635 [DEN]

[?]0 JANUARIJ ∙ IST ∙ IN ∙

GODT SALICH ENTS

LAPEN ∙ HINDRICH ∙

KELLERMAN ∙ SE

IN ∙ SOHN ∙ BEREN

DT ∙ KELLER

MAN ∙ SEINES ∙

[А]LTERS ∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

Перевод: Года 1635 // [10? 20? 30?] января в // Бозе мирно по//чил Хинд-рихa // Келлерманa // сын Берен//дт Келлер//манн в возрасте…

Это классический пример использования нижнерейнского старонемецкого или староголландского языка в погребальной эпитафике Москвы. Генрих Келлерман известен письменным источникам XVII в., его сын Берендт – нет (подробнее см. ниже).

Плита № 2 (43/55 х 102.5 х 22/26 см) на 20 лет позже и ее текст гораздо интереснее:

ANNO 1653 DEN ∙ 8

OCTOBER ∙ IST ∙ IN

GOTT ∙ SELIG

ENTSCHLAFFEN ∙ DES

HER[RE]N TOMAS

KELLE[RMAN]N LIEBES

SOHN[LEIN] MIT

NAHMEN TOMAS

DESSEN ∙ SEELE ∙ B[EY] ∙ GOTT

IM ∙ HIMMEL ∙ VND ∙ DESSEN

CORPERLEIN ALHIE ∙ DIE ∙

ERDE ∙ BEDECKT ∙

ERWARTET ∙ MIT ∙ ALLEN ∙

GLEUBI[GE]N EINE ∙

SELIGE [EWIGK]EIT ∙ VND ∙

EW[IGE SEL]IGKEIT

SEI[NES AL]TERS

ZWEY ∙ MONAT ∙

LASS ∙ TAEGH ∙ LICH ∙ STERBEN ∙

SEIN DEIN ∙ LUST ∙

MENSCH ∙ WOL DIR ∙ SO ∙

DU ∙ ALSO THUST ∙

Перевод: Года 1653 8-го // октября в // Бозе блаженно // почил // господина Томаса // Келлермана любимый // сыночек по // имени Томас // чья душа у Бога // в небе и чье // тельце здесь // земля покрывает // ожидает со всеми // верующими // блаженной вечности и // вечного блаженства // Он прожил // два месяца. // Возжажди смерти // каждый день // И будешь ты // благословен! 3

Рассмотрим особенности эпитафии младенцу Томасу. Их целый ряд. Здесь мы, впервые в истории немецкоязычных надгробий Москвы, встречаем устойчивую религиозную формулу: «блаженная вечность и вечное блаженство», восходящую к средневековой христианской мистике4. Не менее, если не более, интересны четыре последние строки, составляющие заключительное двустишие: это прямое воспроизведение переводной цитаты из текста пастора и проповедника города Райхенбах (Нижняя Силезия)5 Мартина Хиллера (Hyller, Hiller, Hillerius 1575–1651), написанного им в 1625 г. как надгробное слово на смерть бургомистра города Мельхиора Хорста6:

Laß täglich sterben seyn dein lust

Mensch! Wol dir, so du also thust!7

Это стихотворное произведение, где концы строк соединены в своеобразный венок рефренов, в свою очередь, восходит к латинскому средневековому тексту, переложенному в сочинении Иоанна Гебауэра, синдика Райхенбаха, где рефрен гораздо однообразнее и выделяет концовку двустишья:

«O homo, scis, quod sis moriturs; vive paratus!

Non, homo, scis, ubi sis moriturus; vive paratus!

Non, homo, scis, cum sis moriturus, vive paratus!

Non, hoo, scis, qui sis moriturus; vive paratus!

Sic ubi, sic quanco, sic quomodocung moriri Continget, non forte ratus, monere beatus».

Проповедь была напечатана в Лейпциге8 (рис. 3). Промежуток около четверти века должен считаться незначительным для переноса текста из райхен-

" wc^ $W0 6^^11с(к/ шбосмв ®0

•: gtgniiibrtt» •

:    • 3)(«$гПс/

®<гемм Oieidimbad) roalMrorUKten Sperm Вйг- 8 b«fie4

UPelcfcerbm id. Augufti. bitfee Infcebenben гвгу.ПаЬгеа pug eofdJWtn/ у ne ten ay, Aoguitti in Per Stutr. nue ф(ап< Jtird)eib«fdKl 6)11(11,4 imiEtien i<|i.tft«.

SitMnbrr/

»ep bet eokfrtieben t>nb treiWgm Scrillmr,brr Crbarti Mel 66ttu one Kugenbtbiitn @angfeiwea SUSANNA, "

XDoIeebaditen Derm SMraermeiftrre iE6eteibt(d«n З"®^ ®d*<6«'»» Aegun, itwi Carnai,,ran " ^iSlS-YSK1,11 *' ^bnrtiidi pit Etem Itgldia/

6d)«n Mb 8<)al«n »u«b

MARTINVM HYLLERUM,Nr6

Ceip5i6/ 3n verreeungDavit. rudders.

Рис. 3. Обложка-титул брошюры Мартина Хиллера, содержащей надгробное слово Мельхиору Хорсту (по: Martinum Hyllerum, 1625. S. 1)

_   ________Се1ФргеМВЬ__!L fflirii/tutefSSii# 6a ct deleft д<Ь4фг bacit/fHncr $4д<«оф t>icl ju тафепем* S4n6/g(ob.29. fo finttjic t,,w w u bald vtrgangcn/bag tdnauffgalun ba gerocflifl/ 6* н<*.<ми 06.7. 0в»[о1®йввеет<1ц«в/(Л1‘ф«м;п/«4сЬ^е«п t™».».™. bar^u Ditncn/ bay P< itcncn Dcm6dg ftyn/ end all< Ca< ge initarab<9Dnb6tcvbrnegcbancfm отЬд<4><«/ b»6 s

. Onb benef all^t an^M babty. p beivec,jtti^aijljMaieniwraMiTN^iryara/w? Nan,hur>io.iui_tubi (й rcentirrwjvivepar etui! NtnJmaejni, cAneJis ynenfuruj^n't paratw! Non, Ьбхпе_е [(й ,qui jiimvrUnrHiivrvc par atm! Sic ubi.fi; ijuaaJi.fii ^маемЦемя^ leanri Co»tiu^rt_kHa»forti ratт, wencte beatmf Oae gf wolt>ic/fo ba ilfo cfculli

ehrnha l^ne *«

3 |i)          0rt

Рис. 4. Страница c латинским текстом и стихотворным переложением на немецкий для надгробного слова Мельхиора Хорста (по: Martinum Hyllerum, 1625. S. 11)

бахской проповеди на московское надгробие и, возможно, указывает на прямые контакты московской колонии с пасторами Райхенбаха – во всяком случае, на их интерес к протестантскому «богословию в стихах». Так или иначе, путь книжечки из Лейпцига или Райхенбаха в Москву представляет известный интерес9. Не думаю, что ошибусь, охарактеризовав надгробие с его цитатой из современного автора и уже устоявшейся «формулой блаженства» как наиболее грамотное и самое близкое к надгробным надписям Германии того же времени.

Интерес представляют и другие, кажущиеся сегодня традиционными, детали текста. Так, в обоих надгробиях есть производное от прилагательного alt, которое можно перевести как «возраст». Но это первые известные мне случаи указания на прожитое время в иноязычных надгробиях Москвы. Более того, и в русскоязычных надгробиях такое указание начинает встречаться только в XVII в., причем почти в то же время или несколько позже. Возможно, это случайное совпадение (например, введение возрастной категории из-за того, что оба погребения детские) и отражение единства в развитии общеевропейской, общехристианской эпитафики. Но не менее вероятно, что москвичи просто познакомились с правилом указывать возраст от иноземцев так же, как они познакомились примерно в то же время со стихотворной эпитафией.

По-видимому, при строительстве был затронут родовой участок семьи Келлерманов, что, собственно, и позволяет дополнить поврежденную часть фамильного имени на второй плите. И это само по себе знаменательно. Семья, в русских текстах именуемая также «Келдерманы», отлично известна нашим источникам10. Ее основатель, Генрих (в русских текстах Андрей), как полагают, попал в Москву в составе плененных или иным образом перемещенных жителей в период войны в Ливонии11. Во всяком случае, он числился среди «московских торговых иноземцев» и выполнял функции переводчика как в 1610-х гг. (в составе миссий А. И. Зюзина и А. Витовтова в Англии в 1613–1614 г., С. Волынского и М. Поздеева в 1617 г.), так и гораздо позже (в 1633–1634 гг. занимался продажей пушнины в Риге для пополнения средств казны, и др.). Допустимо думать, что в 1635 г. он был еще жив, однако он вряд ли мог похоронить сына, возраст которого, хотя неизвестен, но, видимо, невелик, поскольку Берендт Келлерман в других источниках не упомянут.

Осторожнее предполагать, что указанный на плите «Хиндрих» – это сын «старого» Генриха, Андрей Андреевич, московский торговый иноземец, ездивший в Данию вместе с послом Иваном Фоминым в 1645 г. для устройства брака московской царевны Ирины Михайловны с принцем Вальдемаром.

У Андрея Андреевича были не менее успешные братья, особенно Томас (Фома) Келдерман: в 1647 г. он отвез в Голландию находившемуся там И. Д. Милославскому царские послания, в 1668 г. ездил в Венецию, Голландию и Вену12. Томас играл роль ведущего торгового агента правительства и в 1685 г. удостоился звания гостя и титула «московского государства поверенный и чести достойный», что было приравнено к дворянскому титулу.

Как ни странно, но в складывающемся контексте интересен другой сын Томаса, еще один Андрей (род. в 1649 г.), отправленный отцом в Европу (1661 г.), где занимался во многих университетах и получил через 17 лет степень доктора медицины13. Возвратившись в 1677 г. и удачно сдав экзамен, «Андрей Томасович Келдерман» был зачислен в Аптекарский приказ. Выросший в России и хорошо владевший ее языком, он обратился с необычным предложением: заново перевести Библию с еврейского языка, но издана она не была14.

Это позволяет предположить, что традиции изучения слова Божия, чрезвычайно характерные для протестантской среды, в семье Келлерманов были сильны15. Часто ездившие за рубеж, они имели возможность установить контакты с литераторами-протестантами и привезти в Москву свежеизданные книги, в том числе из Лейпцига: проповеди Мартина Хиллера периодически выходили начиная с конца 1600-х гг., а в 1650 г. появился его двухтомник, позже переизда-вавшийся16.

Еще раз вернувшись к обстоятельствам находки надгробий, отмечу, что она вносит коррективы и в наши представления о развитии «немецких» (христианских инославных) кладбищ Москвы. Плиты с кладбища за стеной будущего Скородома (Земляного города) появились в научном обороте с 1820-х гг., когда Калайдович обнаружил и отождествил плиту Берндта Шаля фон Бёлля, комту-ра Голдинга, казненного в московском плену после битвы при Эрмисе (1560 г.) вместе с другими ливонскими рыцарями17. Особенно важными стали находки вторично использованных надгробий в стенах и церквях Данилова монастыря, изданные архимандритом Амфилохием, а позже и другие, обнаруживавшиеся при реставрационных и археологических работах 1980-х гг. Среди них оказались плиты на английском, итальянском, голландском и немецком языках18.

Плиты не могли быть свезены в монастырь позже времени строительства, то есть эпохи царя Феодора Алексеевича, а следовательно, развитие кладбища прервалось ранее19. Полагали, что его активно использовали только с середины XVI до первой трети XVII в., когда появились новая немецкая слобода и новое немецкое кладбище существенно севернее, на другой дороге из города, у Таганских ворот20. Находка плит 1635 и 1653 гг. резко сдвигает момент переноса кладбища во вторую половину XVII в., вероятно – в 1660–1670-е гг. Следует гипотетически допустить и более раннее возникновение кладбища, тем более, что найденные плиты итальянцев, служивших в Москве в основном до 1545 г., дат не имеют.

Отметим, что остается неизвестным и точное положение кладбища. Ни одной плиты в его предполагаемом районе не удавалось найти до 1989 г., когда на местном стадионе обнаружили, также при строительных работах, несколько обломков, и в их числе плиту Каспара Эльферфельда. Этот персонаж эпохи Опричнины упомянут в мемуарах Генриха Штадена, причем сказано и о месте погребения – кладбище немцев в слободе Наливки. Тем самым кладбище было окончательно локализовано, но в довольно широких пределах между улицами Мытной, Хавской и Шаболовкой, но на нем неизвестно ни одного погребения in situ21, и более точная локализация, при нынешнем состоянии участка, вряд ли будет достигнута: район почти полностью застроен, и только незначительные просветы между домами оставляют слабую надежду найти когда-нибудь новые плиты, тем паче целые участки с погребениями иноземной элиты Москвы XV– XVII вв.

Запечатленная, зримая память о важнейшем звене нашей истории, хранившем многочисленные останки и памятники первых европейцев на московской земле, к сожалению, утрачена. Нам нечем доказать давние, прочные связи с Европой, не на чем продемонстрировать вековое сотрудничество.