О хронологическом аспекте происхождения производящего хозяйства в Нижнем Поволжье

DOI:

ББК 63.4                                                  Дата принятия статьи: 02.04.2016

О ХРОНОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРОИЗВОДЯЩЕГО ХОЗЯЙСТВА В НИЖНЕМ ПОВОЛЖЬЕ1

Александр Алексеевич Выборнов

Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, г. Самара, Российская Федерация

Маркку Ойнонен

Университет Хельсинки, г. Хельсинки, Финляндия

Наталья Сергеевна Дога

Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, г. Самара, Российская Федерация

Марианна Алексеевна Кулькова

Российский государственный педагогический университет, г. Санкт-Петербург, Российская Федерация

Александр Сергеевич Попов

Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, г. Самара, Российская Федерация

Территория Нижнего Поволжья является одной из важнейших для изучения проблем южного неолита и эпохи раннего металла. Особое значение для этой проблематики имеет вопрос о происхождении производящего хозяйства. Эта тема многогранна, и поэтому в данной работе будут рассмотрены только периодизационный и хронологический аспекты.

В начале XXI в. Д.Я. Телегин поставил вопрос о существовании нео-энеолитическо-го периода на территории Поднепровья. Он опирался на данные о сосуществовании пришлой трипольской культуры с местным неолитическим населением [18, с. 114–118]. По мнению ученого, период нео-энеолита укладывается в интервал от последней четверти VI до последней четверти V тыс. до н. э.

Д.Я. Телегин предложил эту модель для решения проблем хронологии неолита и энеолита и на территориях от Дона до Волги [18, с. 120]. А.Т. Синюк применительно к материалам Среднего Подонья относит начало пережиточно неолитического этапа к середине V тыс. до н. э. и предлагает перенести эти реалии на всю зону восточноевропейской лесостепи [17, с. 201]. Что касается территории степного Поволжья, то А.И. Юдин использует более узкое понятие нео-энеоли-тического периода. Автор на основании совместного залегания материалов орловской неолитической и прикаспийской энеолитичес-кой культур на Варфоломеевской стоянке делает вывод об их одновременности [22, с. 5]. Однако решение столь важного вопроса затруднялось противоречивостью немногочисленных радиоуглеродных дат. Для позднего неолита и раннего энеолита (верхний и слой 2А Варфоломеевской стоянки) начиная с 2007 г. были получены новые даты по керамике и нагару, которые распределились в широком хронологическом интервале от середины VI до начала V тыс. до н. э. [15, с. 258]. Даты по керамике прикаспийской культуры стоянок Буровая 41 и Курпеже-Молла в Северном Прикаспии укладываются в интервал от второй четверти до конца VI тыс. до н. э. [9, с. 193]. Из этого А.И. Юдин делает вывод, что поздненеолитическое и раннеэнеолитическое население Нижнего Поволжья сосуществовало довольно значительное время [21, с. 28]. Различие концепций Д.Я. Телегина и А.И. Юдина заключается в том, то первый считает сосуществование неолитических и энеолитических признаков пережиточным этапом неолита, а второй говорит о новом этапе энеолита. Эту точку зрения поддержал И.Н. Наумов. Проанализировав радиоуглеродные датировки памятников Нижнего Подонья и Нижнего Поволжья, автор сделал вывод о том, что неолитические культуры региона бытуют в VII – первой половине V тыс. до н. э., а на рубеже VI–V тыс. до н. э. на Нижней Волге появляются энеолитические памятники. С этого времени и до середины V тыс. до н. э. в регионе сосуществовали разнокультурные пережи-точно неолитические и энеолитические стоянки. Этот период исследователь и именует неолито-энеолитическим [14, с. 17–19]. Схожей точки зрения придерживается П.М. Кольцов. Автор относит материалы поздненеолитической стоянки Тентексор в Северном При-каспии к «пережиточному» неолиту. Основанием для этого явился преимущественно хронологический аспект: дата по Тентексору относится к середине V тыс. до н. э. [12, с. 130– 131], а временные рамки хвалынской энео-литической культуры укладываются в интервал от начала до середины V тыс. до н. э. Следует отметить, что все вышеперечисленные гипотезы базировались на крайне ограниченном количестве радиоуглеродных дат. С 2007 г. началось датирование керамики, что позволило резко увеличь базу данных по радиоуглеродным датам для памятников неолита-энеолита Поволжья. Так, для поздненеолитической стоянки Тентексор было получено несколько дат по разным материалам, которые фиксируют середину VI тыс. до н. э. [2, с. 258]. Иначе говоря, это древнее хва-лынской культуры на 500 лет и тентексорс-кое население не могло сосуществовать с энеолитическим. Но в тоже время для материалов прикаспийской культуры были получены значения от второй четверти до конца VI тыс. до н. э. На этом основании А.А. Выборнов выдвигает предположение о частичном сосуществовании памятников прикаспийского типа и неолитического населения с на-кольчатой посудой на территории Северного Прикаспия во второй четверти VI тыс. до н. э. [8, с. 60]. Однако среди исследователей нет единого мнения относительно перио-дизационной принадлежности прикаспийской культуры. Одни специалисты считали ее по-зденеолитической [13, с. 13–14], а другие раннеэнеолитической [7; 20]. Кроме того, есть точка зрения о том, что воротничковые материалы прикаспийской культуры синхронны хвалынской культуре развитого энеолита [5].

Для эпохи энеолита, по мнению отечественных специалистов, характерны два маркера: наличие металла и производящего хозяйства. Что касается первого признака, то, по мнению В.В. Ставицкого, ситуация весьма неоднозначна. Так, нам неизвестны металлические изделия на памятниках мариупольской культурной общности, за исключением единичных предметов в Никольском могильнике. Можно лишь отметить, что находки из металла так же малочисленны и на памятниках трипольской культуры, энеолити-ческая принадлежность которой не ставится под сомнение после находки Карбунского клада. Но трипольских погребений значительно меньше, чем мариупольских. Металлические изделия появляются только в хва-лынских могильниках [18, c. 32]. Что касается прикаспийской культуры, то на ее памятниках до сих пор металлических предметов не обнаружено.

Не менее сложным представляется вопрос о наличии производящего хозяйства у населения неолита и энеолита интересуемой территории. У ряда специалистов не вызывает сомнений отсутствие домашних животных на Варфоломеевской стоянке Нижнего Поволжья [10, с. 26]. Исследования в 2013–2015 гг. новых неолитических памятников в Северном Прикаспии и степном Поволжье также не выявили доместицированной фауны [11, с. 79– 90; 16, c. 237]. Что касается его южной части, то на стоянке Тентексор П.А. Косинцевым была определена одна кость домашней овцы [23, p. 69]. Если она принадлежит материалам позднего неолита, то можно было бы сделать предположение о формировании производящего хозяйства на данной территории именно в это время. Однако ее достоверная принадлежность к неолиту нуждалась в дополнительной аргументации. Подтверждением могла послужить именно хронология. Если дата по кости домашней овцы совпала бы со значениями по другим материалам, полученным для стоянки Тентексор, то ее принадлежность к неолиту стала бы очевидной. Уместно напомнить, что по различным органическим веществам в разных лабораториях (включая АМС) для стоянки Тентексор получена серия совпадающих радиоуглеродных дат, фиксирующая вторую четверть VI тыс. до н. э. [2, с. 258]. По кости домашней овцы на АМС в лаборатории университета г. Хельсинки профессором М. Ойноненом получена дата 3555 лет ВС (4555 ± 30 BP, delta13C = –9,2 ‰), или середина IV тыс. до н. э. Иначе говоря, данная кость не принадлежит к поздненеолитическому комплексу, а соответственно, у нас нет веских аргументов в пользу наличия скотоводства у местного населения в это время.

Эпоха энеолита в южной части Нижнего Поволжья представлена такими памятниками, как Курпеже-Молла, Кара-Худук, Каиршак VI, Комбактэ. На стоянке Курпеже-Молла были обнаружены керамика и каменный инвентарь, относимые к прикаспийской культу [3, c. 64]. Кроме того, в коллекции нами был выявлен ряд фрагментов, не относящихся к прикаспийскому типу. Например, черепки с примесью толченых раковин моллюсков, округлодонной формы сосудов, с орнаментом в виде рядов ногтевидных насечек, разделенных волнистыми линиями. Данная совокупность признаков характерна для посуды хвалынской культуры [4, с. 135]. Наряду с кварцитовым материалом, который традиционно считается прикаспийским, имеются находки из прозрачного темного и матового светло-серого кремня. Именно эти характеристики присущи в большей степени хвалынской культуре [6, с. 115]. Кроме сырья представлены изделия, типичные для орудийного набора данного типа: наконечник треугольной формы с усеченным основанием, концевые скребки на крупных пластинах [1, с. 121, рис. 25]. А из прозрачного темного кремня присутствуют «вкладыши», что демонстрирует сочетание микро- и макротехники. Таким образом, кроме керамического инвентаря хвалынской культуры представлены и каменные изделия, характерные для данного типа. Поэтому нельзя исключать, что кости домашней овцы, определенные П.А. Косинцевым на стоянке Курпеже-Молла [23, с. 69], могут относиться не к прикаспийской, а к хва-лынской культуре. Единственным аргументом в пользу прикаспийской принадлежности до-местицированной фауны может служить преобладание материалов данного типа над хва-лынскими. Однако этот аргумент косвенный и нуждался в подтверждении. Оно появилось в результате новейших изысканий в Нижнем Поволжье. В решении этого вопроса большое значение приобретают материалы стоянки Орошаемое I в Саратовской области [16, с. 235–241]. Это единственный на данный момент памятник с сохранившимся в суглинке культурным слоем мощностью около 1 метра. В нем была обнаружена воротничковая керамика и доминировали изделия из кварцита прикаспийской культуры. Если учесть, что материалы данной стоянки являются гомоген- ными, большое значение имеют определения фауны. На данном памятнике кроме костей диких животных были обнаружены останки домашних овцы и козы [16, c. 238]. Таким образом, можно констатировать, что признаки производящего хозяйства появляются уже у носителей прикаспийской культуры. Однако утверждать, что в данном случае мы имеем хронологический приоритет по сравнению с хвалынской культурой, было бы преждевременным. Имеющиеся радиоуглеродные даты для первой фиксируют хроноинтервал от 5000 до 4500 калиброванных лет. Что касается прикаспийской культуры, то ее хронологические рамки до недавнего времени определялись 5800–5000 лет BC. По костям животных со стоянки Орошаемое I была получена радиоуглеродная дата 5667 ± 100 BP (Spb_938) (4700 ВС). В целях верификации на AMC были продатированы кости непосредственно домашней овцы – 5806 ± 26 (NSKA-1354) (4800 ВС). Более того, имеются подтверждения правильности полученных дат по стоянке Кумыска в Нижнем Поволжье, на которой по органике в керамике получена дата 5870 ± 70 (Ki-16271) ВР [22, с.115], полностью совпадающая с датами по стоянке Орошаемое I. Иначе говоря, даты для ряда памятников прикаспийской культуры соответствуют хроноинтервалу хвалынской культуры.

Таким образом, новейшие материалы неолита и энеолита по Нижнему Поволжью, а также современные методики их изучения позволяют сделать вывод о том, что признаки производящего хозяйства достоверно фиксируются в материалах прикаспийской культуры и датируются первой четвертью V тыс. до н. э.