О месте коннотации в типологии аксиологических значений

Эмотивно-оценочное отношение субъекта речи к действительности может выражаться:

• 1)    собственно оценочными предикатами типа хороший, нравиться и т. п.;

• 2)    предикатами, в которых постоянно сочетаются оценочные и дескриптивные семы типа осуждать, интересный, хулиган и т. п.;

• 3)    дескриптивными предикатами, в которых при определенных условиях актуализируется оценочный смысл типа осел, лед , сказка и т. п. (Вольф, 1985).

Терминологически определим обозначенные предикаты: соответственно общеоценочные, частнооценочные и коннотативные . Как видно, общепринятая типология аксиологических значений строится на основании соотношения дескриптивной и оценочной части в семантике номинативной единицы.

Общеоценочные слова обозначают только оценку со знаком «+» («хорошо») или «-» («плохо»). Этот тип реализуется прилагательными хороший и плохой, а также их синонимами с разными стилистическими и экспрессивными оттенками (например: отличный, прекрасный, великолепный, потрясающий, замечательный, скверный, дурной, поганый и т. п.). Отметим здесь, что такого рода слова сообщают не о свойст- вах самих объектов, к которым относятся, а о тех, которые им приписывает субъект оценки. В этом смысле общеоценочные слова противостоят словам дескриптивным, именующим признаки, являющиеся собственными свойствами предметов (например: красный, круглый, большой и т. п.).

Однако лишь часть лексики имеет чисто оценочную или чисто дескриптивную семантику. Большинство совмещает оба смысла. Номинативные единицы, которые так или иначе сочетают оценочное значение с дескриптивным, называются частнооценочными (например: талантливый , усердный , добрый , глупый и т. п.). В эту группу входят значения, дающие оценку одному из аспектов объекта с определенной точки зрения. Частнооценочная лексика составляет обширный ряд, где два смысла комбинируются в разных пропорциях. Так, характерный для относительных прилагательных процесс приобретения качественных признаков, который можно рассматривать как проявление вторичной номинации, означает сдвиг в значении от дескриптивного к оценочному, от объективного к субъективному. Как показал анализ, оценочные смыслы особенно часто возникают тогда, когда объект оценки связан со сферой человека: каменный дом vs . каменный взгляд, круглый стол vs . круглые щеки, красный флаг vs . красный нос .

Как правило, в частнооценочных значениях оценочный смысл связан с соответствующим дескриптивным импликатив-но. Ряд авторов трактуют оценочный компонент таких значений как логически вытекающий из дескриптивного (Hare, 1967; Hudson, 1980; Katz, 1964; Vendler, 1967). Так, например, в высказывании: «Наверно, нет труда, который бы в большей мере облагораживал сердце, сочетал в себе красоту и творчество, созидание и человечность, чем уход за розами» (В.А. Сухом-линский. Сердце отдаю детям) – выделенные слова имеют такие дескриптивные компоненты значения: красота – ‘все красивое (доставляющие наслаждение гармоничностью), прекрасное’; творчество – ‘создание новых по замыслу культурных ценностей’; созидание – ‘основание, делание существующим (высокое, о творческом труде)’; человечность – ‘отзывчивость, гуманность’ (Ожегов, 1988). Эти качества в «картине мира» оцениваются как «хорошие», и следовательно, их семантика со- держит оценочный компонент «и это хорошо». Еще пример: «Несчастному молодому человеку обольстительница не подавала даже и надежды, ибо надежда, настоящая надежда была ему подана лишь только в самый последний момент, когда он, стоя перед своею мучительницей на коленях, простирал к ней уже обагренные кровью своего отца и соперника руки: в этом именно положении он и был арестован» (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы).

Дескриптивные компоненты частнооценочных слов таковы: несчастный – ‘испытывающий несчастье (горестное событие)’; обольстительница – ‘женщина, которая обольщает, соблазняет (увлекает лестью и обманом)’; мучительница – ‘та, кто мучит кого-нибудь (причиняет муки, страдания)’; соперник – ‘человек, который соперничает с кем-нибудь (добиваясь той же цели, состязуется)’ (Ожегов, 1988). Оценочный смысл «и это плохо», содержащийся в этих словах, обусловлен представлениями в соответствующей «картине мира».

Не вызывает сомнений, что аксиологический компонент отмеченных в примерах слов носит постоянный характер, однако в словарных статьях он обычно не отражается.

Е.М. Вольф отмечает ситуации, когда дескриптивные признаки предикатов полностью погашаются и на первый план выступает субъективный аспект оценки (Вольф, 1985). Автор в качестве примера указывает на употребление единицы с дескриптивным значением в качестве бранной: Осел! Разбойник! и т. п. Чуть ниже Е.М. Вольф уточняет: «Однако при этом всегда сохраняется возможность “гальванизации” внутренней формы при игре слов» (Там же: 30).

Это уточнение, а также наблюдение над подобными номинантами позволяют отвергнуть категоричность утверждения о том, что в данном случае полностью погашаются дескриптивные признаки. Мы склоняемся к мнению, что ситуации, когда актуализируется аксиологический смысл дескриптивных слов, можно квалифицировать как особые. Это пример выражения коннотативной оценочной семантики.

Специфика коннотативной оценки состоит в том, что в ее структуре, помимо дескриптивного и оценочного компонентов, образующих смысловой сплав, имеется еще один аксиологический компо- нент, выражающий эмотивное отношение субъекта речи к обозначаемому в дескриптивно-оценочной части. Этот аксиологический компонент реализуется благодаря присутствию внутренней формы, отсылающей к ассоциативно-образному представлению об эталоне – квазистереотипу. Иными словами, в частнооценочном значении «дескриптивная и оценочная структуры сливаются», в то время как в коннотативном предикате «коннотация “отделена” от дескриптивно-оценочной структуры внутренней формой» (Телия: 48). Последняя выступает как квазистереотип, или эталон некоторой ситуации.

Для определения понятия «квазистереотип» уточним роль стереотипа в структуре оценки. Оценочный стереотип в его отношении к оценочной шкале является основным элементом, на который опирается система абсолютных оценок. При любой оценке, хотим ли мы определить, что поступок низкий , дождь сильный , настроение приподнятое , а человек добродушный , в нашей «картине мира» существует соответствующий стереотип знания стандартных признаков для соответствующих объектов. Взаимопонимание становится возможным потому, что среди лингвокогнитивных структур данного языкового сообщества имеется представление о том, что такое хороший/плохой человек, поступок и т. п. Естественно, что представление о «хорошем» и «плохом» может различаться, например, у американца и россиянина.

В логических теориях оценки стереотипом принято считать совокупность эмпирических свойств, которые должны быть присущи вещам (или событиям) в идеальном (или нормальном) состоянии. Так, слова хороший / плохой и т.п. характеризуют отношение оцениваемых вещей к определенным образцам или стандартам. В этих стихийно складывающихся стандартах указываются совокупности эмпирических свойств, которые, как считается, должны быть присущи вещам. Для вещей разных типов существуют разные стандарты: свойства, требуемые от хороших ножей, не совпадают со свойствами, ожидаемыми от хороших преподавателей. Чаще всего стереотип в высказываниях, содержащих оценку, является имплицитным элементом.

В коннотативных предикатах, напротив, стереотип всегда представлен явно, его имя используется для манифестации коннотативного значения, что существен- ным образом меняет роль стереотипа в данном значении: он является эксплицитным элементом, сигнализирующим о наличии в значении особой – эмотивной оценки.

Чисто эмотивные оценки, как считают исследователи, не входят в стереотипы, поскольку они не предполагают классификации. Так, «не являются стереотипными аффективные определения великолепный, потрясающий и т. п.» (Вольф, 1985: 61). Действительно, великолепная новость - это та, которая понравилась данному субъекту речи, и в этом сочетании говорится о его состоянии, но ничего не сообщается о самой новости; остается также неясным, по какому «стандарту» дана в этом случае оценка.

Представляется, что субъективность подобных оценок препятствует их сопоставлению с эталонами объективной действительности. Следовательно, то, что чисто эмотивные – аффективные оценки не входят в стереотипы, объясняет существование квазистереотипов. Квазистереотипы выполняют функцию выражения смысла оценки (« + » или « – ») и одновременно являются квазиобъектами – эталонами или символами некоторых ситуаций, по которым осуществляется «классификация» оцениваемых свойств объектов в языковой картине мира (Телия, 1986). Как указывает Е.М. Вольф, «оценочный смысл могут иметь чисто дескриптивные высказывания, если описываемое в них положение вещей в “картине” говорящих расценивается как хорошее или плохое, <... > их можно назвать “квазиоценочными”» (Вольф: 32).

Квазистереотипы – это традиционные, отработанные в данной лингвокультурной общности символы (и даже мифы), которые служат хранителями информации, существенной для видения мира данным народом (Храпченко, 1976). Например, в слове змея , употребленном во вторичной номинации, просматривается не только аффективная реакция на некоторую ситуацию, но и яркий образ, воплощающий ‘хитрость’, ‘злобу’, ‘коварство’, что восходит к библейской символике: « – Митя! – завопила она, - погубила тебя твоя змея !» (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы ).

В переносном значении слов типа копна, грива и т. п. - олицетворение реалий, изначально характерных для русского крестьянского быта: «Одна из них (девушек. –

И.Г. ), постарше, тонкая, бледная, очень красивая, с целой копной каштановых волос на голове, с маленьким упрямым ртом, имела строгое выражение и на меня едва обратила внимание» (А.П. Чехов. Дом с мезонином ); «Она тряхнула рыже-каштановой гривой , по которой пробежала тяжелая волна» (А. Маринина. Стечение обстоятельств ).

Квазистереотипы представляют собой своего рода «константы» языковой картины мира, с помощью которых формируется обиходно-бытовое представление о мире, зафиксированное данным языком в его концептуальной картине.

По-видимому, квазистереотипы определяют различия в «видении мира», на которые указывал В. Гумбольдт: «Разные языки - это не различные обозначения одного и того же предмета, а разные видения его» (Гумбольдт: 9); «... язык - это мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека» (Там же: 304). Эту идею Гумбольдта о языке как «промежуточном» мире развивает Э. Кассирер в своем учении о символических формах как сущности человеческой культуры: «У человека между системой рецепторов и эффекторов, которые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой . <  ...> Он (человек) настолько погружен в лингвистические формы, художественные образы, мифические символы или религиозные ритуалы, что не может ничего видеть и знать без вмешательства этого искусственного посредника» (Кассирер, 1988: 29).

Таким образом, свойство квазистереотипов быть носителями «видения мира», или «языкового мифа о действительности», созданного данным народом в процессе ее обиходного освоения, существенным образом отличает формируемую ими коннотацию от других типов аксиологических значений.