О программных положениях отечественных конституций периода советского конституционализма

ства. Очевидно, что многогранность правовой природы конституции не исчерпывается дефиницией этого понятия как основного закона государства, определяющего основы общественного и государственного строя и систему его государственных органов. Каких-либо аксиом в определении предмета конституционного регулирования и, соответственно, структуры конституции не существует. Каждая конституция – это продукт переплетения объективного и субъективного, на её предмете и структуре прямо отражаются общественно-политическая система, возобладавшая в соответствующей стране, принятые за основу концепции, усмотрения лиц и органов, готовивших конституцию [1, с. 16, 26].

Вместе с тем, если речь идет об основном законе как кодифицированном акте, охватывающем все нормы высшей юридической силы, то он имеет стандартную структуру: включает преамбулу, основную часть и заключительные и переходные положения. Своеобразие конституционных норм проявляется в приоритете учредительных норм, норм-целей, норм-принципов. Конституция призвана выступать как маяк, ориентирующий общественные процессы, представляя собой концентрированное выражение нового формирующегося общественного мировоззрения [2, с. 23, 28–29].

В истории становления и развития отечественного конституционного регулирования программные конституционные положения играли знаковую роль, учитывая, что идеологический, мировоззренческий образ государства формировался, в том числе, и с помощью конституций, так как именно в основном законе государство обозначает свои базовые ценности, фундаментальные цели, планы и программы развития, представляя мировому сообществу конституцию как «лицо» государства. Отметим, что «программность» трактовалась советскими исследователями как одна из основных черт конституции, наряду с такими её чертами, как гуманизм, научность и реальность [3, с. 43–50]. Направляющее воздействие программных конституционных положений, как правило, не связано хронологически с периодом действия конкретной конституции, в которую они включены, и в этом их особенность. Вместе с тем программное положение, ставшее нормой права, должно включаться в процесс нормативного регулирования, закладывать основу для практической реализации, связанной с правоприменением, с решением практических задач. Именно этот вектор движения интересует гражданское общество, способствуя его созданию и укреплению. Принятие конституции – это, как правило, новый рубеж, итог взаимодействия различных политических сил, трансформация мировоззрения и ценностных установок и, как показывает отечественный исторический опыт, появление абсолютно новых нормативных принципов и подходов в строительстве государства и права.

Советские конституции 1918, 1924, 1936 и 1977 годов, представлявшие собой конституционную модель открыто идеологизированных советских конституций тоталитарного социализма [4, с. 49], отразили специфику конституционноправовой культуры периода советского конституционализма, длившегося с конца 1917 до конца 1991 г., в частности, особый статус коммунистической партии в советском государстве. При этом в содержании Конституции РСФСР 1918 г., открывшей период советского конституционализма, и Конституции СССР 1977 г., принятой на этапе завершения данного периода, присутствовали знаковые программные положения, формулировавшие ключевые цели развития советского государства и общества на соответствующих этапах его развития.

В контексте исторического развития права исследователи подчеркивают продуктивность норм-деклараций, которые работают в качестве регулятора во времена острых политических кризисов, требующих серьезного пересмотра конституционных основ общества, когда расшатанная правовая система оказывается на грани падения, перестают действовать привычные методы и источники права. Именно в экстраординарных условиях нормы-декларации открывают новую страницу в конституционной истории общества [5, с. 691–692]. Как отмечал один из членов Конституционной комиссии по разработке первой советской конституции, русский советский государствовед М.А. Рейснер, на первый план была выдвинута политика с её творческим устремлением вперед и созиданием новых общественных форм [6, с. 293]. В основу Конституции 1918 г., уникального документа, отразившего дух, стиль и острые противоречия сложнейшего периода кардинальных преобразований государства и общества, сопровождавшихся хаосом, разрухой и борьбой, была положена «идея цели, она стала рабочим планом общественного строительства, лишенного формальной, предательской справедливости»; целевые, программные установки пронизывали этот высший акт советского законодательства сверху донизу [6, с. 150, 152; 7, с. 294], в ней доминировали так называемые нормы-цели, смысловое соотношение цель – будущее, а сам конституционный текст отличался концентрацией таких лексем, как цель, зада- ча, подготовление, переходный, объединенных общим компонентном значения – будущее [8, с. 218]. При этом документ идеологически строился в русле стратегии «создание круга своих» и «создание круга чужих» [9, с. 5], кардинально разделяя граждан на трудящихся (эксплуатируемых) и «паразитические слои общества» – эксплуататоров. В этом революционном марксизме, как отмечал Н.А. Бердяев, заключался сильный элемент моральной оценки и морального осуждения, под которое подходил, в сущности, весь мир, за исключением верных марксистско-коммунистическим верованиям [10, с. 283]

Незадолго до принятия Конституции, в мае 1918 г. в работе «Шесть тезисов об очередных задачах советской власти» В.И. Ленин, в частности, указывал, что «задача убедить трудящихся России в правильности программы социалистической революции и задача отвоевания России от эксплуататоров для трудящихся являлись в основных чертах завершенными», главной задачей, по мнению вождя мирового пролетариата, являлась организация правильного управления Россией, что было условием полной победы советского типа государства…» [11, с. 59–60].

Правильному управлению Россией должно было способствовать программное назначение Конституции РСФСР 1918 г., отраженное в ней в полной мере. Так, на будущую перспективу были направлены программные нормы об уничтожении всякой эксплуатации человека человеком; полном устранении деления общества на классы; беспощадном подавлении эксплуататоров; установлении социалистической организации общества; победе социализма во всех странах и об установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти. Для реализации этих программных положений провозглашался ряд практических мер, таких как национализация земли, лесов, недр и воды общегосударственного значения, банков, введение рабочего контроля на предприятиях, аннулирование займов, заключенных старым правительством, лишение прав отдельных лиц и групп, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции и т. п.

Программное положение о закреплении коренных начал федерации было реализовано принятием основных законов в ряде автономных республик, входивших в те годы в состав РСФСР. Начиная с 1919 г. принимаются основные законы и в других советских республиках, которые были образованы в 1917–1921 гг. при непосредственной помощи РСФСР на территории бывшей Российской империи: в 1919 г. – ССР Латвии, Белоруссии, Украинской ССР; в 1921 г. – Азербайджанской ССР; в 1922 г. – ССР Армении, ССР Грузии, Бухарской НСР, Харезмской СНР, ЗСФСР. Данные акты были едины в закреплении власти трудящихся, в организации советского аппарата, основ социально-экономической политики, правового статуса граждан. В принципе они были идентичны в вопросах регулирования, закрепления положений, относящихся к практическому конституционализму [12, с. 156]. Конституция фактически продолжила воплощать идеологию советского государственного строительства, заложенную с октября 1917 г. по июль 1918 г. предшествующими законодательными актами конституционного уровня, регламентировавшими цели создания советского государства, концепции его государственного устройства и других государственных институтов на основе теоретических разработок, конституционных идей и ценностных установок партии большевиков по главе с В.И. Лениным, в частности, созданным им программным документом – Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятой III Всероссийским съездом Советов в январе 1918 г., «в момент решительной борьбы пролетариата с его эксплуататорами» [13, с. 41–45].

Можно констатировать, что программные положения Конституции РСФСР 1918 г. остались идеологическим фундаментом для дальнейшего конституционного регулирования, однако стать основой для реализации правильного управления страной так и не смогли. Представляется, что вопрос о соотношении программного назначения конституции с реальной законодательной программой государства носит дискуссионный характер. Здесь необходимо учитывать специфику советского конституционализма, заключающуюся в особом статусе партии РКП(б) как единственной, правящей, руководившей де-юре и де-факто всем государством. В теоретическом и практическом плане эта проблематика остается актуальной, поскольку конституция даже при различных формах государственного устройства остается мировоззренческим документом, следовательно, её идейное наполнение, программа должны нести формирующее действие, «встраиваться» в ожидания общества, сочетаясь при этом с реальной действительностью.

Следующие советские конституции – Конституция СССР 1924 г., ставшая логическим завершением образования Советского Союза [14, с. 188], и «сталинская» Конституция СССР 1936 г. новых программных положений не содержали, они сохраняли и продолжали идеологическую направленность программных установок первого советского основного закона.

В этой связи небезынтересно отметить, что в 1964 г., в период так называемой «хрущевской оттепели», был разработан новый проект Конституции СССР, предусматривавший программные положения, сформулированные как главные цели и идеалы, на осуществление которых было направлено действие конституционных норм. Отметим, что, по мнению авторов проекта, отсутствие программных норм в Конституции 1936 г. нарушало ленинские принципы о необходимости программных положений в основном законе. Проект закреплял, в частности, высшую цель советского народа – построение коммунизма, что соответствовало идеологическому курсу, который в период принятия решений о разработке конституционного проекта определяла принятая XXII съездом КПСС Третья Программа партии, формулировавшая построение коммунистического общества как «непосредственную практическую задачу советского народа» [15, с. 22–36].

Действующей конституцией конституционный проект 1964 г. не стал, следующая советская Конституция была принята только в 1977 г. Сохраняя преемственность идей и принципов предшествующих конституций, Конституция СССР 1977 г. содержала целый ряд программных положений, закрепляя, в частности, высшую цель Советского государства – построение бесклассового коммунистического общества, в котором получит развитие общественное коммунистическое самоуправление. Она сформулировала главные задачи социалистического общенародного государства: создание материально-технической базы коммунизма, совершенствование социалистических общественных отношений и их преобразование в коммунистические, воспитание человека коммунистического общества, повышение материального и культурного уровня жизни трудящихся, обеспечение безопасности страны, содействие укреплению мира и развитию международного сотрудничества. Как известно, провозглашенные достойные, благие цели, закрепленные программными положениями Конституции СССР 1977 г., не только не получили практической реализации и остались, по сути, лозунгами, они привели к стагнации, деформации правосознания и духовной жизни советского общества. Если обратиться к теоретической составляющей, то отчасти это было связано с прекращением после смерти В.И. Ленина теоретических разработок по про- блематикам социалистического государства и советского строительства, в практическом плане имели место ошибки в социально-экономической сфере. Однако не менее серьезной ошибкой, по нашему мнению, представляется неразработанность программного положения о национальной идее, которая могла трансформироваться в государственный интерес, слагаемый из интереса каждого гражданина, сохранив и преумножив идейную консолидацию советского общества, способствуя солидарной деятельности и формированию общности существующих целей. Как отмечал русский философ А.И. Ильин, первое, что делает человека гражданином, это принятие государственной цели, именно в этом состоит сущность государства, в котором все его граждане имеют, помимо многих личных, различных интересов, единую цель и один общий интерес [16, с. 335–337].

В сегодняшних реалиях неоднородного, неопределенного и нестабильного современного мира возрастает роль конституционных норм как социальных регуляторов, с помощью которых возможно поддерживать организованность общества и правопорядок. Эволюция общественных процессов, предопределяя социальные, экономические, политические преобразования, обусловливает необходимость трансформации конституций. При этом одной из важнейших конституционных ценностей остается стабильность системы государственной власти, ориентированной на защиту прав и свобод [17, с. 4].