О соотношении революционной стихии и политической воли в ликвидации царской полиции в ходе Февральской революции 1917 года

Прошедший 2017 год – год столетия двух революций, знаменовавших окончание насыщенной исторической эпохи. Одним из сметенных революцией институтов, является регулярная полиция Российской империи, упразднение которой произо- шло практически накануне ее 200-летней годовщины. Долгое время мотивы ликвидации царской полиции считались ясными и безусловными. В тематической литературе утвердилась точка зрения о том, что «заслуженная» этим органом ненависть народных масс

Как цитировать статью: Абдрахманов А.И. О соотношении революционной стихии и политической воли в ликвидации царской полиции в ходе Февральской революции 1917 года // Вестник Академии права и управления. 2018. № 1(50). с. 63–66

предопределила его разгром и ликвидацию в первые же дни революции.

Высказывалась и различные иные, хотя и основанные на вышеприведенной версии, трактовки. Например, что царскую полицию скоропалительно упразднило Временное правительство, спешившее опередить стихийные проявления народного гнева. Собственную интерпретацию предлагали и большевики, заявляющие, что буржуазная власть ликвидировала полицию не столько исходя из собственной программы, сколько с целью продемонстрировать свою революционность народным массам. Показательно, что даже произошедшую при Временном правительстве амнистию советская историография объясняла скрытным стремлением буржуазии обострить ситуацию для использования вызываемой дестабилизации в собственных интересах [1].

При всей распространенности «определяющей» версии, до сегодняшнего дня в литературе не приводилось, безусловно подтверждающих ее, аргументов. Сам по себе факт разгрома полиции в Петрограде, Москве и некоторых других городах, явно недостаточен для умозаключения о «подлинно народном» и всероссийском характере этого явления. Для более обоснованных выводов необходимо обращение к вопросу о характере и масштабе «антиполицейских» выступлений во взбудораженном революцией обществе. Обращение к обозначенной составляющей революционной стихии позволит прояснить и вытекающие из нее дополнительные аспекты. В числе таковых обозначим проблему соотношения влияния революционной стихии (стихийного фактора) и правительственной воли (политического фактора) в ликвидации российской полиции.

Значение этой проблемы определяется и масштабом негативных последствий, предопределенных «антиполицейской» линией Временного правительства [2].В отмеченном контексте, обратимся к событиям зимы – лета 1917 г. К тому моменту полиция Российской империи являлась одной из основ охраны существующего порядка, справедливо воспринимаемой «прогрессивной» частью общества как оплот самодержавия, проводник его политики. В условиях развертывания революции, в феврале – марте 1917 г., негативное отношение общества к полиции выразилось в некоторых случаях ее стихийного разгрома. Последние имели место в Петрограде и Москве, а также ряде региональных революционных центров – Кашине, Смоленске, Кременчугеи Ревеле (Таллинне) [3].

И, тем не менее, при обращении к реалиям первых недель революции во всероссийском масштабе, складывается впечатление, что стихийные, направленные против полиции, проявления не приобрели повсеместного масштаба. В этом отношении характерно, что даже когда крушение самодержавия стало вполне явным, сами полицейские на местах не редко не «накопили» поводов для массового народного гнева в свой адрес и продолжал и исполнять свои обязанности [4]. При этом, известны примеры, когда полиция вызывала «народное» негодование не столько сама по себе, сколько своими действиями по пресечению распространяющихся беспорядков, грабежей и погромов [5]. Мало того, в ряде мест и сами революционные власти допускали возложение охраны общественного порядка на бывших царских «фараонов» [6]. Например, продолжили свою службу многие сотрудники полиции городов Самары, Саратова, Оренбурга и Оренбургской губернии [7].

Никаких фактов столкновений народа с полицией не содержат издания о ходе Февральской революции в Самаре, Вятке и Уфе [7]. В Казани служащие полиции остались на своих местах и даже провели общее собрание, поставив вопрос об отношении «к временному Правительству Государственной Думы» [4]. Довольно консервативно проявили себя Сибирь и Дальний Восток: «Губерниями в Сибири фактически продолжали управлять старые учреждения … Полиция была заменена милицией, в которой осталось немало старых полицейских чинов» [8]. В Камчатской области «упразднение царских органов власти … затянулось на несколько месяцев. Полицейские уездные управления кое-где еще продолжали суще-ствовать»[6]. Показательно, что даже «Камчатскую пешую жандармскую команду областной комитет и областной комиссар рассматривали в качестве своей опоры для предотвращения «возможности контрреволюции» [6]. Эти факты подтверждают обобщение оренбургских исследователей о том, что «наиболее радикальные меры в отношении полицейских применялись в столицах – чем дальше было от центра, тем мягче население относилось к полиции. Поначалу все свелось к замене названий, многие чины полиции сохранили свои должности …» [9].

Провинциальная терпимость по отношению к царским «опричникам» вызывала объяснимую обеспокоенность со стороны революционных организаций, призывающих сограждан к большей решительности. Так, Самарский временный рабочий комитет требовал: «… арестовать губернатора, начальника губернского жандармского управления и его помощников; организовать из рабочих народную милицию; … После длительного сопротивления (выделено автором, – А.А.) «комитет порядка» согласился принять эти требования» [10]. Характерно, что решение о ликвидации самарской полиции, выполняли не непосредственно граждане, а именно революционные учреждения [7].

Как уже отмечалось выше, обошлось без стихийных эксцессов и в Уфе, где 11 марта «Рабочие типографий Уфы направили заявление в Уфимский Совет рабочих и солдатских депутатов о необходимости разоружения полиции и замены ее народной милицией» [11]. Не менее серьезное революционное давление к упразднению полиции отмечается и за Уралом: в Екатеринбурге, Красноярске, Владивостоке [12]. Как видим, вопрос о мерах против полиции решался в ходе политической борьбы, однако практически нигде в перечисленных случаях инициатором таковых не выступают, собственно, народные массы.

Разумеется, кровавые инциденты все же случались, причем не только в Петрограде и Москве. Как вспоминает один из очевидцев революции в Рыбин-ске:«…состоялся большоймитингжелезнодорожных рабочих. Толпа, узнавшая на митинге о совершившемся перевороте и о свободе, бросилась в ненавистное жандармское отделение, где при разоружении жандармов, кем-то из рабочих был убит начальник отделения Сергеев» [13]. Впрочем, убийство жандарма в Рыбинске выглядит единичным, имеющим скорее погромную, нежели революционную природу, случаем [14]. Пример именно революционного действия в подобной ситуации продемонстрировал Вятский исполком, сформулировавший обоснование произведенного им ареста начальника Вятского губернского жандармского управления [5].

Особенностью разоружения полиции в ряде городов европейской части России (Владимир, Воронеж, Царицын, Саратов, Лысьва) [11] явилась опора революционных организаций на охватываемых «красной смутой» солдат тыловых гарнизонов. Видимо, в означенной ситуации, сказалась восприимчивость солдатской массы к революционной пропаганде: «Солдаты искренне верили, что восстановление справедливости означает, что в окопы отправятся жандармы, полицейские, стражники, нестроевики, тыловики, а им надлежит увеличить довольствие, сменить обмундирование, отдохнуть и съездить домой засеять поля»[15].

Обобщение приведенных примеров позволяет заключить, что тезис о «повсеместной» волне народного негодования против полиции не подтверждает- ся историческими фактами. Стихийная агрессия против полиции, нападения на участки и пр., охватили только столицы и некоторые их крупных региональных революционных центров. В то же время, значительная часть страны (Самара, Саратов, Вятка, Уфа, Оренбург, Сибирь, Дальний Восток) сохраняла терпимое отношение к старорежимным «фараонам». Показательно, что даже в Петрограде, где развернулась наиболее активная«охота» на служащих полиции, известны факты укрывательства последних гражданами [16]. Впрочем, здесь можно предположить, что питерские обыватели спасали полицейских скорее из общего человеколюбия, понимая, какая участь ожидает этих людей, окажись они во власти бунтующих «низов». По мере же удаления от столицы часть местного общества не только сопереживала гонимым полицейским, но и продолжала видеть в них защиту от преступности и нарастающего хаоса. Даже в революционной Москве горожане испытали первые уколы беспокойства, убедившись в отсутствии городовых на городских перекрестах [17].

Отмеченные реалии подтверждают ранее высказанное утверждение автора о том, что: «… факты разгрома полицейских и жандармских участков были не настолько массовыми, чтобы полагать, что полиция и жандармерия прекратили свое существование главным образом в результате «стихийного негодования революционных масс»[18]. Соответственно, если при ликвидации полиции и имел место «стихийный» фактор, то он явно не был определяющим. Разбор имеющихся сведений позволяет утверждать, что полиция была ликвидирована именно волевым,оформ-ленным решением буржуазного правительства, то есть под влиянием «политического» фактора. В связи с этим, утверждение о «всенародном» разгроме полиции Российской империи приобретает признаки мифа, инициированного и сформулированного противниками самодержавия. Мотивы происхождения и укоренения этого мифа, могут выступить предметом отдельного исследования.