О традиционности поэзии Шу Тин

Многовековая поэтическая традиция Китая, известная своим непрерывным развитием, и по сей день продолжает питать творчество китайских поэтов, несмотря на их разнообразные модернистские и постмодернистские эксперименты. Это позволяет исследователям проводить определенные параллели между современной поэзией и поэтическим наследием древнего и средневекового Китая. В данной работе рассматривается преемственность национальной поэтической традиции в лирике Шу Тин ( ^^ , 1952

г.р.), современной поэтессы и прозаика, которая вошла в историю китайской литературы ХХ в. как яркий представитель «туманной поэзии», отразившей кризисное сознание молодого поколения на рубеже культурно-исторических эпох (19701980-е гг.).

Шу Тин развивает традиции классической китайской поэзии, что выражается, прежде всего, в образной системе и художественных ассоциациях поэтессы. Особое значение авторы «туманных стихов» уделяют поэтическому самовыражению.

Самовыражение Шу Тин вполне традиционно – это гармоничное слияние с природой:

Моя мечта – мечта маленького пруда Существовать не только озаряя небо Пускай ивы плакучие и аметист Меня впитают досуха

<…> («Дар» « 馈赠 », 1980)

Шу Тин, погружаясь во внутренний мир своих ощущений и размышлений, часто отождествляет себя с объектами и явлениями окружающей природы. Так, в стихотворении «Дереву няоло¹ снится луна» ( 茑萝梦月 , апрель 1977 г.) лирический герой – дерево няоло – обращается к луне:

Если ты дашь мне дождевой воды,

Я смогу мгновенно вырасти;

Если ты дашь мне опору, Я смогу вихрем взмыть ввысь.

Если ты уйдешь не так быстро, Мы сможем встретиться на небесах.

Заметим, что образ дерева или цветов няоло ранее не встречался в китайской поэзии, факт новизны данного образа отмечается китайским исследователем Ню Шугуаном [4]. Тем не менее сам тип дерева достаточно легко соотносится с традиционным образом женского дерева: во-первых, это небольшое по размеру дерево; во-вторых, у него вьющийся ствол, что образует классическую ассоциацию с женским началом. Данный образ появился в поэзии Шу Тин месяцем позже, чем образ большого сильного хлопкового дерева 木 棉 из стихотворения «Обращаюсь к дубу» (« 致橡 # », 27 марта 1977 г.). В 1980 г образ дерева няо-ло как воплощение личности поэтессы, ее хрупкой и одновременно стойкой натуры, появляется вновь («На кресте поэзии» « 在诗歌的十字架上 »). Вероятно, женская природа поэтессы синтезирует разные типы женщин. В художественном мире Шу Тин органично уживаются, с одной стороны – традиционная хрупкость и слабость женщины, нуждающейся в поддержке, с другой стороны – сила и принципиальность независимой женщины, которая сама способна быть опорой.

Воплощением лирического «я» в поэзии Шу Тин также выступают цветы: это и «лилия во время ливня» («?.!», 1981), и большие красные цветы хлопкового дерева («Обращаюсь к дубу», 1977), и ирис, который умеет петь:

На груди твоей

Я превратилась в поющий цветок ириса Легкий ветерок твоего дыхания овевает меня Под звенящим лунным светом

(«Поющий ирис» « 会唱歌的鸢尾花 », 1981)

В стихотворениях Шу Тин много простых природных образов, которые очень близки к классической китайской поэзии. Географические условия малой родины поэтессы (юго-восточное побережье провинции Фуцзянь) обусловили присутствие в ее произведениях образов бушующего моря-жизни ; волн забвения, смывающих следы на песке; светлой жемчужины-слезы ; разнообразных лодок (одинокой на мели, странствующей по морю, рыбацких); светящихся ракушек-звезд и других морских образов. Лирический герой ее поэзии – это перелетная птица, которая «в морских приливах и листве тенистой / видит сон о схватке с метелью» («Сон острова» « 岛的梦 », 1980), это и таинственная русалка , которая «любит, сидя на рифах, петь песни» , а рифы Шу Тин «то всплывают, то погружаются в шальные волны» («Далекий край» « 远方 », 1981) и «светятся фосфором, словно муравьи» («Сказка из рыбацкой деревушки» « 小渔村的童话 », 1981). В художественном мире Шу Тин живут обычные и вместе с тем красивые образы, искусство ее поэзии способно одухотворить заурядные, на первый взгляд, предметы. Так, на ржавом якоре поэтесса смогла увидеть «калейдоскоп, созданный мириадами звезд» («Былое» « ^Ж—Н », 1978), а в крошечной жемчужине услышать «в пучине времени / забытую гармонии песнь» («Жемчужина – моря слеза» ««— *W$ », 1975) .

Заметим, что морские образы не редки и в произведениях других представителей «туманной поэзии», в частности, в лирике Бэй Дао мы также встречаем такие образы, как лодка , морское течение , берег , рифы , острова, чайки , русалка («Берег», «Аккорды» и другие стихотворения). Призыву Бэй Дао – «Если земля давно заледенела / Давай по теплому течению / Уйдем к морю» («Красный парус» « 红帆船 ») созвучны строки Шу Тин:

Давай я тоже уплыву.

Приглаженный лучами солнца ветер Легким дыханием несет меня, По теплому теченью моря Плыву на север.

(«На север» « 向北方 », 1980)

Поэтесса тонко чувствует природу, ее краски и линии. Так, звуки дождя приходят в стихотворения Шу Тин как «монохорд, перебирающий четки дождя на крыше» , образ странника в необъятной пучине моря-жизни – это «пара весел, не способных добраться до противоположного берега» . Природные образы тонко отражают душевное состояние героини Шу Тин, которая грустит:

Бутон обыкновенно пребывает в молчаливом ожидании,

На закате солнце обыкновенно издали свой взор бросает,

Быть может, и сокрыты где-то далекие моря, Но вытекут лишь две слезы.

Ах, в далях сердца

В глубине души.

(«Грусть» « 思念 », 1978)

Поэтесса искусно рисует пейзажные зарисовки. Цветок, волна, туча, небо, чайки и облака движением пера Шу Тин превращаются в изящные штрихи одной картины:

Цветок розы в начале лета,

Струна цитры, плывущая по волнам, Дальнее плавание к недосягаемому горизонту. Туча, словно лишай,

Покрыла лик небесный,

Но чайки

Постелили на ней чистые белые крылья.

(«На север» « 向北方 », август 1980 г.)

Испаряющиеся капли росы , неподвижные горы , земля-мать , звезды , небо , опадающая листва , травинка , дождь и ветер , родник , старый фикус , дерево-феникс , голубь - этим не исчерпывается все многообразие классических образов, фигурирующих в поэзии Шу Тин. В стихотворениях Шу Тин есть и традиционные для китайской литературы реминисценции, в которых автор не только обращается к традиции, но и вступает в диалог с ней. Чаще всего это отсылки к мифологическим преданиям, которые непрерывной нитью проходят через всю многовековую историю китайской литературы.

Авторское осмысление мифологических образов встречается уже в поэме «Вопросы к небу» Цюй Юаня (IV-III вв. до н.э.), усомнившегося в истинности мифологической картины мира: «Бездонных рек разлив – потоп! – / Где Юй взял землю для запруд? / Тонули девять округов…/ Как насыпь вырастил он тут?» [1, с. 20]. Мифологические сюжеты и образы мифических героев запечатлены в стихах Сун Юя, Цао Чжи, Ли Шанъиня и других поэтов, трансформированы в святых у даосов и в исторических деятелей у конфуцианцев, вошли в народный синкретический пантеон. Образы и сюжеты древнекитайской мифологии неоднократно подвергались авторской обработке в литературных произведениях, в том числе в сатирических целях (Лу Синь «Старые легенды в новой редакции», Юань Кэ «Ворота дракона» и др.). Интерес к древнекитайской мифологии проявлялся в разных жанрах литературы как в Китае,

так и в сопредельных странах (Японии, Корее, Вьетнаме) и даже в европейской литературе (Герман Гессе «Император Ю») [1, с.20-27].

Поэтические реминисценции Шу Тин носят эксплицитный характер и легко узнаваемы читателем. Как отмечает Линь Данья, «за пределами слов преданий, сотканных из знаков, меж строк, мы отчетливо слышим лирическую песню Шу Тин» [цит. по: 3, с. 25]. Уже одно название стихотворения «Побег на луну» (« 奔月 », сентябрь 1981) вызывает в сознании читателя, хорошо знакомого с культурой Китая, устойчивые ассоциации с образом Чанъэ из известного мифологического предания. В главе «Лань мин» древнего трактата «Хуайнань-цзы» (« ЖЖ^^Х^! ») записано: «И выпросил у Си-ванму эликсир бессмертия. Чанъэ украла его и вознеслась на луну. И был очень опечален, но не смог последовать за ней» [2, с. 316]. Образ Чанъэ в китайской традиции укоренился как образ своенравной женщины, обманувшей мужа и наказанной за содеянное. Отсылка к истории о Чанъэ неоднократно встречается во многих литературных произведениях. Например, тан-ский поэт Ли Шанъинь 李商隐 в стихотворении «Чанъэ» (« 嫦娥 ») выразил ей свои сочувствие и иронию: «О краже чудесного снадобья зачем горевала Чанъэ? Лазурное море, синее небо и думы каждую ночь» [2, с. 317]. Основоположник современной китайской литературы Лу Синь 鲁迅 создал образ капризной, себялюбивой и коварной Чанъэ («Старые легенды в новой редакции. Побег на луну» « ЙЖ^^ - ^Л »).

Китайский филолог Ли Янъян отмечает, что «вслед за установлением патриархата, женщины постепенно утратили свободу слова, и в описаниях, написанных мужчинами, Чанъэ всегда выступала грешницей, бросившей мужа. Тем не менее, если исходить из позиций женщины, дела обстоят совершенно иначе» [3, с. 25]. В данном отношении стихотворение Шу Тин «Побег на луну» позволяет нам понять мысли и почувствовать настроение современной китайской женщины.

Кристально чистые, как ты, мечты

Все призрачны и преходящи?

А ты, несмотря ни на что, бросилась

В недосягаемый источник жизни.

Даже если луна согласится принять твое предательство,

Еще есть одиночество, что будет сопровождать тебя тысячу лет.

Почему величественные горы

Не могут за тебя нести на плечах тяжелые цепи?

Ты воспарила и исчезла?

Один прекрасный слабый звук

В сотнях и тысячах исполнений

Бессмертен

Мимолетное видение, призрачную мечту Шу Тин уподобляет образу Чанъэ, определяя их положительно-маркированным эпитетом «кристально-чистые». Сомневаясь в ценности совершенного Чанъэ поступка, поэтесса глубоко сочувствует ее участи, называя ее бремя «тяжелыми цепями» . Обращаясь к Чанъэ, Шу Тин разделяет ее мучения, сопереживает ей. В последних четырех строках Шу Тин соединила мимолетное и вечное в образе Чанъэ, назвав ее «прекрасным слабым звуком» , призрачным и одновременно бессмертным. Говоря о «сотнях и тысячах исполнений», автор, вероятно, обращается к многочисленным произведениям китайской литературы и культуры, запечатлевшим образ Чанъэ. Отметим, что стихотворение написано в сентябре, когда приходит время Праздника середины осени. В это время взоры китайцев, обращенные на луну, неизбежно вызывают в памяти множество ассоциативных образов, в числе которых не последнее место занимает и мифологический образ Чанъэ. Данный образ, как и многие другие национальные образы китайской культуры, до сей поры живет в сердцах китайцев и продолжает питать творческое воображение поэтов.

Ли Янъян, рассуждая о содержании образа Чанъэ в стихотворении Шу Тин, соединяет его с образной системой произведения Ли Шанъиня: «Только лазурное море, синее небо – свидетели одиночества Чанъэ. Но кто по-настоящему поймет желания китайских женщин, подвергавшихся давлению на протяжении тысячелетий, их боль, безысходность и растерянность. <…> Прекрасно понимая, что ее выбор труден и является «палкой о двух концах”, тем не менее она совершила побег, и потому этот «прекрасный слабый звук / в сотнях и тысячах исполнений / бессмертен”. С современной точки зрения Чанъэ – это независимая индивидуальность, у нее есть право выбирать свое «небо”. Однако под тяжелым гнетом многовековой традиции выбор Чанъэ неоднократно подвергался осуждению, а сама Чанъэ считалась предательницей. Именно в этом плане Шу Тин отвергает традицию» [3, с. 25]. Данная выдержка красноречиво показывает, какой отклик в умах и сердцах современных женщин Китая вызывает образ Чанъэ из стихотворения Шу Тин. Это также свидетельство значительных изменений в мировоззрении китайских женщин на пути раскрепощения сознания и обретения свободы. Вместе с тем сам факт того, что данный вопрос все еще не теряет актуальности, на наш взгляд, говорит о том, что путь этот пока не завершен. И обусловлено это, прежде всего, силой традиции по большей мере конфуцианской морали, осознанно и подсознательно живущей в национальной психологии китайцев.

Поэтические реминисценции Шу Тин дают возможность читателям вновь и вновь погружаться в богатый мир культурной традиции. Так, говоря о любви, поэтесса пишет: « Каждая ночь – это седьмая ночь седьмого месяца по лунному календарю» («Далекий край» « 远方 », 1984). Всего одна строка способна разбудить ассоциации, которые протянутся до глубокой древности и вызовут в сознании читателя определенный сюжет – историю о Пастухе и Ткачихе из мифологического предания, а также и соответствующие образы – ночное небо, Млечный путь, звезды Альтаир (Пастух) и Вега (Ткачиха), сорочий мост, влюбленные пары.

В лирических рассуждениях поэтессы о природе женщины отразились натурфилософские основы китайской культуры. Шу Тин отождествляет женщину со стихией воды, художественные ассоциации поэтессы протянулись от крошечной слезы до мирового океана: «Народный дух иссох / Поливает себя слезами / Без слез этот мир опустеет, засохнет / Любовь женщины / Покрывает 4/5 поверхности земного шара» («Шуйсянь» « 水仙 », 1987). В самом названии стихотворения – синтез женского начала и водной стихии: «шуй-сянь» буквально означает «фея воды», это также и название цветка – нарцисс, кроме того, это женское имя, весьма распространенное на юге провинции Фуцзянь. Искусное соединение всех этих образов – нарцисса, феи воды и женского имени – в очередной раз иллюстрирует особенности мироощущения поэтессы, полного органического единения с природой. В художественном мире данного стихотворения вновь оживает древний мифологический образ феи реки Ло²:

Фея реки Ло – вода

Фея реки Сянцзян – вода

Современные девушки отрицают, что их корни смочены легендой

Но каждая женщина, глядя на воду, как в зеркало, становится нежнее

Распрямляется волна за волной

И мужчины промокают капля за каплей

Коррелятивное мышление китайцев с наибольшей силой проявляется в поэтическом творчестве, и лирика Шу Тин подтверждает данный факт. Разнообразные реминисценции Шу Тин значительно расширяют художественное пространство ее произведений, позволяя читателю не только погрузиться в удивительный мир древнекитайской мифологии, но и понять мысли и чувства современной женщины, критически осмысливающей национальную психологию. Художественные ассоциации поэтессы способны протянуться вглубь веков и связать прошлое и настоящее, что значительно обогащает образную структуру стихотворений, позволяя полнее выразить думы и чувства автора.

• ¹    Няоло 茑萝 – небольшое дерево с немного вьющимся стволом, зеленоватыми цветами и круглыми плодами. Это новый образ в китайской поэзии, неоднократно появляющийся в стихотворениях Шу Тин где поэтесса отождествляет с ним себя.

• ²    Фея реки Ло ( 洛神 Ло-шэнь) считалась духом Фу-фэй – дочери мифического первопредка Фу-си, которая утонула в реке Ло. Позднее в китайской поэзии Ло-шэнь стала одним из символов женской красоты благодаря посвященной ей по-

  эме Цао Чжи (192-232) «Фея реки Ло» (« 洛神赋 ») [Духовная культура Китая, 2007. С. 504].