Об одной незамеченной автоцитате Ф. М. Достоевского («роман в девяти письмах» и «Преступление и наказание»)

«Роман в девяти письмах» – жанровый эксперимент Ф.М. Достоевского, своего рода эпистолярный «конспект» развернутого романического повествования – тесно связан с сопутствующим ему и последующим творчеством писателя. Обычно он рассматривается как юмористическое отражение характерологии «Двойника», одновременно с которым был написан [3 с. 257; 4, с. 239]). Связи «Романа в девяти письмах» с «Бедными людьми» и, тем более, с послекаторжным творчеством писателя в современном литературоведении почти не актуализированы.

Между тем, такие связи есть. Прежде всего, «Роман в девяти письмах» сюжетно реализует один из побочных мотивов «Бедных людей», а именно мотив фиктивного брака. В первом произведении писателя он появляется в письме Вареньки, в ее повествовании о своем детстве (как история студента Покровского), и занимает совсем немного места: «Но маленькому Покровскому благоприятствовала судьба. Помещик Быков, знавший чиновника Покровского и бывший некогда его благодетелем, принял ребенка под свое покровительство и поместил его в какую-то школу. Интересовался же он им потому, что знал его покойную мать, которая еще в девушках была облагодетельствована Анной Федоровной и выдана ею замуж за чиновника Покровского. Господин Быков, друг и короткий знакомый Анны Федоровны, движимый великодушием, дал за невестой пять тысяч рублей приданого. Куда эти деньги пошли – неизвестно. Так мне рассказывала все это Анна Федоровна; сам же студент Покровский никогда не любил говорить о своих семейных обстоятельствах. Говорят, что его мать была очень хороша собою, и мне странно кажется, почему она так неудачно вышла замуж, за такого незначительного человека... Она умерла еще в молодых летах, года четыре спустя после замужества» [1, с. 33].

В этом рассказе содержатся все значимые элементы мотива, которые впоследствии повторяются у Достоевского в целом ряде произведений, присутствуют все функционально необходимые фигуры: обидчик, оскорбленная девушка, подставной муж, сводня, связанная, как правило, с обидчиком либо родственными, либо деловыми узами.

Мотив этот содержит также своего рода устойчивый эмоционально-идеологический комплекс, который также с немногими исключениями повторяется в его дальнейших сюжетных реализациях. Это, прежде всего, безвыходность положения женщины, вынужденность ее замужества (в позднем творчестве писателя это становится основой для формирования образов «оскорбленных» женщин – от Настасьи Филипповны до Грушеньки).

Важным элементом восприятия этого мотива является также нравственное превосходство мужа над обидчиком. В «Бедных людях» оно обусловлено читательским сочувствием старику Покровскому и для самого автора имеет больше эстетическое, стилевое значение (как отсылка к сентиментальным корням

романа). В «Подростке» подставной муж становится одним из праведных старцев позднего Достоевского, и эта фигура наполняется уже специфически «достоевским» содержанием. Впрочем, в других случаях, это моральное превосходство – собственная иллюзия героя, в глазах автора, наоборот, сатирически снижающая его образ.

Интересно, что этот мотив практически никогда не дается в автологической речи. Он показан глазами персонажей, причем, как правило, в двух ракурсах – жестоко-ироническом и сочувственном. Так, в «Бедных людях» Варенька пересказывает рассказ Анны Федоровны. Эвфемизмы «благодетель», «покровительствовал» и т.д. явно взяты Варенькой у первой рассказчицы. Их иронический смысл для самой Вареньки непонятен, но ясен для читателя, и уже на эту иронию накладывается сочувствие героини студенту Покровскому.

В романе «Идиот», где рассматриваемый мотив не получает завершения, но имеет чрезвычайно важное сюжетное значение, попытки Тоцкого и генерала Епанчина устроить замужество Настасьи Филипповны показаны через ряд более или менее иронических намеков, объединенных сочувственным видением князя Мышкина. В «Подростке» структура сложнее (сквозь речь Аркадия проступает сочувствие автора), но принцип совмещения двух точек зрения остается.

«Роман в девяти письмах», по всей видимости, единственное исключение, в котором этот мотив дан только в сатирически-ироническом виде. Сложная интрига, в которой участвуют Иван Петрович и Петр Иванович, к моменту собственно романа уже завершена женитьбой Ивана Петровича, но не завершены денежные расчеты участников. Их споры по этому поводу и составляют главное содержание романа. Все функционально значимые фигуры здесь есть: Иван Петрович – подставной муж, Петр Иванович и его жена – сводни, Евгений Николаевич – обидчик. В «Романе в девяти письмах» актуализируется существенная часть мотива, полускрытая в «Бедных людях»: деньги. Именно вокруг них вертится сюжет этого рассказа, и через отношение к ним раскрывается сатирическая сущность двух героев.

Однако связи «Романа в девяти письмах» с «великим пятикнижием» Достоевского не ограничены только мотивно-тематической преемственностью. В «Преступлении и наказании» этот мотив вводится через одну интересную и до сих пор не прокомментированную автоцитату.

Сравним. «Роман в девяти письмах» завершается письмом героини, которую выдали за Ивана Петровича: «Прощайте, прощайте, Евгений Николаич! награди вас господь и за это. Будьте счастливы, а мне доля лютая; страшно! Ваша воля была. Если бы не тетушка, я бы вам вверилась так. Не смейтесь же ни надо мной, ни над тетушкой. Завтра венчают нас. Тетушка рада, что нашелся добрый человек и берет без приданого. Я в первый раз пристально на него поглядела сегодня. Он, кажется, добрый такой. Меня торопят. Прощайте, прощайте... голубчик мой!! Помяните обо мне когда-нибудь; я же вас никогда не забуду. Прощайте. Подпишу и это последнее, как первое мое... помните?» [1, с. 239].

В «Преступлении и наказании» Раскольников узнает о готовящемся браке сестры из письма матери: «Я, разумеется, мало поняла, но Дуня объяснила мне, что он человек хотя и небольшого образования, но умный и, кажется, добрый» [2, с. 31]. Повторение характеристики «кажется, добрый» отнюдь не случайно. Именно за это «кажется» потом цепляется мыслью Раскольников: «Так, значит, решено уж окончательно: за делового и рационального человека изволите выходить, Авдотья Романовна, имеющего свой капитал (уже имеющего свой капитал, это солиднее, внушительнее), служащего в двух местах и разделяющего убеждения новейших наших поколений (как пишет мамаша) и, “кажется, доброго”, как замечает сама Дунечка. Это кажется всего великолепнее! И эта же Дунечка за это же кажется замуж идет!..» [2, 35].

То, как Достоевский усиливает в речи Раскольникова это «кажется», указывает на значимость фразы: «кажется, добрый» – краткая формула безвыходного положения героини, попытка самоутешения и самооправдания.

Сходство ситуаций сорвавшегося брака Дуни Раскольниковой и брака Татьяны из «Романа в девяти письмах» усиливается тем, что участвующие в них герои сознательно принимают на себя уже зафиксированные в «Романе в девяти письмах» роли.

Марфа Петровна выступает в роли сводни, связанной, как и полагается, и с обидчиком, и с возможным мужем: «Он уже надворный советник, Петр Петрович Лужин, и дальний родственник Марфы Петровны, которая многому в этом способствовала» [2, с. 31].

Сам Петр Петрович свою роль видит следующим образом: «…ваша мамаша, кажется, совершенно забыла, что я решился вас взять, так сказать, после городской молвы, разнесшейся по всему околотку насчет репутации вашей. Пренебрегая для вас общественным мнением и восстановляя репутацию вашу, уж, конечно, мог бы я, весьма и весьма, понадеяться на возмездие и даже потребовать благодарности вашей...» [2, с. 234]. Здесь моральное превосходство мужа – целиком его иллюзия, разоблачаемая автором (кстати, тот же комплекс обманутого благородства пытается выразить и Иван Петрович в «Романе в девяти письмах»).

В сознании Раскольникова возникает сопоставление возможной судьбы Дуни и уже состоявшейся судьбы Сони Мармеладовой. Так мотив фиктивного брака лишается своей главной роли в сюжете – маскировки действительного положения дел. Коммуникативная структура меняется: сочувственный пафос письма матери снимается беспощадной иронией героя Достоевского.

Автоцитата (судя по ее многократному повторению – вполне намеренная, осознанная) устанавливает не просто генетическую связь между первым романом «великого пятикнижия» и «Романом в девяти письмах». Эпистолярная форма «достраивается» реакцией героя, который в свою очередь приобретает возможность суждения о сюжете. Речь здесь идет не о равноправии автора и героя, а об усилении влияния героя на читательскую рецепцию. С точки же зрения эволюции жанра эта метаморфоза мотива, его дополнение «эстетической инициативой» героя отражает качественно иной уровень рефлексии писателя над романной формой.