Обеспечение безопасности России как государства-цивилизации: диалектика войны и мира в XXI веке

DOI:

Цитирование. Панкратов С. А., Морозов С. И., Панкратова Л. С. Обеспечение безопасности России как государства-цивилизации: диалектика войны и мира в XXI веке // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2024. – Т. 29, №3. – С. 231–244. – DOI:

Введение. В настоящее время особенно остро перед научным сообществом возникает необходимость переосмысления таких феноменов, как война и мир, во многом определяющих протекание процессов внутренней и внешней политики государств, имеющих неодинаковый экономический, военно-стратегический и т. д. статус в сложившейся системе международных отношений. При этом на формы и технологии обеспечения различных уровней безопасности (глобальный, региональный, национальный) оказывает влияние усложнение и конфликтогенность взаимодействия стран, что не в последнюю очередь связано с участившимися практиками активизации внешнего вмешательства одних субъектов в «привычно суверенную» сферу других. Следует признать, что серия «цветных революций» в различных регионах мира [9; 28] обострила восприятие практик иностранного вмешательства как угрозу национальному суверенитету и в крупных державах, и в странах, лишь закрепляющих свою обретенную государственность. Государства, позиционировавшие себя до настоящего времени как субъект вмешательства, осознали опасности превращения в объект воздействия.

К факторам, способствующим усилению отмеченной тенденции количественного роста и диверсификации форм внешнего влияния, относятся «технологические изменения и сопутствующее им умножение политических эффектов экстерриториальности… Политические процессы охватили цифровое пространство. Возможность онлайн-коммуникации и цифровизация привели к размыванию традиционных границ политических действий» [47, с. 86]. При этом, с одной стороны, ряд технологий и эффектов коммуникационного влияния оказались вне сферы государственного контроля, с другой стороны, возникшие в связи с этим формы внутри- и внешнеполитической активности (имеющие часто только виртуальный опыт) оказывают неоднозначное влияние на формирование идентичности (гражданской, социокультурной и т. д.), что в свою очередь порождает феномен «многоликой лояльности», не всегда совпадающих интересов и ценностей.

Именно в логике войны (противоборства) носителей (субъектов) несовпадающих (про- тивоположных) ценностных систем, как никогда ранее, обострились вызовы, связанные с целенаправленной политикой «миграции ценностей», которые к тому же способны выступать основанием транзита инородных интересов. Вектор осознания государствами, элитными группами проблем «инновационного вмешательства» (насилия) трансформировался в практики выработки технологий обеспечения безопасности, поиска эффективных форм и способов противодействия этому процессу на системном уровне. Как подчеркнул в своем Послании Федеральному собранию Президент России В.В. Путин, «мы все, граждане России, будем вместе защищать нашу свободу, право на мирную и достойную жизнь, сами и только сами определять свой путь, беречь связь поколений, а значит, непрерывность исторического развития, решать те задачи, которые стоят перед страной, исходя из нашего мировоззрения, наших традиций, верований, которые мы передадим своим детям» [36].

Следует признать, что в результате распада СССР в конце XX в. Россия оказалась в относительно схожей ситуации 30-х – 40-х гг. того же века – в «недружественном окружении». Понять динамику развития РФ в нынешнем веке можно лишь через сочетание «проблем идентичности, динамики международной системы, стремления России стать частью текущих тенденций современности и в то же время настаивать на собственном культурном опыте и опыте развития» [38, с. 49]. С точки зрения авторов настоящей статьи, первую треть XXI в. следует охарактеризовать как процесс противостояния России коллективному Западу, в основе которого лежат не идеологические постулаты между капитализмом и коммунизмом (как это было в период холодной войны прошлого века), а сущностные различия в подходах к концептуальному видению и практике формирования справедливого миропорядка. Разница глубинных ценностных и базисных геополитических элементов, постулируемых конфликтующими сторонами, позволяет сделать вывод о проявлении цивилизационного столкновения, где доминирующими «разделительными точками» выступают противоположно несовместимые модели (однополярность / многополярность) международной системы.

Сложилась ситуация, когда, с одной стороны, США и другие государства, входящие в блок НАТО (коллективного Запада), готовы всеми возможными способами и средствами препятствовать трансформации однополярного мира к многополярному; с другой стороны, Россия, Китай со странами БРИКС и «глобального неевропейского большинства» способны противостоять продолжению реализации политики, основанной на неоколониаль-ных принципах. В этой связи возникает у отдельных групп правящих прозападных элит соблазн радикального выхода из сложившегося «тупика» – изменения сил в современной системе международных отношений, воспроизводства цивилизационного доминирования через войну. Таким образом, актуальность темы и проблемного поля данного исследования определяется теоретической и практической востребованностью анализа доминирующих факторов обострения / минимизации межцивилизационного противостояния, интерпретации процессов / состояний войны и мира, условий и технологий обеспечения безопасности России как государства-цивилизации в XXI веке.

Методы и материалы. При подготовке статьи авторы опирались на принципы и методы исследования, выработанные в рамках политической науки, современного исторического, философского и социологического знания. Одной из исходных методологических посылок выступало понимание того, что в основе функционирования любого социального организма (институционального / неинституционального), в том числе государства, лежит необходимость минимизации дезорганизующего влияния со стороны внутренней и внешней среды. В этом контексте безопасность целесообразно определить как состояние организма, во-первых сохраняющего свою целостность, во-вторых способного к саморазвитию, несмотря на воздействия внешних и внутренних вызовов и угроз. При этом важнейшей характерной чертой безопасного состояния выступает относительная статичность, не являющаяся сдерживающим фактором развития (изменения) [1; 39].

Одним из элементов системы дезорганизующих факторов является война. Сущностная природа войны в рамках данной статьи рассматривается в нескольких ракурсах: как средство достижения цели представителями правящей элиты; как процесс взаимодействия (в том числе вооруженного) между несколькими соперничающими субъектами; как состояние общества с доминированием вооруженного насилия для решения определенного круга задач [7]. При этом авторы, не углубляясь в детали продолжающегося научного спора о том, что сохраняет ли война как общественный феномен свой политический характер или доминирующими в настоящее время выступают сущностные признаки войны, исходят из признания войны как политического инструмента разрешения конфликта и отстаивания политических интересов противоборствующими субъектами (по Клаузевицу).

Методологически социально-политический анализ понимания войны и мира в целом отличается от «военного» специализированного подхода к объяснению данных явлений. Особенность используемого в работе политического ракурса исследования заключается в выявлении и обосновании тенденций трансформации современного миропорядка и характера военно-политической обстановки; эволюции интересов правящих элит в первую очередь сильнейших стран в экономическом и, как следствие, военно-техническом плане; интерпретации векторов регионализации мира по характеру и направленности соотношения сил ведущих политических субъектов [3; 4; 8; 23]. При этом история войн требует, скорее всего, принять тезис И. Канта, утверждавшего, что «состояние мира между людьми, живущими по соседству, не есть естественное состояние (status naturalis); последнее, наоборот, есть состояние войны, то есть если и не беспрерывные враждебные действия, то постоянная их угроза. Следовательно, состояние мира должно быть установлено» [19, с. 266].

Характеристика проявления направлений и противоречий трансформации нынешней системы международных отношений, интерпретация специфики геополитического противостояния между РФ и недружественными странами опирается на теоретические конструкции авторитетных отечественных и зарубежных исследователей, акцентирующих внимание на структуре и перспективах современного мироустройства (Г. Киссинджер, М.М. Ле- бедева) [20; 24], источниках и видах рисков и угроз (У. Бек, О.В. Гаман-Голутвина) [2], генезисе конфликтогенности между Россией и так называемыми передовыми, цивилизованными государствами Европы и США (З. Бжезинский, С. Хантингтон и др.) [6].

При раскрытии динамических характеристик факторов, способствующих эффективному обеспечению безопасности РФ, авторы опираются на всесторонне раскрытую М.М. Лебедевой структуру организации современного мира, образованную «тремя основными уровнями: 1) Вестфальская политическая система; 2) система международных (межгосударственных) отношений, включающая в себя конфигурацию ведущих государств мира, а также иные структуры, образованные государствами (международные организации, интеграционные объединения, клубные форматы взаимодействия и т. п.); 3) совокупность политических систем различных государств мира. При этом все три уровня испытывают взаимные влияния друг друга, что в современных условиях при их одновременной трансформации образует эффект “идеального шторма”» [25, с. 12].

Интерпретация России как государства-цивилизации в методологическом плане натолкнулась на ряд концептуальных проблем. До сих пор в научном дискурсе существуют различные подходы к определению «цивилизация», структурных и содержательных элементов мировой и локальных цивилизаций [21; 29; 30; 33]. Очень точно в этом плане подметил М. Лернер, что цивилизация гораздо большее, чем сумма составляющих ее частей. Как утверждает исследователь, «можно подробно обрисовать население, армию, технику, экономику, политику, искусства, можно описать города и веси, классы и сословия, нравы и мораль, и все равно останется нечто неуловимое, то, что лучше всего было бы назвать духом нации» [26, с. 11].

В качестве рабочего авторами было принято предложенное и обоснованное Ю.В. Яков-цом определение локальной цивилизации (к которой, безусловно, относится Россия) как части «мирового цивилизационного пространства, включающей группу народов (этносов, государств), которые отличаются общностью духовных (культурных, этических, религиозных)

ценностей, исторических судеб, экономических и геополитических интересов» [48, с. 17]. Данный методологический выбор, с нашей точки зрения, может считаться корректным, так как в значительной степени позволяет решить основные исследовательские задачи: с одной стороны, выделить духовные, экономические и другие составляющие России как цивилизационного образования; с другой стороны, через диалектическое единство войны и мира выявить геополитические основания противостояния России как государства-цивилизации с иными, «недружественными» локальными цивилизациями и предложить основные направления в обеспечении безопасности.

Анализ. Исследование различных аспектов обеспечения безопасности (национально-государственной, научно-технологической, социальной, конституционной и т. д.) российского общества и государства постоянно находится во внимании представителей отечественного научного сообщества. Вместе с тем обеспечение безопасности России как государства-цивилизации в аналитических рамках научного социально-политического дискурса как непосредственный предмет исследования представлен ограниченно, несмотря на то что имеет глубокие исторические корни. Это связано с целым рядом объективных и субъективных причин, в том числе недавним доминированием классового и стадиального методологических концептов; нахождением лишь на начальной стадии процесса преодоления «западноцентричного» взгляда на судьбу и перспективы развития локальных цивилизаций в эпоху глобализации; недооценкой эвристического потенциала собственно цивилизационного подхода, связанного с неоднозначностью / противоречивостью трактовок в понимании цивилизации, ее сущностных и структурных компонентов [12; 32; 42; 45; 46].

В настоящее время цивилизационный подход в отечественной политологии широко используется при анализе: этапов и тенденций развития российской цивилизации; идентификационных стратегий и индикаторов, объективируемых в характере российской политической культуры; геополитических приоритетов и обеспечения безопасности в контексте взаимодействия России как государства-цивилизации с иными локальными цивилизация- ми; причин и условий возникновения, разрешения различных противоречий, приводящих к противостоянию / согласованию интересов и т. д. [14, с. 11].

При этом авторы исходят из того, что: в научном сообществе продолжается дискуссия о базовых характеристиках российской / русской / славянской / евразийской цивилизации в сравнении с иными цивилизационными образованиями [35; 36]; в постсоветский период возникли различные версии (возможные, в том числе пессимистические, сценарии) перспектив развития российской цивилизации (от прекращения самостоятельного существования «со своей социокультурной матрицей» и превращения в составной элемент западноевропейской цивилизации до перемещения на периферию в качестве зависимой институции, обслуживающей интересы Запада); признание тысячелетнего опыта существования самостоятельной российской государственности определяет «особое положение России как самобытного государства-цивилизации, обширной евразийской и евро-тихоокеанской державы, сплотившей русский народ и другие народы, составляющие культурно-цивилизационную общность Русского мира» [22].

Цивилизационные моменты российской государственности нашли свое интеллектуальное выражение в так называемой русской идеи [5; 17; 40], которая, по замечанию М.В. Ильина, «как относительно отстраненный аспект более широкого самоощущения своего исторического предназначения столь же стара, как и наша цивилизация. Она проявляется в самых разнообразных попытках выразить и зафиксировать самосознание цивилизации, основу целедостижения открытой политической системы, создававшей Русь – Московию – Россию – СССР – РФ» [18, с. 367].

В этом контексте важно подчеркнуть, что Россия и западноевропейские страны, имея общие генетические и исторические корни, являют собой параллельно развивающиеся цивилизации. Однако, по мнению Л.Н. Гумилева, «российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали и за “своих” друг друга не считали… Наш возраст, уровень пассионарности предполагает совсем иные императивы поведения» [11, с. 256]. Изучив опыт

«Христианского мира», Л.Н. Гумилев заключил, что возникающее у некоторых желание «“войти в круг цивилизованных народов”, то есть чужой суперэтнос» обязательно должно соизмеряться с тем, «что ценой присоединения в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция» [11, с. 256].

Научные прогнозы противостояния локальных цивилизаций достаточно широко представлены в литературе. Концепция столкновения цивилизаций С. Хантингтона обосновывает прогностический сценарий беспощадной борьбы цивилизаций за обладание объективно ограниченными ресурсами жизнедеятельности социума. Доминирующей опасностью «глобальной межцивилизационной войны», с точки зрения С. Хантингтона, может выступить «изменение расстановки сил между цивилизациями и их стержневыми странами» [44].

Свое понимание и видение противоборства цивилизаций предложил Э. Тоффлер, выделяющий три волны цивилизационного существования. «В разделенном натрое мире сектор Первой волны представляет сельскохозяйственные и минеральные ресурсы, сектор Второй волны дает дешевый труд и массовое производство, а быстро расширяющийся сектор Третьей волны восходит к доминированию, основанному на новых способах, которыми создается и используется знание. Страны Третьей волны продают всему миру информацию и новшества, менеджмент, культуру, передовые технологии, программное обеспечение, образование, профессиональное обучение, здравоохранение, финансирование и другие услуги. Одной из этих услуг может оказаться военная защита, основанная на владении превосходящими вооруженными силами Третьей волны» [43, с. 51–52].

Реалии века прошедшего и века нынешнего демонстрируют практики цивилизационного противостояния. Как справедливо отмечают эксперты Изборского клуба, реализация США проекта по переформатированию Большого Ближнего Востока спровоцировала очередной виток столкновения Запада с миром ислама. Практикой создания еще одного очага межцивилизационной напряженности следует охарактеризовать стремление США и его европейских союзников создать Украину как анти-Россию, тем самым спровоцировав еще одну войну цивилизаций [15, с. 13].

Президент России В.В. Путин неоднократно в своих выступлениях обращал внимание на попытки Запада после распада СССР «добить Россию как самую большую сохранившуюся часть нашего исторического государственного пространства» [35]. При этом ярость, озлобленность вызывает политика РФ, основанная на отстаивании собственных национально-государственных интересов, обеспечении безопасности и отказе от «бесценных благ», создаваемых и транслируемых единственной в мире сверхдержавой – США [13, с. 7]. «Самое сложное для США – принять реальность наличия независимых центров в Китае, России, Индии, Бразилии, Иране, Африканском союзе и в других местах» [10]. Именно противодействие со стороны США становлению и укреплению многополярности делает нынешний мир более опасным, инициируя цивилизиционное противоборство, в том числе в форме вооруженных конфликтов и использования новых видов войны.

Целевые установки вооруженных конфликтов в XX в. (уничтожение армии, оккупация территории и т. д.) дополняются, а в отдельных случаях существенно трансформируются в нынешнем столетии (победа одной локальной цивилизации над другой, проявляющаяся в замене ценностной, управленческой системы, поведенческих практик и др.). Современная война включает в себя структурное и содержательное многообразие вооруженных и невооруженных силовых средств воздействия. При этом тенденции развития современных межгосударственных отношений указывают скорее на реализацию негативных сценариев цивилизационного противоборства, проявляющихся: в обеспечении информационного превосходства над оппонентом (противником); одновременном проведении операций в различных пространствах (на суше, в космическом, морском, информационном и др.); достижении целей в первую очередь через использование высокоточных средств вооружения; мобилизации военно-политических союзов и коалиционных группировок.

Один из гипотетических вариантов включенности России в вооруженное столкновение в XXI в. представлен в работе С.Б. Переслегина.

Его футурологическая концепция трех войн базируется на необходимости стратегического планирования по готовности РФ к последовательному / одновременному участию в вооруженном конфликте: внутри страны (по примеру событий в Чеченской Республике); локального характера (предположительно, на Дальнем Востоке); в «большой войне» со странами НАТО / США. Приводя аргументы в обосновании потенциальных и реальных рисков и угроз, автор концепции акцентирует внимание на том, что «борьба глобальных проектов будет сопровождаться такой необычной, ранее встречающейся как редкое исключение формой войны, как уничтожение господствующей онтологии противника, самой основы его государственной, этнической, конфессиональной и личной идентификации. Сегодня мы не можем представить, к каким последствиям приведет такая война, но, во всяком случае, война онтологий будет гораздо более жесткой, нежели война идеологий» [34].

Границы применения силы определяются в том числе стремлением принудить противника к предлагаемым условиям без существенных материальных и людских потерь. Наибольший эффект военного принуждения достигается опосредованно, через финансовоэкономическое давление, международные (экономические, гуманитарные и другие санкции), а также через запугивание путем возможного применения военной агрессии. Как одна из самых совершенных и эффективных в XXI в. зарекомендовала себя практика ослабления государства-цивилизации через стимулирование оппозиции деструктивной направленности.

Авторы в целом разделяют позицию ряда представителей экспертного сообщества (в частности, Ф. Лукьянова), указывающих на историко-политическую обоснованность реализации целей специальной военной операции (СВО), проводимой Россией, в контексте попытки разрешения сложившейся единой системы противоречий в отношениях РФ с НАТО во главе с США и взаимодействия России и Украины. Суть противоречий заключается в том, что параллельно объективному процессу институализации отдельной украинской идентичности (после распада СССР) западными странами был запущен проект ослаб- ления российской государственности путем инкорпорирования враждебных ей сил на территорию Украины [27, с. 15]. Как указывал в своей статье «Об историческом единстве русских и украинцев» В.В. Путин, «шаг за шагом Украину втягивали в опасную геополитическую игру, цель которой – превратить Украину в барьер между Европой и Россией, в плацдарм против России. Неизбежно пришло время, когда концепция “Украина – не Россия” уже не устраивала. Потребовалась “анти-Россия”, с чем мы никогда не смиримся» [37].

Европейскими элитами в мировом сообществе под лозунгом «Путин не остановится на Украине» фактически запущена кампания по подготовке к войне с Россией. Мотивационным основанием такой политики выступает тезис, транслируемый глобалистскими элитами в общественное сознание сограждан, что победа РФ на Украине поставит под удар главные институциональные достижения – Евросоюз и НАТО. При этом, делая ставку на затяжную войну, европейские лидеры, воюя «руками украинцев», убеждают себя и мир, «что Москва не применит в украинском конфликте ядерное оружие» [10].

Накал межцивилизационного противостояния проявляется и в том, что попытки объяснить действующей политической элите на Западе, что их русофобская политика разрушительна и приведет к тяжелым последствиям, в том числе для их стран, апеллирование к истории и урокам мировых войн не срабатывает. В этих условиях Россия вынуждена реализовывать комплекс подходов к разработке и развертыванию условно-стратегических вооружений, направленных на поддержание «стратегической стабильности с помощью угрозы гарантированного применения ядерного оружия в любых условиях (с учетом развития в том числе прорывных технологий) и тем самым обеспечения ядерного сдерживания» [41, с. 41].

Суть русофобского отношения Запада к России точно выразил И.А. Ильин «Европейцам “нужна” дурная Россия: варварская, чтобы “цивилизовать” ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее; реакционная, чтобы оправдать в ней революцию и требовать для нее республики; религиозно-разлагающаяся, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католицизма; хозяйственно-несостоятельная, чтобы претендовать на ее “неиспользованные” пространства, на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии. Но если эту “гнилую” Россию можно стратегически использовать, тогда европейцы готовы заключить с ней союзы и требовать от нее военных усилий “до последней капли ее крови”» [16, c. 95].

С точки зрения известного американского экономиста, профессора Колумбийского университета, специального советника трех генеральных секретарей ООН Дж. Сакса, «войны, которые вела Америка во Вьетнаме, Афганистане, Ираке, а теперь и Украине, тянутся годами и десятилетиями. Война – это бизнес» и перечисленные войны «обогатили американский военно-промышленный комплекс» [10].

При анализе ресурсной базы обеспечения эффективной безопасности России необходимо учитывать тенденцию превращения областей жизнедеятельности, не связанных напрямую с вооруженным противоборством, в фактор, определяющий уровень защищенности. Приоритетное значение в создании современной системы безопасности приобретают «невоенные» сферы, такие как информационные, инфраструктурные, социальноэкономические, реализующие свой «оборонный» потенциал через экономические санкции, психологическую и информационную войну, идеологические диверсии, кибератаки и т. д.

В процессе обеспечения безопасности России необходимо учитывать риски и угрозы, потенциально способные перерасти в вооруженные конфликты. К таковым, с нашей точки зрения, могут быть отнесены: несовпадение границ этноконфессионального компактного проживания отдельных групп населения с административными границами как внутри федеративного устройства России, так и за ее пределами, на пограничных территориях, особенно в странах СНГ; состояние неравномерности распределения ресурсов, уровня и качества жизни в регионах РФ, что может потенциально спровоцировать сепаратистские тенденции и активизацию популистских оппо- зиционных сил, использующих манипулятивные технологии для инспирирования спекулятивных ожиданий сограждан.

Таким образом, на рубеже XX и XXI вв. в условиях кризиса реализации американской (либеральной) модели глобализации, усиления тенденций к формированию и институционализации многополярного миропорядка актуализировалась проблема необходимости самозащиты локальных цивилизаций, ядром которых выступают государства, от ослабления и исчезновения [14, с. 15]. Россия напрямую вовлечена в этот процесс, фактически возглавив движение «глобального неевропейского большинства» по отстаиванию права на сохранение цивилизационной идентичности и самоценность любых цивилизационных образований. При этом «США продолжают считать универсально востребованными свои ценности, которые следует заложить в основу мирового порядка, и оставляют за собой право на их поддержку в глобальном масштабе» [20, с. 16].

А.С. Панарин отмечает: «...история мировых цивилизаций свидетельствует, что цивилизация способна претерпеть любой материальный урон и воссоздать себя, если уцелело ее ценностное ядро… Это в высшей степени актуально для современных обществ, и в особенности для России, ценностное ядро которой пытаются разрушить внутренние и внешние вестернизаторы, раздраженные сопротивляемостью российского “менталитета”» [31, с. 17].

Следовательно, необходимо подчеркнуть, что существенным аспектом обеспечения безопасности России в цивилизационном измерении неизбежно осуществляется с учетом характера деятельности ныне существующих цивилизаций, позиционирующих себя как дружественные, враждебные, нейтральные. При этом безопасность России как государства- цивилизации (цивилизационная безопасность) выступает самостоятельным видом, несводимым к национальной или государственной безопасности. Фактически цивилизационная безопасность России как лидера (ядра) локальной цивилизации представляет собой конституционно закрепленные законодательные и практические меры (способы) обеспечения интересов личности, институтов общества и государства от негативного, в том числе военного, воздействия внешних и внутренних вызовов и угроз.

Результаты. Социально-политический анализ способов обеспечения безопасности на различных уровнях (международном, региональном, национально-государственном) за последние несколько десятилетий позволяет выделить две доминирующие модели: выработка и соблюдение международно-правовых принципов в рамках договоров и соглашений; опора на военное превосходство и силу. В конце прошлого – начале текущего века произошла стремительная девальвации международноправовой модели обеспечения безопасности. Как указывают эксперты, начало этого процесса «можно отнести к интервенции НАТО в Югославии и попытке создать “однополюсный мир”. Военный конфликт на Украине показывает, что де-факто эта модель превратилась в правовой инструмент политики США и их союзников» [13, с. 41].

Современная конфликтность в значительной степени и определяется стремлением США сохранить институциональную конфигурацию однополярного мира. При этом с большой долей вероятности можно утверждать, что в настоящее время реализуются элементы политического сценария по искусственной (сознательно спровоцированной) эскалации военного противоборства между западной и иными (исламской, китайской, православной и др.) локальными цивилизациями. Маниакальное стремление Украины вступить в НАТО или принять ее в блок является лишь одним из последовательных этапов в стратегическом плане достижения поражения / уничтожения России как государства-цивилизации.

С нашей точки зрения, в этом контексте государства, идентифицирующие себя с ядром европейской цивилизации, не выступят в среднесрочной перспективе как политический, экономический, культурный партнер России. В этом случае любую форму военного противостояния России с недружественными странами коллективного Запада, приоритеты обеспечения безопасности общества и государства необходимо рассматривать в контексте противоречий мирового политического процесса, определяемого в том числе системой постоянных и переменных факторов: идеологических, военно-технических, социально-экономических, природных и др. Вместе с тем опыт холодной войны указывает на то, что достижение компромисса между государствами, олицетворяющими ядра локальных цивилизаций в условиях непримиримого конфликта, может основываться только на чувстве страха и осознания реальной угрозы возмездия в случае провокационных практик использования насилия.

В то же время можем констатировать наличие некой дилеммы безопасности – каждое действие РФ по укреплению своей безопасности воспринимается США и иными странами НАТО как угроза их безопасности. Одним из выходов в данной ситуации выступает восстановление разрушенной по инициативе Запада всеобъемлющей системы контроля над вооружениями. Однако очевидно, что данный подход не сочетается с целью большинства стран ЕС и США нанести стратегическое поражение России.

Россия, как и ранее СССР, неоднократно выходила с инициативами о создании системы международной и европейской безопасности на принципах равноправия и справедливости. Вместе с тем большинство из данных инициатив игнорировались или «забалтывались» странами так называемого цивилизованного Запада, так как это требовало признания цивилизационного и политического равенства и значимости российской цивилизации, что совершенно не вписывается в идеологию неолиберального доминирования европейских ценностных стандартов в структуре однополярного мироустройства.

Следовательно, мировое сообщество находится в начале формирования новой парадигмы вооруженной борьбы на основе массового использования кибероружия, ударных беспилотных летательных аппаратов, частных армий и т. д.; национальные ценности, образование, культура становятся главнейшей целью силовой борьбы; в связи с этим существенно затрудняется (становится практически невозможным) четкое определение временных границ между состоянием войны и мира.

С точки зрения авторов, вероятность реализации апокалиптического сценария в противостоянии (включая вооруженное) локальных цивилизаций, в том числе европейской и православной (ядром которой выступает рос- сийское государство), в условиях турбулентности современного миропорядка может снизить лишь: отказ от политики и практик формирования, воспроизводства и транслирования «образа врага» институтами государства и гражданского общества; переформатирование на уровне правящих элит культуры военностратегического мышления, включая инкорпорирование элементов переоценки восприятия войны и мира; преодоление иллюзорности военного реванша через «сокрушимость» противника (оппонента) посредством «первого удара», не предполагающего адекватного ответа; поступательное движение к наращиванию потенциала взаимного доверия через поиск пересечения / совпадения интересов.