Образ Америки в поздних эмигрантских романах Э. М. Ремарка

Гринцер Н. Иллюстрации: художники и картины // Гринцер Н. Цикл лекций «Античный человек в античном мире». Электронный ресурс. Режим доступа:

Прашкевич Г.М. Константин (Кирилл) Михайлович Симонов // Прашкевич Г.М. Самые знаменитые поэты России. Электронный ресурс. Режим доступа:

Филатова. О. Жозе-Мария де Эредиа. Трофеи. Сонеты в переводах В. Портнова // Новый мир. 1995. № 2. Электронный ресурс. Режим доступа:

А.С. Поршнева (Россия, Екатеринбург) ОБРАЗ АМЕРИКИ В ПОЗДНИХ ЭМИГРАНТСКИХ РОМАНАХ Э. М. РЕМАРКА

Среди произведений немецкого писателя Э.М.Ремарка есть ряд романов, которые посвящены судьбам немецких эмигрантов 1930-1940-х годов и во многом запечатлели его личный опыт жизни в эмиграции: «Возлюби ближнего своего», «Триумфальная арка», «Ночь в Лиссабоне», «Тени в раю» и незавершенный роман «Земля обетованная».

Действие обозначенных произведений, которые в совокупности представляют собой целостный «эмигрантский цикл», или «эмигрантскую пенталогию», разворачивается в нацистской Германии, других европейских странах и - в завершающих пенталогию романах «Тени в раю» и «Земля обетованная» - в Америке 1944-1945 годов. По словам немецкого литературоведа X. Шреккенбергер, «в каждом из своих эмигрантских романов Ремарк занимается осмыслением определенной временной и географической фазы эмиграции» [Schreckenberger 2001: 30], прослеживая различные этапы пути героя-эмигранта.

Пространство, по которому пролегает этот путь, во всех романах цикла выстраивается и оценивается из перспективы героя-эмигранта, в соответствии с ценностными и мировоззренческими ориентирами эмигрантской картины мира. Вследствие этого такое пространство мы мо -жем обозначить как «пространство эмиграции». Оно восходит к мифологической модели мира, поскольку развернуто между символическим центром - родным городом героя в Германии - и крайней периферией [о концентрической структуре мифологического пространства см.: Топоров 1983: 239; Мелетинский 2000: 216-217], в роли которой выступают Париж (в романах «Возлюби ближнего своего» и «Триумфальная арка»), Лиссабон («Ночь в Лиссабоне») или Америка («Тени в раю», «Земля обетованная»). Пространство эмиграции, развернутое между этими двумя аксиологическими полюсами - центром и периферией, -имеет концентрическое строение, которое обеспечивается поэтапным переходом от «темного» немецкого города к «светлой» границе пространства эмиграции. Такое пространство структурно воспроизводит мифологическую модель мира, а в ценностном отношении «выворачивает» ее наизнанку [подробнее см.: Поршнева 2008: 311].

Америка - место действия романов «Тени в раю» и «Земля обетованная» - завершает собой пространство эмиграции, ставит предел его расширению к западу от Третьего Рейха. Эго придает Америке особый статус в рамках эмигрантского пространства; он выявляется при сопо -ставлении ее с Европой - предшествующими «американской» стадиями эмигрантского пути.

Американское пространство предстает качественно иным по сравнению с европейским - это «буржуазная фаза эмигрантского существования» [Remarque 1998: 48] (здесь и далее перевод мой. - А.П}. Несходство с Европой проявляется, например, в том, что Америка хотя и ведет войну, но на ее территории эта война совершенно не ощущается. Для Роберта Росса («Тени в раю») Америка была «другой планетой, потому что в Европе шла война» [Remarque 1971: 7]. В один из первых вечеров, проведенных в Нью-Йорке, Зоммер говорит: «Я хочу еще по- быть на улице. Посмотреть на магазины и свет Нью-Йорка. Европа была в это время темной, как угольная шахта» [Remarque 1998: 56]. Здесь Ремарк использует тот же ход, что и в романе «Ночь в Лиссабо -не», где освещенный Лиссабон противопоставлен остальной «затемненной» Европе [Remarque 2005: 44] и за счет этого маркирован как самый позитивный участок пространства эмиграции, его символическая граница. В словах Людвига Зоммера оппозиция свет/тъма аналогичным образом придает европейскому и американскому пространству, соответственно, негативную и позитивную оценочную семантику.

В ресторане «Эль Марокко» Людвиг слышит, как в соседнем зале поют немецкие песни, и размышляет: «В Европе это никогда не было бы возможным. Там этого певца отправили бы на исправительные работы или в концентрационный лагерь, или его бы попросту немедленно линчевали. А здесь находившиеся рядом солдаты и офицеры восторженно подпевали - в той мере, в какой они знали текст. Тому, кто на себе ощутил превращение слова “толерантность” из знамени девятнадцатого века в дикое ругательство двадцатого, начинало казаться, что он нашел удивительный оазис...» [Remarque 1998: 122]. Толерантность Америки и ее отсутствие в Европе - оппозиция, в аксиологическом смысле соответствующая паре освещенность/темнота, но выражающая оценочную семантику более непосредственно.

Еще одним основанием для противопоставления является отношение к смерти. Американцы, по наблюдению одного из героев, «не признают смерть» [Remarque 1998: 258] - в Европе же, напротив, «слишком много мертвых» [Remarque 1998: 319].

Следующая грань восприятия Америки в романах «Тени в раю» и «Земля обетованная» связана с тем, что это пространство маркируется как «ненастоящее», неподлинное. Этот мотив находит свое выражение в ряде деталей - плита из искусственного мрамора в отеле «Рауш», операция по изменению внешности, которую делают сразу после прибытия в Америку близняшки Коллер («Тени в раю») и Даль («Земля обетованная») [Remarque 1971: 130; Remarque 1998: 174-175]. «Нереальным» назван мир торговца картинами Сильверса («Тени в раю»): «Все смещалось каким-то почти нереальным образом. <...> Его мир парил в воздухе. Он был образован из мыльных пузырей благозвучных фраз, сокровенного знания предметов искусства...» [Remarque 1971: 114]. Связь с Наташей тоже кажется Роберту не вполне настоящей: «... взятые напрокат украшения и взятая напрокат женщина в жизни фальшивомонетчика» [Remarque 1971: 462]. «Неподлинность» Америки и ее принципиальная инаковость по сравнению с Европой побужда- ют Роберта Росса назвать свою жизнь там «маскарадом» и «приключениями второй реальности» [Remarque 1971: 130].

Самой выпуклой и яркой реализацией восприятия Америки в ее «неподлинности» становится Голливуд с его кинематографической индустрией. Война становится там «литературной», она не проживается, а разыгрывается: «Еще в Нью-Йорке у меня снова и снова появлялось чувство нереальности, потому что эта огромная страна вела войну, следов которой не было видно и которая была отделена от этой страны половиной мира, - здесь, в Голливуде, война становилась совсем уж литературной. <...> Действительность и иллюзия смешивались здесь настолько полно, что становились некой новой субстанцией - так же, как медь и цинк вместе становятся латунью, которая выглядит как зо -лото» [Remarque 1971: 321-322]. В Калифорнии Роберт Росс заново встречается с Европой, но уже не настоящей, а заключенной в рамки «искусственного мира», «перевертышем» подлинной, трагической Европы. Здесь не только пролегает последний рубеж пространства эмиграции: в Калифорнии оно обретает свое логическое завершение.

Качественное несходство и противоположность друг другу Америки и Европы приводит еще и к тому, что в Америке происходит переворачивание привычных европейцу ролей и функций. Так, вскоре после прибытия в Нью-Йорк Людвига Зоммера между ним и Хиршем разворачивается следующий диалог: «“А в Америке тоже есть лагеря для интернированных?” - “Да. Но предназначены они, для разнообразия, главным образом для подозрительных нацистов”. - “Какой поворот!”» [Remarque 1998: 49]. Аналогичные «повороты» встречаются во многих сферах эмигрантской жизни. Актеры-евреи Бах («Земля обетованная»), Таннебаум и Вилер («Тени в раю») в голливудских фильмах играют исключительно нацистов, а роли евреев достаются актерам-американцам [Remarque 1998: 329-330; Remarque 1971: 99, 296]. Наконец, Роберт Росс замечает, что в то время как весь мир голодает из-за отсутствия еды, американцы голодают добровольно - соблюдая диету [Remarque 1971: 414]. Американский мир последовательно изображается в романах Ремарка как «перевернутый» по отношению к европейскому.

Пересечение океана становится, таким образом, не механическим удалением от Европы в гомогенном пространстве, а преодолением важной топологической границы и вступлением в новый, качественно иной мир - американский «рай», последний рубеж пространства эмиграции.

В связи с этим еще одной смысловой плоскостью американского пространства становится интерпретация его как места для эмигранта.

На фоне стран, через которые проходит эмигрантский путь и которые более или менее интенсивно «выталкивают» героев-эмигрантов, Америка оказывается самым подходящим для них местом. Гарри Кан («Тени в раю») говорит о ней в следующих выражениях: «Если и есть место, где можно от него <страха перед полицией> избавиться, то оно - здесь. Эта страна основана эмигрантами. И здесь каждый год тысячи из них принимают гражданство» [Remarque 1971: 61].

Образ Америки как страны, которая создана эмигрантами и предназначена для эмигрантов, конкретизируется образом Нью-Йорка - неофициальной столицы США. Владимир Меликов описывает Роберту Нью-Йорк следующим образом: «Нью-Йорк - огромный порт прибытия эмигрантов. Ирландских, итальянских, немецких, еврейских, армянских, русских и еще дюжины других» [Remarque 1971: 18]. Пришлый человек - герой-эмигрант - воспринимает Нью-Йорк как дружественный город, отождествляя себя с его создателями - тоже эмигрантами. Для ряда эмигрантов именно этот город оказывается местом, где теряет свою актуальность основной признак эмигрантского существования - отсутствие «своего места»: «Меня сюда пустили», - констатирует Роберт Росс [Remarque 1971: 139].

Позитивный статус Нью-Йорка в пространстве эмиграции подтверждается, в частности, изменением в положении героя на пространственной вертикали. Так, первое рабочее место Роберта Росса и Людвига Зоммера (в магазине братьев Лёви/братьев Сильвер) располагается в подвале, второе (в романе «Земля обетованная») - под самой крышей дома Реджинальда Блека [Remarque 1998: 223]. Все движение романного сюжета представляет собой последовательное восхождение героя: собственно подъем в пространстве (от подвала магазина до квартиры Наташи на 15-м этаже) происходит параллельно с ростом профессионального авторитета Росса, его благосостояния, знания английского языка, построением личного счастья, интеграцией в городское пространство. Магистральным направлением движения главного героя обоих романов является движение вверх. Эго делает Нью-Йорк пространством, зеркально противоположным Европе, где путь эмигранта был в буквальном и символическом смысле путем под землю (самое адекватное эмигранту место - катакомба, в символической проекции эмигрант - мертвец [см.: Поршнева 2009: 67-68]).

«Ненастоящий», «искусственный мир» Америки адекватен героям-эмигрантам, соответствует их «перевернутому миру» [Schreckenberger 2001: 32], в котором человек лишен имени, символически отождествлен с мертвецом, а его восприятие пространства в ценностном смысле «обратно» пространственным представлениям не-эмигрантов.

Моделирование образов Европы и США с помощью бинарных противопоставлений - тьма vs. свет; присутствие vs. отсутствие войны; нето-лерантность vs. толерантность; гипертрофированные масштабы смерти vs. «непризнание» смерти - придает Америке статус неподлинной «второй реальности», которая способна и готова принять героя-эмигранта, в то время как в «подлинном» европейском пространстве он был лишней, «выталкиваемой» фигурой. Американский участок пространства эмиграции и герои-эмигранты на символическом уровне имеют большое число соответствий; эти образы в романах Ремарка не оппозиционны, а синтетичны.