Образ чаши в поэтическом творчестве С.П. Шевырева

В истории русской философской мысли особое внимание уделяется микро-и макрокосму человеческой души. Такое мировосприятие характерно для эстетического принципа любомудров. С.П. Шевырев стоял у истоков русских академических литературоведческих школ, сравнительноисторической и культурно-исторической филологии. Ученый оставил заметный след в изучении русского фольклора, древнерусской словесности, русской и зарубежной литературы, живописи. Шевы-рев, как и другие любомудры, стремился к тому, чтобы русская литература обрела не только философичность, но и подлинную национальную самобытность, преодолела зависимость от западноевропейских эстетических школ, стилей и методов. Русский мыслитель внес значительный вклад в развитие принципов историзма и народности в изучении литературного наследия, одним из первых акцентировал в своих трудах проблемы межкультурной коммуникации и преемственности. Шевырев подчеркивал то, что художественный мир поэта, отдельного литературного произведения представляет собой формальносодержательную целостность.

Отстаивая необходимость «поэзии мысли» в русской лирике, Шевырев, как и другие любомудры, считал, что любое произведение искусства должно обладать не только глубоким внутренним смыслом, но и раскрывать движение нравственного самосознания автора. Русский романтик подчеркивал значимость не только сближения искусства и философии, но и творчества с жизнью, продолжая эстетическую программу Жуковского.

В романтической же эстетике, ориентированной на раскрытие «невыразимых» глубин души, классические лирические жанры перестали восприниматься через призму канонических правил. Л.Я. Гинзбург указывает: «С началом XIX века поэтика жанров сменяется, в сущности, поэтикой устойчивых стилей» [1, с. 24].

Лирика любомудров искала не только новые эстетические принципы, но и жанровые формы для отражения процесса самопознания личности, например, фрагмент, лирический монолог. Жанровым исканиям любомудров предшествовали литературные завоевания Н.М. Карамзина и В.А. Жуковского. Жуковский не только стоял у истоков системы романтических жанров, но и раскрыл в своем поэтическом творчестве диалог жанров. Так, отвергав отвлеченные образные модели «унылой элегии», Шевырев в то же время активно обращался к жанровым традициям элегии, особенно аллегорической элегии. Инерция элегического стиля проявлялась в поэзии Шевырева 1820-х гг., примером чего является его произведение «Две чаши» (1826).

В русской романтической поэзии начала ХIХ века всеобъемлюще представлен образ «чаши», восходящий к античному мировосприятию. Эпикурейский философский идеал был характерной доминантой для древнего мира, в котором, по словам В.А. Жуковского «…все сокровища были на земле; все заключалось в земных радостях и все с ними исчезало» [2, с. 192.]. Поэтому в творчестве романтиков возникает слияние образного ряда «пира», «чаши» с грустью относительно неизбежности смерти. Подобную авторскую позицию мы встречаем в творчестве Д.В. Веневитинова:

Твоей пленительной изменой

Ты можешь в сердце поселить

Минутный огнь, раздор мгновенный, Ланиты бледностью покрыть …[3, с. 80].

Образный мир элегии Шевырева «Две чаши» близок таким аллегорическим стихотворениям Веневитинова, как «Веточка» (1821-1822), «Крылья жизни» (1826-1827), «Три розы» (1827). У поэта аллегоризм становится ведущей чертой многих произведений, включая «Четыре новоселья» (На новоселье И.В. Киреевскому), «Две реки». Аллегории в прозе и поэзии любомудров воплощают философское раздумье в пластичном образном контексте.

А.Э. Еремеев, раскрывая особенности аллегорического стиля любомудров, указывает, что он предполагает «параллелизм сюжетного развертывания и смыслового движения» [4, с. 68].

Аллегоризм становится образной формой раскрытия диалектики философской мысли. Обращение к друзьям в лирическом зачине аллегорической элегии Ше-вырева «Две чаши» сближает данный текст с «дружескими» посланиями любомудров, которые излагали в образной форме эстетическую программу и были часто проникнуты дидактизмом. Строфическое и композиционное деление текста на три части, характерное для любомудров, подчеркивает образную диалектику, которая создается благодаря контрастам и стремлению к синтезу.

Образ чаши становится в этой элегии многомерным, так как он соотносится с жизнью, человеческой судьбой и внутренним миром человека. По словам Д.Н. Жат-кина, в использовании «русскими поэтами образа чаши для обозначения различного рода горестных чувств можно видеть традицию, шедшую не столько из античности, сколько из церковной книжности, из времен древнерусских воинских повестей…» [5, с. 9].

Аллегорическое сближение человека и сосуда архаично и представлено в текстах Священного Писания. В христианстве чаша – это символ Христа, его спасительной жертвы, благодати и евхаристии: «И, взяв чашу и благодарив, подал им…» (Мтф. 26: 28). Образ чаши в христианской культуре выражает соединение в человеке физической телесности и духовной жизни.

Две чаши, други, нам дано;

Из них-то жизни гений

Нам льет кипящее вино

Скорбей и наслаждений [3, с. 166].

Элегия Шевырева «Две чаши» проникнута верой в гармоничность жизни. Во второй строфе утверждается гармоничное соединение во внутреннем мире человека земной чувственности и томления по вечности. В третьей строфе проявлены и экспрессия, и философское обобщение, раскрывающие романтическую проблему двоемирия. Возникший в отрывке образ «кипящего вина» являет собой откровение жизни, истину, а также жертвенность. В христианском мировосприятии вино используется при таинстве причастия и олицетворяет собой напиток мудрости. Здесь чаша метафорически сближается со священным Граалем.

Далее в стихотворном контексте мы видим, как поэт акустически передает внутреннее смятение человека: «жажда», «жжет», «ожило». «Томящее желанье» усиливает устремление души к «родине небесной», к максимальным формам духовной активности.

Томящее желанье,

И пламень жажды душу жжет,

И ожило страданье [3, с. 166].

Образ небес в приведенном отрывке соотносится с бесконечностью и олицетворяет собой высшую власть, блаженство, а также идеальный порядок во Вселенной.

В данной аллегорической элегии Ше-вырева, как и в лирике Веневитинова, ут- верждается образное представление о различных формах духовного самопознания человека в земном мире. Поэтика аллегорической элегии Шевырева «Две чаши», как и многих других элегий любомудра, раскрывает стремление поэта при помощи достижений школы «гармонической точности» отразить динамику, диалектику философской мысли, создать образ подвижной человеческой души [6, с. 47].