Образ китайца в драматической поэме С.А. Есенина "Страна негодяев"

Поэзия С.А. Есенина представляет большой интерес как для российского, так и для китайского литературоведения. Так, в работе Б.Н. Горбачёва говорится о том внимании, которое вызывает творчество С.А. Есенина в китайской филологии. Вместе с тем, исходя из его работы, следует отметить, что поэма «Страна негодяев» еще не попадала в фокус исследований в Китае [5].

Драматическая поэма (как называл ее сам автор) «Страна негодяев» – это этапное произведение в творчестве С.А. Есенина. Н.И. Шубникова-Гусева отмечает: «Драматическая поэма “Страна негодяев” опровергает мнение некоторых современников Есенина, которые считали, что “нынешняя Россия выпадала из его поэтического плана”» [14, с. 155]. Оценка произведения современниками была неоднозначной, что отмечено в работах о творчестве и биографии С.А. Есенина [7; 14]. Парадоксальным представляется тот факт, что поэма мало известна для широкого читателя и недостаточно изучалась литературоведами: «…об этом творении С. Есенина написано совсем немного, всего около десятка небольших работ» [9].

«Страна негодяев» была создана С.А. Есениным в период с 1922 по 1923 г. В творческом отношении С.А. Есенин достигает в это время поистине «пушкинского духа» [4, с. 6].

Художественная структура произведения сложна. Прежде всего, неоднозначна жанровая природа «Страны негодяев». С одной стороны,

это поэма, с другой – драматургическое произведение. С.Н. Моторин пишет по этому поводу: «На фоне творчества С.А. Есенина “Страна Негодяев” выделяется необычностью жанровой природы,“нетипичностью” в сравнении с другими есенинскими вещами. С.А. Есенин называл ее драматической поэмой, совместив в таком определении понятия, принадлежащие разным родам литературы (драме и эпосу), тем самым поэт, конечно, не желая того, поставил непростую задачу перед будущими исследователями» [10, с. 122].

Действительно, разгадать смысл, основную идею поэмы непросто, тем более что она не завершена. Следует заметить, что в произведении, помимо традиционного лирического и драматургического начала, прослеживаются элементы и американского вестерна, и детектива, и комедии dell’arte. Все это предопределяет художественное своеобразие поэмы «Страна негодяев».

Основной конфликт в произведении имеет свои особенности: «В “Стране негодяев”, по большому счету, не существует конфликта между героями в его чистом виде, истинным здесь является конфликт между властью и народом, что косвенно подтверждает центробежный характер внутренней композиции пьесы» [Там же, с. 127]. Интересно, что в основном все события происходят на фоне метели, и это аллюзивно сближает поэму Есенина с произведениями А.С. Пушкина («Метель», «Бесы» и другими, где присутствует этот образ), а также с поэмой А. Блока «Двенадцать».

Сюжет произведения состоит в том, что поезд, который следует от места золотых приисков, дерзко грабят люди, которыми командует Номах – главарь банды «зеленых». Поезд с золотом охраняют, соответственно, красноармейцы. Номаху (под этим именем, несомненно, подразумевается Махно) удается обмануть машиниста и коменданта поезда, в результате чего они овладевают золотом и скрываются вместе с ним.

Отыскать преступников и похищенное ими золото поручается легендарной фигуре – китайскому коммунисту по имени Литза-Хун, прибывшему в СССР из Шанхая. В списке действующих лиц он обозначен как «советский сыщик».

Далее события во многом выстраиваются по законам детективного жанра, что совершенно нетипично для Есенина. Литза-Хун под видом торговца опиумом отправляется по следам Номаха. Сначала он обнаруживает его присутствие в злачном месте (подпольном притоне «Авдотья, подними подол»), а далее в Киеве. Китайский сыщик продолжает следовать за ним, а чекистам остается решить проблему: арестовать одного лишь Номаха или взять всю банду. Однако интрига разрешается нестандартно для советской литературы 1920-х гг. – торжеством Номаха, а не чекистов. Такова примерная расстановка сил в поэме.

Уже при первом появлении Литза-Хуна в поэме определяется его национальность, факты биографии, принадлежность к коммунистической партии: Это шанхайский китаец. / Он коммунист . На первый взгляд, Литза-Хун характеризуется как профессионал высшего класса – о нем сказано: ищейка, каких не найти . Однако следует обратить внимание на оценочный характер лексемы ищейка . Согласно словарной статье, по отношению к человеку это слово имеет пренебрежительный оттенок [13, с. 193]. Следующее описание героя лишь усиливает пренебрежительность звучания, хотя внешне оценка, казалось бы, содержит положительный смысл. Читатель узнает, что Литза-Хун, переодетый бродягой, слоняется по притонам, благодаря чему изучил их досконально. И хотя подобные действия героя диктует его профессиональный долг, оценочный характер носит глагол слоняться . Это слово толкуется следующим образом: «ходить, бродить взад и вперед, обычно без цели, без дела» [Там же, с. 943]. Так возникает двойственность восприятия героя: предполагаемая для ищейки энергичность снижается под воздействием семантики глагола слоняться . Тот факт, что герой переодевается в чужие одежды, как и употребляемая для его характеристики лексика, заставляют предположить, что Есенин создавал комический образ, пародию на сыщика. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть эту мысль, обратимся к следующим примерам из текста.

Как известно, аксиологическая лексика – одно из средств проявления авторского отношения к персонажам, и оно может расходится с мнением остальных героев. Именно это и можно обнаружить в следующем примере:

Лобок

Как зовут китайца?

Уж не Литза ли Хун?

Замарашкин

Он самый!

Лобок

О, про него много говорят теперь.

Тогда Номах в наших лапах (с. 91)* .

В данном случае герой обозначается номинативно (т. е. называется его имя), после чего подтверждается его широкая известность: о нем много говорят. Более того, участие этого героя вызывает уверенность в успехе предприятия – об этом свидетельствует последняя строчка.

Далее Литза-Хун показан в эпизоде, где действие происходит в притоне «Авдотья, подними подол». Литза-Хун заходит через двери кухни и начинает говорить:

Китаец

Ниет Амиэрика,

Ниет Евыропе.

Опий, опий,

Сыамый лыучий опий.

Шанго курил,

Диеньги дыавал,

Сыам лиубил,

Если б не сытрадал (с. 92).

Здесь имитируется речь китайца, а сам герой изображает торговца опиумом. Он рекламирует свой товар, представляет наилучшим, ставя его выше американского и европейского. Читатель знает, что герой играет роль, но окружающие его люди – нет, поэтому китаец производит впечатление настоящего торговца опиумом.

Свой монолог китаец завершает повторной рекламой своего товара:

Ниет Амиэрика,

Ниет Евыропе.

Опий, опий,

Сыамый лыучий опий (с. 92–93).

Его речь точно отражает национальную принадлежность, но необходимо обратить внимание на то, что она излишне исковеркана. Возможно, герой делает это сознательно, ведет двойную игру, чтобы никто не заподозрил в китайце коммуниста и сыщика.

В диалоге с Щербатовым Литза-Хун продолжает играть свою роль:

Китаец

Диеньги пирет.

Хыодя очень бедыный.

Тывой шибко живет,

Мой очень быледный (с. 97).

Очевидно, что он хорошо вжился в роль и знает психологию посетителей притона, поэтому требует деньги вперед и давит на жалость. Вместе с тем речь Литза-Хуна в качестве торговца опиумом создает комический эффект благодаря ломаной конструкции предложений и употреблению оборотов, которые свойственны китайцам, говорящим на русском языке. Это, например, наречие шибко и искаженное притяжательное существительное тывой. Самая характерная особенность – замена личного местоимения я на мой. Поэтому по-прежнему Литза-Хун не производит того впечатления, на которое были нацелены слова Замарашкина и его товарища. Знаменательно в этом контексте и употребление слова шанго. В.И. Беликов в статье «Русские пиджины» приводит характерный комментарий к этому слову: «По утверждению моего отца И.А. Беликова, служившего в Красной Армии на территории Монголии в 1939–1943 гг., шип-шанго “по-монгольски” означает ‘очень хорошо’ (близость к русско-китайскому шибко шан-го в том же значении бесспорна)» [1, с. 101]. Однако это слово зафиксировано как употребительное уже в начале ХХ в., о чем пишет Е.А. Оглезнева в статье «Дальневосточный ре-гиолект русского языка: особенности формирования» [11]. В «Словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка», изданном в 1910 г., указано: «ШАНГО (иск. кит. шень-хао – очень хорошо). Хорошо, ловко, выражение, относящееся ко времени русско-японской войны 1904–1905 гг.» [12]. Знаменательна прямая перекличка с репликой китайца из пьесы М.А. Булгакова «Зойкина квартира», написанной в 1926 г., вскоре после поэмы «Страна негодяев»: «Мене Обольян шибко шанго бируки дарить будет» [3, с. 88]. Приемы имитации китайского языка у С. Есенина и М. Булгакова очевидно близки. Это же слово, упоминаемое как самое характерное для китайского языка, встречается в «Четвертой прозе» О. Мандельштама (хао-хао, шанго-шанго) в контексте, в котором упоминается и имя «Сережи Есенина» [8, с. 90].

Из текста поэмы «Страна негодяев» следует, что герой-китаец хорошо владеет русским языком, следовательно, его перевоплощение в бродячего торговца, едва выговаривавшего русские слова, было талантливой игрой. Это значит, что Литза-Хун имел склонность к лицедейству, что дает дополнительный оттенок к его образу.

По ходу развития сюжета действия этого героя подробно описываются в развернутой авторской ремарке: Из кухни появляется китаец и неторопливо выходит вслед за ним. Опьяневшие посетители садятся на свои места. Барсук берет шапку, кивает товарищам на китайца и выходит тоже (с. 97).

Темпоритм героя замедлен, на что указывает слово неторопливо. Вместе с тем это ха- рактеризует его как человека, не склонного к суете и поспешным поступкам. Литза-Хун пользуется слабостью противников к кокаину и делает все возможное, чтобы они потеряли способность быстро и трезво мыслить. Для этой цели он использует более сильные средства, чем кокаин. Его действия вызывают подозрение:

По-моему, этот китаец

Жулик и шарлатан (курсив наш. – В.Т. ) (с. 98).

Эту нелестную характеристику получает не Литза-Хун – китайский коммунист и советский сыщик, а тот, чью роль он играет – торговец кокаином и бродяга. Но уже на этом уровне намечается тенденция героя к провалу – вопреки тем высоким оценкам, которые ему давали его коллеги-чекисты. По ходу действия поэмы выясняется, что Литза-Хун уже разоблачен. Это следует из диалога Но-маха и Барсука. Барсук оказывается хитрее, чем сыщик, и выслеживает его. Есенин неслучайно дает своему герою такое именование – он стремится создать необходимую ассоциацию. Автор характеризует его как хитрого и коварного хищника, способного к различным непредвиденным маневрам. Показательно, что в «Энциклопедии символов» характер барсука толкуется как «хитрый» и «дерзкий» [2, с. 75]. Барсук в есенинской поэме подробно описывает действия китайца, потерявшего профессиональную бдительность. Читатель видит Литза-Хуна глазами Барсука. Именно он описывает, как китаец делал обыск в квартире, был спокоен и безмятежен (вышел, «свистя под нос»), не догадываясь, что он разоблачен. Именно Барсук характеризует сыщика-китайца словами черт желтокожий . Первая лексема в этом словосочетании указывает на тот факт, что Барсук одобрительно отзывается о пронырливости и хитрости Литза-Хуна, воздает ему должное, вторая отражает традиционный национальный стереотип в отрицательной коннотации. В ответ на рассказ Барсука Номах решает вступить в поединок с Литза-Хуном, «одурачить китайца». Когда преступники оказываются в ловушке (Чекистов, Литза-Хун и два милиционера приходят задержать их), Нома-ху удается осуществить свое намерение.

Создавая образ умелого сыщика, Есенин акцентирует внимание, в частности, на его бесшумной походке, и здесь это объясняется специально подобранной обувью. Но в целом же представителям китайской нации часто приписывают способность бесшумно ходить, лег- ко и изящно передвигаться. В этом эпизоде Литза-Хун проявляет себя хитрым и осторожным противником.

Как бы ни был осторожен китаец, он никак не мог предусмотреть, что противник находится дома и будет следить за ним через портрет. Появившийся из-за портрета Номах вступает в борьбу с Литза-Хуном. Детективная история переходит в водевиль с переодеванием, поскольку вышедший из комнаты китаец на самом деле Номах. Дело разрешается не в пользу действующей власти. Поверженным оказывается и Литза-Хун. Он связан «по рукам и ногам. Рот его стянут платком. Он в нижнем белье. На лицо его глубоко надвинута шляпа. Чекистов сбрасывает шляпу, и милиционеры в ужасе отскакивают» (с. 114– 115). Реакция милиционеров вполне объяснима, т. к. в этом нелепом и жалком образе перед ними предстает Литза-Хун, который в начале поэмы позиционировался как гарантия успеха в деле.

Финал поэмы подтверждает, что Есенин в лице китайца задумывал пародийный образ сыщика. Здесь будет уместно привести слова С.Н. Моторина, который пишет о том, что финальная сцена поэмы представляет собой «своеобразную реминисценцию из комедии дель арте, когда китаец оказывается связанным и в одном нижнем белье» [10, с. 131].

Поэтому финальный монолог Литза-Хуна выглядит комически:

Черт возьми!

У меня болит живот от злобы.

Но клянусь вам...

Клянусь вам именем китайца,

Если б он не накинул на меня мешок, Если б он не выбил мой браунинг, То бы...

Я сумел с ним справиться... (с. 115).

Он пытается оправдаться, взять реванш хотя бы на словах, но сослагательное наклонение, повторы и сам смысл его речи способны вызвать лишь комический эффект.

Итак, анализ текста позволяет заключить, что С.А. Есенин в поэме «Страна негодяев» создает травестийный, сатирический образ новой власти, превратившей Россию в Страну негодяев. Автор не мог допустить триумфального торжества над Номахом, который в какой-то степени сопоставлялся и с Пугачёвым, и с самим автором. Для воплощения столь своеобразного художественного замысла Есенину понадобились необычные образы, и среди них – китаец Литза-Хун.

Художественная природа этого персонажа двойственна. Поначалу автор вводит читателя в заблуждение, представляя Литза-Хуна как успешного сыщика-профессионала, способного раскрыть любое дело.

Литза-Хун совершает все традиционно присущие сыщику действия: он лицедействует, хитрит, перевоплощается, выведывает, отправляет донесения, проявляет смелость и смекалку, но не чувствует за собой слежки, отчего и разваливает дело. Провал задевает его национальное и профессиональное достоинство, но он оказывается неспособным выйти из того комического положения, в которое его поставил Номах.

Специфика жанра и поэтики «Страны негодяев» позволяет сделать вывод, что образ китайца выполняет две функции в поэме: пародийную и сатирическую. Но это не помешало автору создать живой, а не картонный образ с индивидуальной речевой характеристикой, национальной и профессиональной самоидентификацией.