Образ коня в шаманской атрибутике хакасов (конец XIX - середина XX века)

Животные и их образы с древних времен занимают важное место в хакасском шаманизме. В религиозно-мифологическом сознании они наделяются сакральными функциями, что способствовало широкому и многоплановому их применению в ритуальной практике шаманского культа. Вследствие чего присутствие образов животных, особенно коня, является яркой и неотъемлемой составляющей хакасской шаманской атрибутики.

В традиционных представлениях хакасов окружающее человека природное пространство населено не только реальными представителями мира флоры и фауны, но и сонмом невидимых духов и божеств, имеющих зооморфное и иные обличия. Некоторые из этих сверхъестественных существ возведены в ранг почитаемых, к другим относятся нейтрально, третьи же воспринимаются исключительно как вредоносные. Отдельные из них были включены в культовую практику шаманов. В число особо значимых для шаманского культа входит конь.

Изучением роли животных, в т.ч. и коня, в традиционном мировоззрении хакасов занимались исследователи различных научных направлений: этнографы, историки, лингвисты, фольклористы и пр. В результате проведенной ими работы был собран большой фактический материал по обозначенной теме. Необходимо отметить, что изучение коня и его образа в этнографическом ключе на примере хакасов все же не проводилось, поэтому целью данной работы является характеристика образа коня в шаманской атрибутике хакасов.

В архаическом мировоззрении образы коня и шамана взаимосвязаны теснейшим образом. Статус избранника духов предполагал наличие у него сокровенных знаний и сверхъестественной силы, в т.ч. в виде различных духов-помощников, и обладание невидимым ездовым животным. Примечательно, что отмечаемая грань жизни шамана обнаруживает много общего с образом эпического героя. В фольклоре богатырь – прежде всего всадник. Каждому воителю с момента рождения уже свыше предопределен личный конь – воплощение его магической силы и самый верный спутник и друг. Судьба героя всегда связана с конем тесней-776

шим образом. В любых жизненных ситуациях – в горести и радости, они всегда остаются неразлучными. По завершении земной жизни богатыря конь неизменно сопровождает его в последний путь – загробный мир. Подобные представления бытовали в отношении шамана и его мистического скакуна.

В шаманской традиции хакасов конь был не только средством передвижения шамана, но нередко он выступал в каче стве чула – олицетворения души шамана, которую тот бдительно и неустанно оберегал на протяжении всей своей жизни. Схожие воззрения были распространены среди алтайцев и телеутов. На языках этих народов «шаманский конь-душа» обозначается термином « бура/пура ». Выдающийся этнограф-тюрколог Н.П. Дыренкова по этому поводу отмечала: «Термин ‘bura ~ pura’ имеет и более узкое, специальное, а именно – название коня, с которым интимно тесно связана жизнь шамана, который является как перевоплощением шамана – вместилищем души шамана, почему, в отличие от других ‘bura’, этот конь называется еще tъn-bura или tъn-puγrazy (букв.: душа-бура, душа-конь)» [2012, с. 200–201].

Представление хакасов о шаманской душе чула получило наиболее яркое воплощение в таком ключевом ритуальном инструменте, как бубен – тÿÿр. Он являлся ключевым атрибутом сильного шамана. С ним была тесно связана не только ритуальная деятельность, но и зависела вся его жизнь. Необходимо сказать, что изготовление этого сакрального предмета осуществлялось не по личному желанию служителя культа, а по требованию шаманских духов. У хакасов, как и у других тюркских народов Южной Сибири, продолжительность жизни кама исчислялась количеством бубнов, которое назначал ему дух-покровитель (Эрлик Хан / Адам Хан, Уль-ген, дух-хозяин родовой горы и др.). Обычно оно варьировалось от трех до девяти. При этом срок камлания каждым отдельным бубном определялся индивидуально в пределах от одного года до девяти лет. Хакасы верили в то, что если в процессе камлания указанное ритуальное изделие случайно ломалось, то это предвещало тяжелую болезнь и иные неприятности его владельцу. Весьма рас- пространенной была ситуация, когда враждующие между собой шаманы посредством своих духов-помощников вступали в смертельные схватки. Поверженный шаман часто погибал на месте. Согласно народным повествованиям, в момент смерти из его бубна сочилась кровь. Помимо того, в народе бытовало глубокое убеждение в том, что уничтожив этот сакральный предмет, можно легко погубить и самого шамана. По окончании срока использования последнего отведенного ему бубна, шаман умирал [Потапов, 1947, с. 159–161; Дыренкова, 1949, с. 113–114]. В народе об этом иносказательно говорили, что «шаман загнал своего последнего коня».

Бубен в традиционном мировоззрении обладал широким семантическим полем. С точки зрения обывателя его принято во спринимать лишь в качестве культового музыкального инструмента, посредством которого шаман проводит ритуалы и входит в транс. Между тем в сознании верующих бубен осмысляется в качестве мобильного алтаря, в котором на период камлания концентрируются все магические силы задействованных шаманских духов. В него вбивались пропавшие или похищенные души обычных людей, а также плененные души поверженных шаманов вместе с их духами-помощниками. Наряду с этим, бубен, в зависимости от обрядовой ситуации, мог олицетворять собой: транспортное средство, оружие – щит и меч, боевой лук со стрелами и пр. [Потапов, 1991, с. 160–165].

Вместе с тем в шаманской практике он все же чаще отождествлялся с персональным ездовым животным, а именно с тем, кожей которого непосредственно обтянут этот сакральный предмет. В прошлом для этой цели хакасы использовали шкуры как диких зверей – марала, лося, козы, косули, медведя и пр., так и домашних животных, в частности, коня. К концу XIX в. по причине упадка зверового промысла на Саяно-Алтае стали чаще употреблять конскую кожу. Так, например, в одной из этнографических работ конца XIX в., посвященных хакасскому шаманизму приводится описание одного из подобных культовых изделий: «Бубен этот, в диаметре 14 вершков [ок. 62 см], был сделан из тальниковой обечайки шириною до 4 вершков [ок. 17 см], обтянут сырой конской кожей без шерсти, на которой нарисованы красной краской символы шаманской власти» [Шаманство…, 1871, с. 59].

Согласно традиционным представлениям, духи указывали шаману место, где находится искомое животное, его масть и возраст, а также называли имя его хозяина. При обнаружении коня владелец обязан был сразу и безвозмездно отдать его шаману. Для изготовления бубна для мужчины-шамана требовалась шкура жеребенка или трехлетнего жеребца гнедой, бурой или вороной масти, а для жен- щины – кожа кобылицы такого же возраста и надлежащего цвета. Данное цветовое предпочтение нашло отражение в шаманской поэзии. Так, например, в процессе камлания шаман обращался к бубну с такими словами: «алтыма мӱнген ах ой адым» – ‘оседланный мною бело-буланый конь’, «ӱс хулахтығ ах тайлиим» – ‘треухий мой святой стригунок’, «чылан арғалығ хара ториим» – ‘мой черно-гнедой конь, имеющий змеиный хребет’, «ӱс хулахтығ тай ториим» – ‘мой треухий гнедой жеребчик’ и др. [Бутанаев, 2006, с. 89–90]. Добавим, что восприятие бубна в качестве коня соответствующей масти нашло отражение и в такой народной загадке, как «Хара адым хазағда, хамҷызы тиргiде (хамның тӱӱрi, хамҷызы – орбазы)» – ‘Вороной мой конь на приколе, а кнут его в тороках (шаманский бубен, «кнут» – его колотушка)’. [Доможаков, 1951, с. 67].

Сам материал для бубна, т.е. кожа, обычно брался с груди либо с задней части животного. Данная норма отразилось в следующей загадке: « торығ пиинiң сағырзы, толғай ағас салаазы ( тӱӱр )» – ‘шкура крупа гнедой кобылицы, ветвь кривого дерева (бубен)’. Вызывает интерес и то, что наблюдалась ситуация с обратной ассоциацией. Часто встречающийся округлый вид бубна – предмета, символизировавшего собой ездовое животное шамана, способствовал распространению в народе такого выражения, как: « тӱӱр сағырлығ ат » – ‘конь с округлым (букв. бубновым) крупом’, употреблявшегося в отношении упитанных лошадей [Бутана-ев, 2006, с. 86–87, 90].

Когда бубен был полностью готов, требовалось провести обряд его оживления. Лишь после этого он в полной мере обретал статус сакрального предмета. Указанный ритуальный акт представлял собой шаманское камлание. Сам процесс внешне напоминал театр одного актера, в ходе которого с детальной точностью воспроизводился весь цикл работ по созданию бубна. Шаман в реалистической манере и с поразительной точностью повествовал о том, кем и когда, а также при каких обстоятельствах создавался каждый его элемент. Более того, подробно освещалось содержание разговоров и эмоции людей, задействованных в работе над бубном на тот момент. Все это скрупулезно и с артистичной точностью шаман передавал зрителям – участникам обряда. При этом он сопровождал свой рассказ соответствующими жестами и мимикой. Далее им описывалась полная картина жизни растений (тальника, березы и др.), материал которых использовался при изготовлении обечайки и рукояти. После чего шаман приступал к подробному рассказу о коне, шкура которого использовалась в обтяжке бубна [Потапов, 1947, с. 167].

Шаманом проигрывалась своеобразная пантомима. Происходило это следующим образом. В ходе мистерии он демонстрировал окружающим то, как отправляется в потусторонний мир на поиски души коня. Во время самого действа кам раскатывал бубен по земле, одновременно воспроизводил конское ржание и фырканье. Поймав животное, он его укрощал. Шаман детально изображал весь этот процесс. Наглядно показывал, как набрасывает аркан, надевает подпругу и засовывает ногу в стремена невидимого скакуна. В этот момент бубен ставился на обод, а сам шаман садился верхом на него и катал его по земле, тем самым имитируя его объездку. Периодически он сильно ударял по бубну, а затем нежно поглаживал жезлом – орба , который символизировал собой плеть [Бутанаев, 2006, с. 112–113]. На укрощенном животном он отправлялся к своему духу-покровителю, чтобы показать ему свой новый бубен и получить одобрение на последующую ритуальную деятельность с ним.

В мифологическом сознании хакасов шаманский бубен часто осмыслялся не просто в качестве коня, а именно крылатого. Служитель культа на нем совершал свои воображаемые путешествия по всем отдаленным областям мироздания. В.Я. Бута-наев по этому поводу сообщает: «Кам путешествует в ином мире «хамных чир» на мифическом «коне», которым служит бубен, обтянутый лошадиной шкурой. Он спускается под землю через «дымовой проход с семью отверстиями», где совершает подвиги в борьбе с нечистой силой. Он поднимается на небо к Ульген-хану, делая сорок прыжков по лестнице с сорока ступенями, или проходит через отверстие «тигiр ӧткiчi», расположенное на краю земли в месте соединения с небом» [2006, с. 122].

Усиливая и ускоряя ритм ударов по бубну во время камлания, он как бы подгонял коня, принуждая его двигаться быстрее и выше. Исследователи XIX века, будучи непосредственными очевидцами, представили следующие описания этого сакрального действа: «Наконец у самого зимника раздалось конское ржание. На этот раз шаман не выдержал: он выскочил на крыльцо, поймал айна-коня за узду, сел на него, въехал верхом в избу и стал скакать по ней из угла в угол. Настала пора, когда шаман, находясь в обществе подземных сил, перенесся в другой мир» [Костров, 1884, с. 244]; «[Шаман] становится к дверям юрты и поет протяжно призыв к духам, мерно и постепенно ускоряя такт, садится на землю лицом к дверям и сидя трясется, и подымается весь (как человек, едущий скорой рысью, трясется на лошади и подскакивает на седле), бьет скорый марш в бубен в такт бега лошади, шумит боталами и побрякушками, свистит и поет веселые шаманские песни» [Шаманство…, 1871, с. 62].

Шаман по завершении камлания всегда тщательно прятал своего мистического коня – чула . В одних случаях он помещал его в глухой тайге в дупле определенного дерева, в других – превращал его в ястреба или сапсана и отправлял птицу в труднодоступные места. Данное поведение кама объяснялось опасением того, что какой-либо шаман, обнаружив чула , может легко им завладеть или погубить. И как следствие, это неотвратимо грозит смертью его владельцу – шаману [Потапов, 1981, с. 134].

Столь значимая роль коня для шамана не могла не отразиться и на пиктографическом оформлении указанного ритуального инструмента. Изображение коня/всадника было одним из самых распространенных образов, представленных на шаманских бубнах. Причем не все из них были связаны с самим шаманом и его душой чула в виде коня. Подобного рода рисунки имели прямое отношение к тӧс ’ ам – духам-помощникам и почитаемым божествам, услугами которых пользовался служитель культа в своей обрядовой деятельности. На каждом сакральном предмете количество соответствующих фигур было различным и варьировалось от одной до тринадцати. Они встречались как в верхней части бубна, соотносимой с небесным миром, так и в нижней, олицетворявшей собой подземное пространство. Обычно рисовались белым или красным цветом, а в отдельных случаях – черным. Белая масть животного символизировала его принадлежность небесным духам и божествам, в т.ч. Ульгеню. Красные и черные кони чаще предназначались для обитателей нижнего мира, в частности, для Эрлик Хана / Ильхана и его свиты [Иванов, 1955, с. 200– 201; Бутанаев, 2006, с. 88–89]. Н.Ф. Катанов, поясняя значение изображений всадников на шаманских бубнах, писал: «Человек, сидящий верхом на рыжем коне, разъезжает туда и сюда; этот человек распознает болезни <…> Семь черных человек на семи вороных конях приносят пользу человеку, лежащему в горячке <…> Человек на рыжем коне помогает (шаману молиться) покровителю рыжих коней. Человек на вороном коне разъезжает впереди семи черных человек и, зная все, сообщает шаману, кто умрет и кто останется в живых» [Катанов, 1907, с. 580].

Изображение коня встречалось не только на бубнах, но и на других шаманских атрибутах. В культовой практике кызыльцев – одной их этнических групп хакасов, проживающей в северной части Хакасии, был распространен такой ритуальный инструмент, как ат орбазы – ‘конная трость’. Он представлял собой палку длиной около 60 см. Ее верхний конец увенчивался изображением прото-мы коня – вырезанной головы животного вместе с шеей и частью груди. К трости крепилась металлическая скоба с семью кольцами. Во время камлания она олицетворяла собой коня, на котором путешествовал шаман. Сам процесс происходил следующим образом. Кам, присев на корточки, садился верхом на трость и ударял по ней обычным деревянным жезлом орба, у которого также имелась скоба с кольцом. В результате чего при ударах создавался громкий звон. Тем самым шаман имитировал поездку в мир духов [Иванов, 1979, 134–135].

Самым ярким шаманским атрибутом у хакасов является костюм - хамдых /хамных кип . Образ коня в виде различных элементов, как правило, присутствует и в его ритуальном оформлении. Совершенно неслучайно то, что в народе шамана в полном облачении и со всеми его атрибутами именовали не иначе, как « аттыF-тонныF хам » - ‘кам, имеющий коня и шубу’. В противоположность этому, служитель культа не имевший костюма назывался « ады-тоны чох хам» - ‘кам без коня и шубы’ или « чазаFхам » - ‘пеший кам’ [Бутанаев, 2006, с. 75].

Важнейшими деталями шаманского ко стюма являются длинные наспинные матерчатые ленты сызым . Их шили из цветного сукна или бумажной ткани. К отдельным из них пришивались разнообразные фигуры, вырезанные из материй другого цвета. Они олицетворяли собой духов-помощников шамана. Среди них часто встречалось изображение коней и всадников. По свидетельству некоторых исследователей, в прошлом многие из этих фигур изготавливались из металла [Иванов, 1955, с. 175–176]. Ассоциация сакральных лент сызым с образом шамана воплотилась в следующей народной загадке: «Дуй-дуй подобно ветру, о качающийся! Тебя под землею найти нельзя! Поводья твои из шелку! Провизия твоя из комков масла! (Шаман: «поводья» – шуба и ленты; «провизия» – люди, которых он съедает (уничтожает))» [Катанов, 1907, с. 271].

Непременным элементом шаманского костюма были всевозможные колокольчики, бубенчики и даже конские ботала. Исходящий от них звон отождествлялся с топотом скачущих коней и помогал шаману во время камлания. В связи с этим один из исследователей XIX в. пояснил значение указанных ритуальных предметов шаманского облачения следующим образом: «Под пазухами рукавов висели два большие кованые конские ботала или колокола, правый из листового железа, левый из листовой меди, с железными язычками. Звуком ботал шаман производил шум и топот бегущего вдали табуна лошадей – и уверял, что под этот звук легче шаманить, особенно когда мысленно он едет верхом <…> На дворе он [шаман] ходит кругом, ворочается, отряхивается как лошадь, фыркает, свистит, ухает филином, квакает и поет громко на распев под сильные удары бубна; стуком побрякушек и ботал производит топот бегущего табуна лошадей» [Шаманство…, 1871, с. 58–59].

Наряду с этим колокольчики и иные металли-че ские изделия выполняли защитную функцию. Своим громким звуком они отгоняли зловредных духов от кама. Не исключено, что специфическое звучание этих предметов отождествлялось с ржанием коня шамана. Об этом может свидетельствовать загадка про звуки, издаваемые колокольчиками на шаманском костюме: « Чир алтында чистем ады к1степче » - ‘Под землей ржет конь моего старшего зятя’ [Бутанаев, 2006, с. 78].

Одним из распространенных конских символов, представленных в шаманском костюме хакасов, был волос этого животного. Им обшивались куртка/кафтан и головной убор кама [Каратанов, 1884, с. 631; Кропоткин, 1895, с. 36]. Очевидно, что использование этого материала в ритуальном облачении служителя культа, помимо апотропей-ной и иной магической функции, было направлено еще и на воссоздание образа сакрального шаманского коня.

Таким образом, изложенный материал позволяет сделать вывод о том, что в шаманской атрибутике хакасов образ коня занимал одно из ключевых мест. Об этом свидетельствует тот факт, что он представлен на всех основных сакральных предметах, составляющих культовый арсенал шамана: на бубне, жезле – орба и костюме. Для шамана образ этого животного был многозначным. Главным образом в нем воплотились представления о чула – душе кама и его духах-помощниках – тӧс ’ ах . Шаманский костюм воспроизводил многие зооморфные символы, в т.ч. и конский. Непременным элементом камланий являлась инсценировка образа бегущего коня, сопровождаемая различными подражательными звуками и звоном обозначенных металлических изделий.