Образы природы в русской и китайской поэзии 1910 - 1920-х годов

Рассмотрение литератур разных народов в контексте единого мирового литературного процесса - чрезвычайно серьезная и важная задача того раздела литературоведения, который принято называть компаративистикой. Сравнительное изучение образного строя русской и китайской поэзии XX в., прежде всего мотивов и образов природы в поэтических произведениях первой трети века, посвященных революционным событиям, - предмет исследования в настоящей статье.

Исторические ситуации в России и в Китае начала XXв., несомненно, сходны. Революционные катаклизмы, смена уклада жизни, пространственно-временной парадигмы картины мира - эти явления характерны и для России, и для Китая 19101920-х годов. Ход этих событий составляет тот реальный пласт, который отражает русская и китайская поэзия тех лет. При этом надо отметить несовпадение между хронологическим и стадиальным событийным рядом.

Несомненной параллелью русской и китайской поэзии первых десятилетий XX в. стало соотношение между поэзией предреволюционных и революционных лет. И в русской, и в китайской поэзии этого периода одним из ключевых явлений был символизм, представленный в России обширным кругом имен, среди которых наиболее значительным было имя Александра Блока, а в Китае - Ли Цзинь-фа, Фэн Найчао, Дай Ваншу. Поэты-символисты, и прежде всего Дай Ваншу, импонировали молодым интеллигентам своими мотивами отчаяния, тоски, одиночества, страха за мятущегося в этом непонятном мире человека, наконец, стремлением «выразить невыразимое». В период революционных катаклизмов поэзия символизма, которая к тому времени и в России, и в Китае во многом утратила свои литературные позиции, обретает новую актуальность. Вместе со сменой самой картины мира и ее отражения в поэзии актуализируются новые грани символистского мировидения. Наиболее значимой для поэзии этих лет становится та грань символизма, о которой пишет современный исследователь В.Н. Быстров: «Для всех, почти без исключения, русских символистов идея обновления мира была чрезвычайно важной. Они могли каждый по-своему ее толковать и по-своему воплощать в жизнь» (Быстров 2003: 3). И далее: «Апокалипсические, эсхатологические мотивы переплетаются с романтическими мотивами ожидания чуда преображения мира» (Там же: 7). Нечто подобное происходит и в китайской поэзии.

Двадцатый век воспринимался в Китае как век протеста, революционной борьбы. Общественные потрясения, расшатывание основ мироздания, разрушение мира, переход от космоса к хаосу и рождение из этого хаоса новой гармонии, глубокое изменение отношений, укоренившихся веками взаимосвязей, беспрестанные трагические конфликты, от которых невозможно было ни уклониться, ни отмахнуться, -все это стало предметом поэтической рефлексии как в русской, так и в китайской поэзии первых десятилетий XX в.

Одним из значимых средств художественного языка, способного отразить весь этот сложный комплекс, в поэзии России и Китая становится язык природных образов. И здесь вновь значимым можно назвать прямое воздействие традиций символизма, который предшествовал поэзии пореволюционных лет. Именно в символистской поэтике сформировался тот художественный язык, который столь созвучен языку «природных катастроф», который метафорически и метонимически воссоздавал картину крушения старого и рождения нового мира в революции.

Образы, рожденные историческими катаклизмами, выверялись ходом самого времени. В сущности, само время стало героем поэзии в ряду иных образов. Эти зримые и легко представляемые образы проясняли отвлеченные идеи о судьбах нации, вызывая в читателе или слушателе ощущение своей причастности к истории.

ИЗВЕСТИЯ ВГПУ

Известный поэт Чжу Цзыцин в стихотворении «Провожаю Хань Бохуа в Россию» писал в 1923 г.:

Красное облако!

Дивное облако!

Облако нечеловеческой силы!

Новую жизнь несешь ты,

Мы грудью ее вдохнем! (Антология китайской поэзии 1958: 32; курсив здесь и далее наш. - В.В!).

Сам масштаб воспринимаемых событий созвучен мотивам русской поэзии пореволюционных лет, например, известным стихотворным строкам Б. Пастернака из стихотворения «Наша гроза», написанного летом 1917 г.:

Звон ведер сшиблен набекрень.

О, что за жадность: неба мало?! (Пастернак 1989: Т. 1. С. 138).

В системе художественных образов, которые стали отражением темы революционных катаклизмов, особое место занимает образ ветра. О его художественном смысле в русской поэзии не раз писали исследователи, в частности М.Н. Эпштейн (1990) в работе «Природа, мир, тайник вселенной...: Система пейзажных образов в русской поэзии», Т.А. Голикова (2001) в статье «Ассоциативно-смысловая структура концепта-символа “ветер” в поэзии К. Бальмонта», В.Я. Виленкин (1995) в статье «Образ “ветра” в поэтике Анны Ахматовой», А. Хансен-Леве (2003) в работе «Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика» и др.

Г.Д. Гачев пишет: «Что такое ветер? Мир уже создан, пустот нигде нет. А ветер в нем еще роет <...> В ветре мир взволнован. С мира содраны покровы упорядоченности, под налетом космоса обнажается вечно шевелящийся хаос» (Гачев 1988: 340). Естественно, что в переломные исторические моменты, когда происходит преобразование мира, когда «покровы упорядоченности» на какое-то время как бы «упразднены», образ ветра обретает новую актуальность. Не случайно именно этот природный символ является первым в ряду других метафор разгула стихийных сил, в первую очередь революционной стихии, предшествуя образному ряду, в котором выстраиваются друг за другом «вьюга», «пурга», «снежный прах»:

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер

На всем божьем свете! (Блок 1960. Т. 3. С. 348).

Г.Д. Гачев трактует образ ветра как составляющую русской национальной картины мира, отраженной в русской поэзии: «Широкая душа, русский размах - это все идеи из стихии воздуха-ветра, и размах -у крыл птиц = небесно-воздушных существ» (Гачев 1988: 340 - 341). Однако при сравнении мотивов русской и китайской поэзии, в том случае, когда речь идет об описании революционных событий, выявляется поразительное сходство художественных смысла и функций мотива ветра.

Образ ветра - один из наиболее частотных природных образов в китайской поэзии. Во многих стихотворных текстах он воплощает силу, враждебную человеку. Этот мотив может наполняться социальным смыслом: ветер зол для бедных и бездомных. Этот образ мы встречаем в стихотворении китайского поэта Лю Баньнуна. Северный, холодный, злой ветер враждебен нищему на улице:

На улице нищий лежит на земле, Холодной, как льдина;

Он стиснул зубы,

Он проклинает северный ветер злой.

А всего-то

Между нищим и господином

Бумаги оконной

Тоненький слой (Поэзия и проза Китая... 2002: 35).

Стихотворение датировано 1917 г., однако не является прямым отражением событий революционного «вывихнутого» времени. Но это предвестие непосредственно революционной поэзии Китая XX в. Определенную параллель этим мотивам можно увидеть в строках из поэмы Блока «Двенадцать», взятых как пример распространенного в русской поэзии образа.

У Блока поэтическая картина - бродяга на улице, который сутулится от враждебного ему ветра, - завершает общую панораму крушения мира:

Поздний вечер. Пустеет улица.

Один бродяга

Сутулится,

Да свищет ветер (Блок 1960. Т. 3. С. 349).

В контексте поэмы Блока, к какой бы ее трактовке из множества предлагаемых современными литературоведами мы ни склонялись, ветер - часть революционной стихии, он с ней заодно в деле разрушения старого мира:

Ветер, Ветер веселый

И зол, и рад.

Крутит подолы,

Прохожих косит, Рвет, мнет и носит Большой плакат: «Все власть Учредительному Собранию»... (Блок 1960: 3. С. 349).

В стихотворениях китайских поэтов, созданных в пореволюционные годы, мы также можем обнаружить мотив разрушения мира ветром и огнем (ср. блоковское «Мы на горе всем буржуям /Мировой пожар раздуем»), имеющий позитивный смысл, - это крушение старого ненавистного мира. Приведем в качестве примера строки из стихотворения поэта, профессионального революционера, члена Лиги левых писателей Китая Ин Сюженя. В его творчестве любовная и пейзажная лирика неотделимы от революционных мотивов. Воплощением революционной стихии в его стихотворении «В Москве», написанном в марте 1928 г., во время учебы в Москве, является ветер:

Ветер крепок,

Снег глубок,

Сильный ветер валит с ног.

Мы идем - в руке рука, И дорога нам легка.

Ветер щеки жжет

И лоб,

За сугробом встал сугроб.

Мы идем - к плечу плечо, —

Нам легко и горячо! (Поэзия и проза Китая... 2002: 73).

Отмеченные нами параллели образов имеют сложную природу. В отдельных случаях они обусловлены прямой взаиморе-цепцией мотивов русской и китайской поэзии первых десятилетий XX в., времени, когда активизировались культурные свя зи между двумя странами. В других - связаны с общностью самих исторических событий, и можно говорить о типологическом сходстве образного строя двух поэтических систем.

В данной статье предпринята лишь первая попытка сравнительного исследования мотивов и образов природы в поэзии России и Китая 1910 - 1920-х годов.