Общие черты и сословная специфика наследования имущества в российской провинции конца XIX – начала XX вв. на типичном примере Курской губернии

Проследим сочетание общеправовых и узкосословных принципов наследования имущества в конце XIX – начале XX вв., одновременно определив их характерные проявления в российской провинции, опираясь на первичные акты Курского окружного суда.

Наследство по закону представляло собой совокупность имущественных прав и обязательств, оставшихся после умершего без завещания. Согласно ему, к наследнику переходили все права наследодателя во всем объеме, а именно имущественные права и все обязательства, лежащие на наследодателе.

Принятие наследства влекло за собой следующее: «наследнику переходило имущество умершего, как наличное, так и долговое, принимая все имущество умершего, наследник признавался обязанным уплачивать долги его, какие окажутся, но соразмерно их долям», но долги могли взыскиваться и из оставшегося имущества.

Для принятия наследства, наследникам делался неоднократный «(два раза) вызов, и не явившиеся по последнему вызову считались отказавшимися от наследства» [1, с. 216-217].

Например, подобное дело было начато 25 октября 1888 г. согласно духовному завещанию покойного дворянина Гавриила Клейменова, который оставил своей матери Ирине Клейменовой и солдатской дочери Екатерине Зубаревой имение в г. Рыльске, «из коего просила выдела части жена завещателя Анна Клейменова». Окончено оно было 29 января 1889 г. в связи с тем, что «по указу Его Императорского Величества» для выслушивания дела после оповещения Клейменовы и Зубарева не явились. После повторного вызова «через публикацию» и повторной неявки «решение Рыльского суда пришло в законную силу» в связи с чем дело было решено «представить в благорассмотрение Курской палаты гражданского суда с приложением завещания» [2, л. 11].

Вообще выморочное имущество встречалось довольно редко. Особенно крестьяне неохотно признавали имущество выморочным – «обмершим» и поэтому «отдавали после умершего его имущество, за неимением признаваемых обычаем наследников, самым отдаленным родственникам и даже посторонним лицам, которые ухаживали за умершим во время его болезни и похоронили его» [1, с. 217-218].

Если некому было отдать выморочное имущество, то оно переходило в пользу общества или продавалось, а вырученные деньги отдавались в мирской капитал. Также деньги и имущество могли отдаваться в церковь.

Согласно ст. 1128 «Законов гражданских» ближайшее право наследования после отца или матери принадлежало законным детям мужского и женского пола, за их смертью по праву представления внукам обоего пола и т.д. Сводные дети от обоих супругов наследовали только имущество своих родителей.

Когда же после умершего владельца не оставалось родственников по нисходящей линии, то право наследования переходило в боковые линии на вышеуказанных основаниях, но такие ближайшие боковые линии исключали дальнейшие.

Причем по закону в восходящих линиях родители не наследовали имущество, приобретен- ное самими детьми после их смерти. Но если дети умерли бездетными, то их имущество отдавалось в пожизненное владение отцу или матери совокупно. Последние же никуда не могли продать, заложить или иным образом перевести таковые. Если имущество было приобретено не самими детьми, а «уступлено» сыну или дочери родителями при их жизни в виде дара, и после смерти сына или дочери не оставалось детей, то такое имущество не в виде наследства а «яко дар» возвращалось к родителям каждому то, что от кого было получено [3, с. 360, 371-372].

Дворяне как высшее сословие российского общества занимали самое видное место в наследовании имущества, одновременно отличаясь провинциальным минимализмом.

Приведем типичное дело Курского окружного суда о наследстве дворянки Софии Аристарховны Пожидаевой, начатое 10 октября 1913 г., когда было подано прошение от «Ольги Васильевны Филатовой, Ксении Васильевны Ефремовой, Марии Васильевны Ермолаевой, Любовь Васильевны Кутневич, урожденных Пожидаевых; Лидии Васильевны Пожидаевой и опекуна Павла Сергеевича Фенина над малолетними детьми Софией, Верой и Сергеем Павловичами Фениными, живших в селе Гремячка Вышне Ольховетской волости Щигровского уезда».

Суть дела заключалась в следующем: 6 августа 1910 г. умерла дворянка С.А. Пожидаева, она являлась родной бабкой малолетних Фениных по матери и родной матерью всех остальных просителей. После ее смерти осталось родовое имение из земельного участка при селе Ахтыр-ском – Гремячка Щигровского уезда Курской губернии, а также имение в даче Пожидаевской, полученное ею по наследству от своего умершего мужа коллежского секретаря Василия Никаноровича Пожидаева. После его смерти наследодательница была утверждена в правах наследства и введена во владение данных имений по определению Курского окружного суда от 16 февраля 1907 г.

Имения заключались в «14/98 частях из усадебного места с домом, постройками, садом, лесом и пятидесяти шести десятин полевой земли». Просители являлись наследниками к указанному имению умершей наследодательницы. Каждый из них, кроме малолетних Фениных, имел право на наследство в одной шестой части всего имения. Малолетние Фенины должны были получить на всех одну шестую часть оставшегося имения, по праву представления после умершей матери Александры Васильевны Фениной, причем в равных долях. После смерти дворянки С.А. Пожидаевой наследники просили утвердить их в правах наследства в указанных долях и ввести во владение. Суд признал доказанными права просителей на наследование [4, л. 2-9, 20-25].

Из материала явствует, что наследство переходило по нисходящей линии, поскольку действующими законами определялось, что «ближайшее право наследования после отца или матери принадлежит их законным детям мужского и женского пола, за их смертью заступают их место, по праву представления, внуки обоего пола, а когда и их в живых не находится, то правнуки обоего пола и так далее».

Переход наследства в боковые линии основывался на ст. 1134 – 1138 Законов гражданских, согласно которым, если после смерти владельца не оставалось наследников по нисходящей линии, то право наследования переходило в боковые линии, а именно к братьям и сестрам как жена-тым/замужним, так и неженатым/незамужним, а также их детям, а при отсутствии последних, дядям и тетям и их нисходящим линиям.

Наследство среднесоциальных групп русского общества передавалось в основном как в виде жилых построек, движимого имущества, объектов бизнеса, так и в виде земель.

Многие процессы о разделе имущества были связаны с семейными междоусобицами. «Если раздел по причине семейной вражды и споров между сонаследниками не был ими кончен полюбовно в два года, тогда он производится по законам надлежащим судебным местом; до окончания судебного раздела налагалось на все наследованное имущество запрещение и бралось оное, смотря по званию умершего, в управление подлежащего опекунского установления, от коего определялись опекуны, а сверх того со всего имущества взималось шесть процентов в пользу местных заведений общественного призрения той губернии, в которой находилось имущество, на счет тех, кои такому замедлению были причиною» [3, с. 367-369, 429].

Данный запрет был применен при слушании «дела о разделе имения мещан Мухиных», предметом раздела являлся «каменный дом с прочим строением и усадебным местом, состоящий в городе Курске». Указанный процесс был начат 19 апреля 1861 г., а окончен 19 декабря 1880 г., отказом по постановлению Курского окружного суда [5, л. 9].

Интересно отметить переход наследства в собственности литературной, музыкальной и художественной. Так, в случае «смерти сочинителя или переводчика книги, сочинителя музыкального произведения, или художника-автора, исключительное право пользоваться изданием и продажею той книги, или того музыкального сочинения, или право художественной собственности (на произведения живописи, гравирования, литографии, фотографии, скульптуры, архитектуры, и других) переходило к наследникам по закону, или по завещанию, если он при жизни не передал оного кому-либо другому, но право это не могло продолжаться более пятидесяти лет со дня смерти сочинителя, переводчика или художника – автора, или со времени появления в свете сочинения, перевода или произведения, не изданного до его смерти».

Если наследование происходило после лиц духовного звания «жалуемые духовным лицам панагии и кресты, украшенные драгоценными камнями, по смерти их отдавались наследникам, с тем чтобы священные изображения, были вынимаемы и оставляемы для хранения в ризнице того места, к которому умерший по служению принадлежал».

«Остающиеся после монашествующих властей ризницы, хотя бы в которых находились вещи, ими на собственное иждивение устроенные, и всякое движимое имущество монашествующих низших степеней, а равно и капиталы, внесенные монашествующими в кредитные установления, обращались в монастырскую казну. Всякое имущество, остающееся по смерти настоятеля или настоятельницы общежительного монастыря, хотя бы оно и не значилось по монастырским документам, признавалось собственностью монастыря» [6, с. 247, 303].

Правовой порядок утверждения в правах наследства не обязывал наследников требовать по закону судебного удостоверения их прав, если наследники «считали необходимым обратиться, для определения прав их на наследство, к содействию суда, заявляли о том мировым или общим судебным установлениям, на основании общих законов о подсудности исков по роду и цене наследственного имущества» [7, с. 180].

Так, в процессе 1861 г. «об утверждении в правах наследства имение умершего поручика П.М. Самойлова в с. Ржава Суджанского уезда», супруга покойного подала иск с прошением об утверждении ее в правах наследства, а также детей и внуков, чтобы раздел наследства был произведен в равных по закону долях. Имущество составляло «движимое и недвижимое имение, состоявшее Суджанского уезда в селе Ронавъ». Постановление от 16 февраля 1867 г. определило «признать законными наследниками» [8, л. 1, 77].

Наследование имущества крестьянством имело своеобразную особенность. Порядок наследования частично регулировался обычаем в крестьянской среде. «Положениями 19-го февраля 1861 г. хотя и установлено существующее различие в среде крестьянского сословия в отношении владения, пользования и распоряжения землею между подворными или участковыми владельцами и крестьянами, владеющими землею на общинном праве, но различие это не касалось порядка наследования крестьянами имущества, так как и тем и другим, т. е. подворным владельцам и общинникам, представлено в порядке наследования имуществом руководствоваться местными обычаями. Предоставляя право наследования крестьянам имуществом в порядке обычном, положения 19-го февраля 1861 г. не установили никаких формальностей и требований о признании в правах наследства крестьян к оставшемуся имуществу. (Указ 15-го ноября 1879 г. № 8692 реш. гражд. кас. деп. Сен. 1891 г. № 74)».

Причем при разрешении судебных споров даже суд руководствовался существующими местными обычаями. «Обычаи, существующие у крестьян относительно права наследования, могут быть доказываемы удостоверениями должностных лиц, приговорами сельских сходов и свидетельскими показаниями. (Реш. гражд. кас. деп. Сен. 1891 г. № 86)».

Женщины как таковых прав на имущество родителей не имели, они могли стать наследницами лишь в том случае если в семье нет наследников мужского пола. Однако «крестьянская девица, при выходе замуж за односельца, перешедшая в чужой двор, утрачивала право на пользование долею своего умершего отца в подворном участке, если она не доказывала, что существующий в данной местности обычай допускал подобного рода пользование (по сенатскому решению от 1989 г.)» [9, с. 140, 142-143].

При «наследовании особых членов семьи (пасынки, приемыши, незаконнорожденные, зятья) и отчасти к наследованию супругов» передача наследства могла состояться в том случае, если был заключен с ними приемный договор или «условие». Они заключались как словесно, так и письменно. Письменное, составлялось при свидетелях, подписывалось сторонами и иногда представлялось для засвидетельствования в волостные правления. Подобные договоры, а также духовные завещания вносились в Книгу сделок и договоров при волостном правлении [10, с. 20].

Такая Книга по Улановскому волостному правлению Суджанского уезда с 8 января 1893 г. по 21 декабря 1893 г. сохранилась в Государственном архиве Курской области.

Например, 13 февраля 1893 г. крестьянин Федор Павлович Мироненко Суджанского уезда Улановской волости села Вороблин выдал обязательство крестьянам-односельцам К.А. Куликову и Г.А. Воробьеву в том, что он отдает им в потомственное их и наследников пользование землю в количестве 1 сажень и 1 аршин.

Духовные завещания имели следующую специфику, в частности: «во имя отца и сына и Святого Духа. Тысяча восемьсот девяносто третьего года ноября шестнадцатого дня, я нижеподпи- савшаяся крестьянка села Уланка Улановской волости Суджанского уезда Пелагея Ивановна Долгая, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещала после моей смерти все мое благоприобретенное имущество движимое и недвижимое, именно пять с половиной десятин земли (5 ½ десятин земли) в дачах села Уланка более или менее всю без остатка, а также строения и одним словом все имущество в чем бы оно не заключалось – своему сыну Кузьме Трофимовичу и внуку Федору Кузьминовичу Долгим, за то, что они предоставили мне средства к жизни и все житейские попечения в их собственность. Остальные же сыновья мои и наследники к завещанному мною имуществу вписываться во владение не должны. Аминь» [11, л. 10, 14-15].

Право распоряжаться семейным имуществом принадлежало главе семейства – отцу как «большаку» в управлении общим имуществом. Но «домохозяин не вправе, ни закладывать, ни продавать, ни иным образом отчуждать семейного имущества без ведома и согласия его домашних, в особенности, если подобные действия не согласны с интересами семьи».

«Прежде других призываются к наследованию те боковые родственники, которые происходят от ближайшего родителя к умершему, т. е. родные братья и сестры, причем обычай здесь отдает предпочтение лицам мужского пола перед лицами женского пола» [10, с. 64, 82-83, 229-230].

Так, в Курской губернии мы столкнулись с делом 1913 г. о передаче наследства по духовному завещанию от дяди С.Е. Солодилова, который завещал недвижимое имение своему племяннику крестьянину А.М. Солодилову. Состоявшее из «6 десятин четвертного права земли и 3 десятин частного владения, находящееся в дачах Средне Расковицкой и Липовской Щигровского уезда» [12, л. 2, 2об., 8].

В итоге приведенные нами исторические факты свидетельствуют о фундаментальном закреплении в российской провинции общеправовых норм на фоне минимальных особенностей сословного и регионального характера.