Общность переходных эпох: от модернистской к постмодернистской игре в венском модерне

Illustrated Guide to Historical Malahide - Part I: About Malahide. Lambey Island [электронный ресурс] // Malahide Historical Society, 2007. m.

Fingal - Baldoyle, Portmarnock, Malahide and St_ Doolagh's.htm. Chapter XXVII [электронный ресурс] // Malahide Historical Society, 2007. URL:

Мифологический словарь / под ред. Е.М.Мелетинского. М., Сов. энциклопедия, 1991.

Кельтская мифология: Энциклопедия / пер.с англ. С.Головой и А.Голова. М., Изд-во «Эксмо», 2002.

Кельтские мифы: Валлийские сказания; Ирландские сказания / пер.с англ. Л.И.Володарской. Екатеринбург: У-Фактория, 2005.

Саруханян, А. У .Б.Йейтс и Д. Джойс. Мифология и мифологизм как способ осмысления мира // Ирландская литература XX века: взгляд из России. М., Рудомино, 1997. С.20-32.

Beckett, S. More Pricks than Kicks. Paris, London, NY., John Calder Publisher, 1993.

ЮЛ.Цветков (Иваново)

ОБЩНОСТЬ ПЕРЕХОДНЫХ ЭПОХ: ОТ МОДЕРНИСТСКОЙ

К ПОСТМОДЕРНИСТСКОЙ ИГРЕ В ВЕНСКОМ МОДЕРНЕ

Примечательной чертой постмодернизма представляется отказ от целостности, например, литературного произведения. Его игровое разрушение не может быть абсолютным и бесконечным. Превращение игры в смерть создает некую естественную границу, которую ясно осознавали, например, писатели-абсурдисты (русские и французские) и за которую легко выходили в трансцендентное и языковое пространство драматурги и прозаики «Молодой Вены»: Гуго фон Гофмансталь (1874-1929) и Артур Шницлер (1862-1931).

Постмодернисты, отказываясь от диктата разума, практикуют так называемое «просвещение просвещением» при помощи нового инструмента познания - органов чувств, что знаменует собой освобождение человека от власти «подавленной бесчувственности» [Die vollendete Vernunft 1987: 24]. Призыв научиться обходиться нашими органами чувств полемически направлен против искусственной красоты современной жизни, стирающей оппозицию естественное - искусственное.

Одним из выходов в создавшейся ситуации можно назвать, во-первых, повышенное внимание постмодернистов к искусству как автономной сфере самосозидания. Речь идет о переходе от живого созерцания к мышлению в образах. Во-вторых, постмодернизм иначе понимает субъективность -центральную категорию модернизма. Субъект на ранней стадии модернистских тенденций (романтизм) открывается миру и саморефлектирует. В зрелом модернизме (венском) он самоотчуждается и распадается на части. Последовательно учитывая вышеизложенные постмодернистские принципы «смерти автора» и «смерти субъекта», субъективность предстает результатом определенного типа речи или дискурса. Согласно концепции Мишеля Пёше (1938-1983), субъект дискурса есть не что иное, как продукт соответствующей речевой деятельности: «обращение к индивиду как субъекту его речи осуществляется путем идентификации (субъек- та) с дискурсной формацией, которая над ним господствует (иными словами, в которой он создается как субъект)» [Пёше 1999: 268]. Субъективность понимается М.Пёше как своеобразный «эффект-субъект», который можно считать крайним рубежом антипсихологизма постмодернизма.

Наряду с этой установкой возникла новая, предвещающая «воскрешение субъекта» и утверждение полнокровности «я». Такая тенденция оформилась в рамках парадигмы after-postmodernism, одной из версий постмодернистской философии, отличающейся от деконструктивистских приемов и концентрирующей свое внимание на конкретноисторических механизмах конституирования субъективности. М.Фуко убедительно писал: «Я далек от того, чтобы отрицать возможность изменения дискурса, но настаиваю на безотлагательном признании исключительных правах независимости субъекта» [Фуко 1996: 205]. В модернизме субъективное сознание претерпело процесс дробления, прерывности, распада устойчивости и определенности. С точки зрения Н.Маньковской: «Модернистский распад рационального, стабильного «Я» подготовил почву для гетерогенного субъекта постмодернизма. Темы жизненной энергии и энтропии, вампиризма и донорства, экзистенциального лабиринта и хаоса, авантюрных приключений меньшинств, приверженных альтернативным стилям жизни, составили канву стилизованных биографий и автобиографий, где тема памяти, обратимости времени стала приоритетной» [Маньковская 2000: 181]. Занимательность сюжетов, адресованных массовому читателю, была направлена на сближение искусства и жизни. Одновременно продолжала свое бытование и интеллектуальная литература, использующая постмодернистские приемы смысловой интерпретации в форме симулякра, палимпсеста и игры.