Оценки государственного строя «думской монархии» в правой публицистике начала ХХ в

В современной отечественной историографии преобладают в целом позитивные оценки изменений государственного строя Российской империи, произошедшие в период революции 1905 ‒ 1907 гг. Модель «третьеиюньской политической системы» воспринимается как важный этап эволюции российского самодержавия, насильственно прерванный Февральской революцией 1917 г. [1]. Однако в последние годы появляются работы, оспаривающие подобный подход. И, как правило, данные работы посвящены исследованию теории и практики российского правомонархического движения начала ХХ столетия [2].

Действительно, идейное наследие российских правых содержит анализ проблем и противоречий государственного строя «третьеиюньской монархии». Обращение к изучению данного аспекта социально-политической программы российских консерваторов представляется достаточно обоснованным как по причине его слабой научной проработки, так и вследствие общественно-политической актуальности [3].

Модернизация российского общества обусловила появление в стране институтов центрального представительства – Государственной думы и обновленного Государственного совета. На создание этих учреждений самодержавие пошло под давлением политической оппозиции в условиях революции 1905 ‒ 1907 гг.

Деятельность новых учреждений, генезис и развитие обновленного государственного строя находились под пристальным вниманием идеологов российского правомонархического движения.

Манифест 17 октября 1905 г. правые рассматривали как необоснованную уступку антимонархическим силам и явно тенденциозно заявляли, что ко времени издания Манифеста революция пошла на спад [4]. Редактор ведущей правой газеты начала ХХ в. «Московских ведомостей» В.А. Грингмут расценивал издание Манифеста 17 октября как предательство националь- ных интересов России [5]. Редактор «Мирного труда» А.С. Вязигин видел причину внутриполитического хаоса не в разложении абсолютистского строя, а в его трансформации в конституционно-монархический [6]. Автор «Колокола» Г.Г. Замысловский, явно выдавая желаемое за действительное, подчеркивал, что «русская конституция» (Основные законы 1906 г. – К.Т., Н.Н.) ограничила не императора, а бюрократию [7]. А вот неославянофильский автор С.Ф. Шарапов на страницах своих изданий политический строй «думской монархии» однозначно связывал с ненавистным ему конституционализмом и засильем бюрократии. Он сетовал, что разбуженная революцией 1905 г. гражданская инициатива была фактически задушена правительством П. А. Столыпина, создавшим марионеточный парламент [8, с. 477].

Сохраняя верность традиционным принципам и институтам общественного устройства, правая публицистика 1905 ‒ 1917 гг. заявляла, что никакие изменения политической модели не поколебали основ самодержавия. Раз царь сам санкционировал издание Основных законов, то возникшие учреждения не могут ограничивать свободу своего создателя. Так, редактор одного из ведущих правых изданий рубежа XIX ‒ XX вв. – газеты «Гражданин» – В.П. Мещерский называл Думу и обновленный Госсовет «поверенными» царской власти [9], а ведущее издание Союза русского народа Н.Е. Маркова газета «Земщина» сравнивала парламент с «судом присяжных», который помогает власти принимать важнейшие решения, следуя правительственному курсу [10]. Сразу укажем на двойственность позиции лидеров правых партий по поводу функционирования Государственной думы. С одной стороны, они не уставали повторять тезис о незыблемости самодержавия в новых условиях, с другой ‒ признавали факт существования парламента, в работе которого принимали активное участие [11, с. 48]. Среди лидеров монархических партий только А.И. Дубровин был последовательным противником представительства и считал участие правых в работе Думы свидетельством принятия ими традиций парламентаризма [12].

Ожесточенные споры в среде российских консерваторов вызвал вопрос о разграничении полномочий между императором и представительными учреждениями – Государственной думой и Государственным советом. Дело в том, что при любом решении данной проблемы власть царя подлежала ограничению.

Более или менее приемлемым для большинства российских монархистов вариантом центрального представительства выступала законосовещательная Дума, создание которой предусматривалось в проекте А.Г. Булыгина (6 августа 1905 г.). Дума должна была своим присутствием лишь укреплять пошатнувшееся положение монархии. Не случайно Л.А. Тихомиров утверждал, что представительство следует «выращивать непременно при самодержавии» [13, с. 462]. Однако стремление ограничиться законосовещательным представительством лишь подчеркивает неспособность российских консерваторов правильно оценить ситуацию в стране. Ведь проект «булыгинской думы», по сути, оказался мертворожденным в условиях резкого подъема революции.

Важным тезисом правой печати было утверждение, что появившееся в стране центральное представительство очень скоро эволюционирует в аналог европейского парламента. В.А. Грингмут обвинял Думу в содействии развитию в стране институтов парламентаризма и конституционализма. С ним был полностью солидарен К.Н. Пасхалов, считавший неприемлемым существование в России представительства, основанного на партийном принципе [14, с. 14]. Л.А. Тихомиров предостерегал, что занятая борьбой с правительством, раздираемая межпартийными противоречиями Дума превратилась в чуждый политическому строю России элемент партийно-парламентской системы [15].

Правые издания начала ХХ в. относились неприязненно не только к чрезвычайно радикальным I и II Думам. Чрезвычайно опасными они считали парламенты III и IV созывов. Среди недостатков институтов центрального представительства, на которые указывала правая публицистика, следует отметить:

• 1)    некомпетентность большинства депутатов;

• 2)    оппозиционность депутатского корпуса правящему режиму;

• 3)    отсутствие законодательно прописанных обязательств депутатов перед избирателями;

• 4)    превращение Думы в бюрократический механизм, оторванный и от народа, и от царской власти;

• 5)    отсутствие широкой социальной поддержки партийно-парламентского представительства.

Однако приводя многочисленные примеры издержек, негативных проявлений работы первого российского парламента, монархическая печать стремилась не замечать положительных результатов деятельности Государственной думы в первую очередь как инструмента, позволяющего ввести общественно-политическую борьбу в законные рамки.

Подводя итог исследованию, необходимо отметить следующее. Сложившееся в 1905 ‒ 1907 гг. политическое статус-кво подверглось резкой критике идеологов российского правомонархического движения. Главный мотив этой критики заключался в том, что Дума и Госсовет стали выступать соперниками самодержавия. Утверждалось, что представительству, которое не признает законодательной монополии царской власти, в России нет места. Радикализация общественных настроений, дестабилизация политического порядка, так или иначе нараставшие на протяжении 1905 ‒ 1917 гг., не стали поводом к пересмотру краеугольных оснований социально-политической программы правоконсервативного движения. Неприятие складывавшегося положения в стране, усиливавшаяся на страницах монархических изданий критика правительственного курса, напротив, влекли за собой ярко выраженную радикализацию политической программы консерваторов, делая их, по сути, «революционерами справа», готовыми на насильственные меры по возвращению страны к дореформенным порядкам. Но именно это обстоятельство и обусловило историческое поражение отечественного правомонархического движения в 1917 г.