Организация субъектной сферы в поэтическом тексте И. Бродского с инфинитивной доминантой (на примере фрагментов поэмы "Шествие")

В истории русской поэзии форма лирического субъекта меняла свои очертания: автобиографичное Я трансформировалось в воображаемое Я, происходило исчезновение (мнимое) лица и / или замена конкретного субъекта плюрализмом голосов [25]. Несомненно, это привлекало внимание многих исследователей, в работах которых рассматривается проблема неоднозначности, неопределенности поэтического субъекта и типологии действующих лиц в лирике [5], [14], [20], [21], [22]. Сформировалось понятие метасубъектность , которое проявляется в разных трансформациях привычных нам типов субъектов в тексте: в его исчезновении, раздвоении субъекта, его мнимом отсутствии и др. Данное явление определяет специфику категории персональности в художественном тексте и приводит к «активации лишенных морфологических показателей предикативности инфинитивных и номинативных предложений» [24]. Образуется связь между сферой объективной реальности и сферой лица с его отношением к этой реальности, поэтому становится возможным и инте

ресным определить присутствие мыслящего-чувствующего-действующего лица, даже если действие / состояние этого лица представлено в форме инфинитива. Инфинитив способен к независимому употреблению и замещению личных форм глагола [7], образованию характерной для предиката синтаксической связи1 и приобретению определенной модальной характеристики действия любого лица во всех временных пла-нах2 [4], [6], [10] и др. При этом позиция субъекта инфинитива является открытой для главного деятеля и может определять отношение к лицу в лексико-грамматических связях исследуемой единицы в определенном контексте.

Цель данной работы – определить способы выражения разной степени присутствия действующего лица и показать специфику организации субъектной сферы в поэтическом тексте с инфинитивной доминантой3 (тексте, в котором инфинитив частотен и является центральным композиционно-смысловым элементом), заключающейся в трех элементах – элементах автокоммуникации, метасубъектности и субъективной эгоцентричности. Для реализации данной цели была произведена выборка фрагментов поэмы «Шествие» И. Бродского, в которых представлены ряды зависимых и независимых инфинитивов, и их функционально-грамматический и семантический анализ.

СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ КАТЕГОРИИ ПЕРСОНАЛЬНОСТИ. СУБЪЕКТ

При определении категории персональности необходимо раскрыть понятие «субъект» как формирующий ее элемент. С точки зрения грамматико-семантической нагрузки субъект – это «синтаксически независимый субстанциальный компонент субъектно-предикатной структуры, обозначающий носителя предикативного признака» [10: 133]. В отличие от узкого формального понимания субъекта предложения как подлежащего [23], «в рамках семантико-синтаксических исследований субъект имеет две формы: субъект сообщаемого факта (субъект дикту-ма) и субъект факта сообщения (субъект модуса)» [11: 75]. Субъект действия, обозначающего конкретный сообщаемый факт (диктум), может быть одним из активных участников описываемого в высказывании действия (действующее Я или не-Я) или единственным актантом, может обозначать носителя определенного состояния или неодушевленный предмет. Субъект модуса – это психологический субъект, Я-говорящее и / или Я слушающее, которые дают оценку всему происходящему. В рамках объективной действительности субъект модуса становится ядром второго плана – «структурно-семантического плана, указывающего на “автора” восприятия, констатации или оценки явлений действительности, а иногда и на характер восприятия» [12: 263].

Совокупность всех форм субъектов или субъектных сфер формирует одну из базовых категорий лирической поэзии – категорию лица [8: 194–196], [13]. На уровне морфологии она выражена в основном глагольными и местоименными формами 1, 2 и 3-го лица. Местоимения как указатели актантов и их языкового пространства формируют сферу говорящего «Я», слушающего «Ты» и сферу окружения – 3-го лица (синтаксического лица, выраженного именами существительными). Личные местоимения, являясь опорной точкой для выражения субъективности в тексте, в свою очередь, обусловливают употребление остальных разрядов местоимений, обладающих соответствующей функцией, а также прилагательных, наречий и др. [2: 274].

На периферии персональности, по мнению А. В. Бондарко [3: 5], наиболее продуктивными следует считать лексические и синтаксические средства. На лексическом уровне обнаружить искомый субъект действия / состояния помогает семантика предикатов, которые и указывают на действующее / чувствующее (реагирующее) лицо. Сюда можно отнести модальные предикаты (со значением возможности «мочь», «можно», «уметь» и др.), предикаты с эмоционально-оценочным значением («любить», «бояться», «тоска», «хорошо», «странно» и др.), предикаты восприятия («видеть», «слышать» и др.), предикаты речи («сказать», «обещать» и др.), ментальные предикаты («думать», «помнить» и др.). Синтаксический уровень расширяет круг возможностей выражения субъекта: включаются вторичные значения личных форм, появляются второстепенные члены предложения, указывающие на связь с лицом (в таком случае семантический и грамматический субъекты не совпадают), происходит обобщение или появляется инклюзив, иногда встречается опущение субъекта (ситуация «синтаксического нуля» [16]), что приводит к возникновению ситуации неопределенности лица. При этом, если действие в поэтическом тексте выражено посредством независимых инфинитивов, граница между первым лицом говорящего и первым лицом читающего истончается, и чем ближе читатель к «Я говорящему», тем больше «незамещенных позиций» или «значимого отсутствия» субъекта действия / состояния [1], [17], [18]. Это приводит к тому, что как незаполненная синтаксическая позиция субъекта, относящаяся к сфере модуса, так и позиция субъекта в форме 3-го лица тяготеет к сфере Я говорящего. Такое явление называется «эгоцентрическая грамматическая техника» [19], что доказывает наличие субъективной эгоцентричности в подобных текстах. Следовательно, при описании категории персональности в поэтическом тексте мы можем говорить о наличии субъектов, представляющих собой говорящего Я (субъект модуса, сфера Я) и слушающего и / или присутствующего не-Я (субъект диктума, сфера не-Я). Взаимодействие этих субъектных сфер образует «субъективное пространство текста, а модель субъектной перспективы позволяет увидеть грамматику точки зрения» [18].

СУБЪЕКТНЫЕ СФЕРЫ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ

Современную поэзию отличает разнообразие форм организации субъектных сфер, требующее привлечения функционального подхода, который «в некоторых случаях комбинирует лингвопрагматические теории или коммуникативные и рецептивные модели» [25: 21]. Он позволяет «извлечь субъективность как матрицу текста из его формы (как центр восприятия / перспективации и продуктивную эстетическую форму)» [25: 21]. В поэтическом тексте происходит синтез разнородных типов лирического субъекта – формируется «лирическая метасубъектность» [25: 24].

Ю. И. Левин [15] выявляет следующие способы проявление субъекта в поэтическом тексте - наличие эксплицитного Я и эксплицитного ты (в образе неодушевленного предмета, человека или человечества в целом, абстракции), взаимодействие которых может усложняться, когда наличие « автокоммуникации », понимаемой Ю. И. Левиным как трансформация самим читателем «Я говорящего» в «Я читающего» и осуществление коммуникативного акта-размышления с самим собой не с позиции поэта, а с позиции читателя; повышенная внутритекстовая коммуникативность - включение в диалог 1-го лица или обобщенного «мы», или 2-го лица неодушевленных предметов.

В отличие от прозаического текста в поэтическом пространстве персональности парадоксально соединяются интимно-личная сфера Я и общая (объективная) не-Я: личное отношение к происходящему выражается как общее, но оно не просто описывает действительность, а наделяет момент субъективным смыслом, отражая отношение действующего лица к самой действительности, что говорит о связи категории персональности с категорией модальности. Кроме этого для построения субъектного пространства в поэтическом тексте важно понятие «точка отсчета» – это позиция лирического героя, центр притяжения всех предикативных категорий, формирующий «внешнюю» (по отношению к говорящему) сферу не-Я (сферу второго «слушающего» и третьего «присутствующего» лиц) через призму первого лица – сферу Я. «Все они (предикативные категории. - А. Р. ) находятся в зависимости от Я, высказывающегося в данном акте» [2: 261].

В некоторых случаях граница между сферой Я и не-Я абсолютно стирается, лицо становится неопределенным, но, с другой стороны, происходит максимальная субъективизация категории персональности – устанавливается связь, которая способствует «возможности самоотождествления читателя с автором (или “лирическим героем”)» [2: 263]. Такая ситуация, характерная только для поэтических текстов, обязывает при определении категории лица учитывать не только семантико-грамматический аспект, но и ситуативный контекст.

Таким образом, определить границы субъектных сфер в художественном тексте становится сложнее, чем в нехудожественном, так как в поэтическом пространстве субъект многолик и не- однозначен. Когда в тексте вербально выражены актанты посредством личных местоимений, образ говорящего и слушающего может выходить за рамки лексико-грамматического значения местоимений. Простое местоимение 1-го лица, обозначающее «Я», в поэтическом тексте не эквивалентно «Я» в обычном коммуникативном акте. Здесь происходит соприкосновение двух сфер: «Я» лирического героя и «Я» читателя, а значит, и всего происходящего вокруг этого 1-го лица и его отношения к действительности.

ОРГАНИЗАЦИЯ СУБЪЕКТНОЙ СФЕРЫ В ПОЭМЕ «ШЕСТВИЕ» И. БРОДСКОГО

Поэма-мистерия И. Бродского «Шествие» – это один из примеров поэтического текста с инфинитивной доминантой, где в 156 случаях действие субъекта выражено посредством инфинитива (86 свободных и 70 зависимых). Они образуют цепочки – 39 инфинитивных рядов / серий, которые связаны общими действующими лицами.

В поэме, состоящей из 42 глав-сцен в форме романсов-монологов, представлены двадцать условных персонажей. При этом возникает ситуация, определяемая Ю. И. Левиным как автокоммуникация : сфера Я – это безымянный главный герой, представленный через личное местоимение 1-го лица, перед которым возникает образ фантастического шествия двадцати персонажей и их размышлений о смысле жизни. Все герои – это либо скитальцы, либо люди искусства, но они свободны от всех условностей мира [26].

Рассмотрим, как организована субъектная сфера в данной поэме. В комментарии 13 проанализируем следующий фрагмент4:

«Горюй, горюй, попробуем сберечь всех персонажей сбивчивую речь , что легче, чем сулить и обещать , чем автора с героями смешать , чем вздрагивая, хмыкая, сопя в других искать и находить себя . Горюй, горюй . Сквозь наши времена плывут и проползают имена других людей , которых нам не знать , которым суждено нас обогнать , хотя бы потому, что и для нас трудней любить все больше каждый раз».

В данном фрагменте представлены две субъектные сферы – сфера Я и общая (объективная) сфера не-Я. Сфера Я – это Мы инклюзивное, которое включает в себя Я говорящее (попробуем, себя, наши, нам, нас) и Ты слушающее (Ты читателя). Интересно, что здесь представлена не чистая монологическая речь, присутствуют элементы диалогизации речи. Ты читателя не подразумевается, а прямо присутствует в тексте поэмы. Мы видим, как автор вступает в диалог как с самим собой (элемент автокоммуникации), так и со своим «собеседником»: «Горюй, горюй [Ты / Я], [мы с тобой] попробуем сберечь...». Сфера говорящего субъекта формируется посредством употребления личных форм глагола, местоимений, компаративов легче, трудней и причастного предикатива суждено. Все они указывают на присутствие чувствующего лица (что [мне / нам / всем] легче) при независимых инфинитивах сулить, обещать, смешать, искать, находить. Интересно, что при употреблении формы повелительного наклонения глагола горевать, обращенного ко 2-му лицу, Мы инклюзивное как бы исключает слушающее Ты из своего круга и сужает его действие до беспомощного горюй. Сфера 3-го синтаксического лица представлена через характерную лексику: речь всех персонажей, автор с героями, другие, имена других людей, которым. При этом говорящее Я отделяет себя и от Я автора, и от Я персонажа, находясь как бы над повествованием (что легче, чем сулить и обещать, чем автора с героями смешать). В такой «прозрачности» предикативной категории проявляется явление метасубъектности.

Дативный субъект при автономных инфинитивах по причине их смысловой и синтаксической зависимости опущен, но легко определяется и является многозначным даже в случае употребления свободных инфинитивов: что [мне / нам / всем] легче, чем [мне / нам / всем] автора с героями смешать; которых нам не знать, которым суждено нас обогнать , так как рядом всегда есть указатель на лицо. В строке в других искать и находить себя пр едставлен поразительный пример рефлексии в организации субъектной сферы поэтического текста, где в возвратном местоимении себя соединяются все типы субъектов, включая авторское Я.

В комментарии 26 поэмы есть следующий фрагмент5:

«Средь шумных расставаний городских, гудков авто и гулов заводских, и теплых магазинных площадей опять встречать потерянных людей, в какое-то мгновенье вспоминать и всплескивать руками, догонять, едва ли не попав под колесо, да, догонять, заглядывать в лицо, и узнавать, и тут же целовать, от радости на месте танцевать и говорить о переменах дел, “да-да, я замечаю, похудел”, “да-да, пора заглядывать к врачу”, и дружелюбно хлопать по плечу, и, вдруг заметив время на часах и телефон с ошибкой записав, опять переминаться и спешить, приятеля в объятьях придушить и торопиться за трамваем вслед, теряя человека на пять лет.

Так обойдется время и со мной.

Мы встретимся однажды на Сенной и, пары предложений не сказав, раздвинув рты и зубы показав, расстанемся опять - не навсегда ль? - и по Садовой зашагает вдаль мой грозный век, а я, как и всегда, через канал, неведомо куда».

В первой части до слова так позиция субъекта ряда независимых инфинитивов встречать , вспоминать, всплескивать, догонять, заглядывать (восьмая строка фрагмента) , узнавать, целовать, танцевать, говорить, хлопать, переминаться, спешить, придушить, торопиться остается незаполненной - это явление определяется как синтаксический нуль. Субъект в данном случае может быть «додуман» либо как 1-е лицо Я или Мы, либо как обобщенное лицо ( опять [мне / нам / всем нам] встречать потерянных людей // в какое-то мгновенье [мне / нам / всем нам] вспоминать // и [мне / нам / всем нам] всплескивать руками, [мне / нам / всем нам] догонять ). Сфера Я определяется через противопоставление сфере 3-го синтаксического лица ( потерянные люди, лицо, приятель, человек ), речь, указывающую на присутствие говорящего (личное местоимение Я) и слушающего (да-да, я замечаю, похудел ); полный контекст - следующий фрагмент, где действующий субъект проявляет себя лексически ( Так обойдется время и со мной ). Сфера не-Я создается через ее чувственное восприятие сферой Я (прилагательные шумный , теплый , существительные гудки и гулы ) и «телесный» образ, созданный посредством употребления существительных руками, лицо, по плечу, в объятьях. Сфера субъекта Я при цепочке независимых инфинитивов доминирует, становится определяющей других действующих лиц, что указывает на характерный для инфинитивной поэзии элемент субъективной эгоцентричности.

Для изучения полной картины субъектной сферы в данном фрагменте обратимся к его второй части (после слова так ), несмотря на отсутствие в ней инфинитивов. Мы видим два субъекта - 1-е лицо ( я, со мной ) и 3-е синтаксическое лицо ( время, грозный век ). Причем это именно лица, так как время со ртом и зубами и грозный шагающий век не уступают в человекоподо-бии говорящему Я.

Таким образом, в данном фрагменте представлены три субъектные сферы: Я говорящее / чувствующее, Они в виде проходящих приятелей и Время, которое нельзя отнести ни к сфере Я, ни к сфере не-Я. Отношение между Я и «потерянными людьми» дружелюбное, но мимолетное, недолговременное, а отношение Я и Времени – иное. Сфера субъекта Время доминирует над сферами остальных субъектов (Так обойдется время и со мной; по Садовой зашагает вдаль // мой грозный век...), находясь как бы вне происходящего и лишь на мгновение соприкасаясь со сферой Я при употреблении личного местоимения мы (Мы .встретимся однажды на Сенной // и, пары предложений не сказав, //раздвинув рты и зубы показав, //расстанемся опять...).

Возникает вопрос о быстротечности и конечности жизни, жизни после смерти и ухода от существующего бытия, характерный для инфинитивной поэзии И. Бродского. Поэма «Шествие» строится исключительно на данном мотиве – «быть / не быть, с выводом в пользу небытия, и весь свой инфинитивный потенциал черпает именно отсюда» [9].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сфера Я в поэме «Шествие» обретает многогранную форму: выступает и в образе создателя произведения, и проводника, через взгляд которого можно обозревать и чувствовать реальность и других субъектов (явление субъективной эгоцентричности), и независимого от внешних событий комментатора происходящего, а иногда в образе конкретного персонажа-скитальца. При этом сфера не-Я может проявлять себя не только через указатели в виде второстепенных членов предложения, но и через реакции Я-чувствующего на окружающую действительность. Все это создает полифункциональное субъектное пространство, характерное для поэзии XX века. Таким образом, в пространстве поэтического текста определение категории лица не ограничивается набором грамматических форм, требуя широкого контекста, особенно если действие-состояние субъекта представлено в виде инфинитива. В таком случае «скользящий» и «распыляющийся», «фиктивный» и «са-мосоздающий», «виртуальный» и «плавающий» [24: 37] субъект современной поэзии становится почти неуловимым, что говорит о наличии в поэтическом инфинитивном тексте элемента метасубъектности. Создается образ «мерцающего» лица, находящегося между двумя полярными позициями – отрицанием субъекта и его утверждением. Более того, возникает ситуация (например, при «синтаксическом нуле»), когда сфера Я героя и Я читателя сближается и последний становится участником происходящего в поэтическом тексте (повышенная внутренняя коммуникативность – явление автокоммуникации). «Идентифицируя себя как единственное лицо, произносящее я, каждый из говорящих поочередно становится субъектом», в результате чего совершается «коммуникация на межсубъектном уровне» [2: 288]. Такая организация субъектной сферы в поэтических текстах с инфинитивной доминантой, где проявляются элементы автокоммуникации, метасубъектности и субъективной эгоцентричности, позволяет очертить новые грани категории персональности, локализовать субъект в нескольких плоскостях с необходимой поэту степенью конкретности, неопределенности, обобщенности, инклюзивности или полного (мнимого) отсутствия.