Орнитологическая символика в русской и китайской поэзии первой трети ХХ века: гусь и лебедь

встречаются в фауне двух стран, может быть совершенно различным, тогда как разные, хотя и близкие по своим биологическим свойствам, птицы могут обладать в лирике двух народов близкой семантикой. Это соотношение мы рассмотрим на материале сравнительного анализа образов гуся и лебедя в русской и китайской лирической поэзии.

Образ гуся нередко встречается в русском фольклоре и мифологии. А.В. Гура отмечает, что в славянской традиции образ гуся наделен символикой брачной, а также календарной – это связано с отлетом и прилетом гусей, со святочной обрядностью [5, с. 572–575].

В стихотворении Ф. Тютчева «В деревне» образы гусей являются частью жанровой картины:

Ручных гусей и уток стая

Вдруг одичала и летит.

Летит – куда, сама не зная,

И, как шальная, голосит.

<………………………………….>

Какой же смысл в движенье этом?

Зачем вся эта трата сил?

Зачем испуг таким полетом

Гусей и уток окрылил? [12, с. 245].

В списке РГАЛИ к стихотворению дается примечание: «Стихотворение это написано Ф.И. Тютчевым в одно из последних пребываний его в принадлежащем ему имении с. Овстуг и вызвано видом собаки, гнавшейся за стадом гусей и уток». В первой публикации стихотворение имело подзаголовок: «Нападение собаки — друга дома, на стаю гусей». Бытовая зарисовка перерастает в стихотворении Тютчева в аллегорию, становится способом выражения общественной позиции поэта:

Да, тут есть цель! В ленивом стаде Замечен страшный был застой, И нужен стал, прогресса ради, Внезапный натиск роковой.

<…………………………………>

Иной, ты скажешь, просто лает,

А он свершает высший долг –

Он, осмысляя, развивает

Утиный и гусиный толк [Там же, с. 246].

Близкая к классической традиции художественная семантика образа гуся характерна и для русской поэзии начала ХХ в. В стихотворении Н. Гумилева «Старые усадьбы» гуси, гуляющие по двору, – знак идиллического быта небогатой дворянской усадьбы, который вызывает у поэта и ностальгические чувства, и ироническое отношение:

Дома косые, двухэтажные,

И тут же рига, скотный двор, Где у корыта гуси важные

Ведут немолчный разговор [4, с. 215].

В ином, но семантически близком ключе орнитоним «гусь» использует С. Есенин в стихотворении «Калики» (1910):

Пробиралися странники по полю, Пели стих о сладчайшем Исусе.

Мимо клячи с поклажею топали, Подпевали горластые гуси [6, с. 55].

Орнитоним «гуси» дан в контексте сниженной лексики («клячи»), наделен стилистически маркированным эпитетом «горластые». Гуси здесь – часть общей картины суетного мира, которому противостоят калики перехожие.

В китайской поэзии образ гуся имеет иную художественную семантику. Это образ возвышенный, актуализирующий традиционные для мировой поэзии лирические мотивы. В классической поэзии Китая часто встречается выражение «гусь одинокий». Этот образ символизирует человека, оторванного от близких людей и родных мест. Приведем в пример стихотворение «Одинокий дикий гусь», которое создал великий китайский поэт Ду Фу во времена династии Тан (VII в.):

孤雁不饮啄，

飞鸣声念群。

谁怜一片影，

相失万重云。

望尽似犹见，

哀多如更闻。

野鸦无意绪，

鸣噪自纷纷。

[7, с. 119].

Одинокий гусь не ест и не пьет,

Лишь летает, кричит и ищет свою стаю.

А кто из стаи отставшего путника жалеет одинокого гуся,

Заблудившегося в облаках?

Гусю кажется – впереди летит стая,

Гусю кажется – где-то откликнулась стая.

А вороны не понимают его горестные переживания, Только попусту в поле каркают.

(Подстрочный перевод мой. – У.Х. )

Ду Фу создал стихотворение после критических высказываний в адрес императора, за которые его уволили со службы и сослали на юг, в необжитые места. «Гусь одинокий» символизирует самого поэта – человека, оторванного от близких людей и родных мест. Ему противопоставлен образ воро- ньей стаи – духовной «черни», «толпы». Стихотворение строится на системе оппозиций: «высокое/низкое» – гусь летит высоко, вороны же кружатся над самым полем; «возвышен-ное/суетное» – у первого есть далекая прекрасная цель, а вторые суетятся бестолково и бесцельно; «одиночество/толпа» – гусь одинок в гордых высях и тщетно ищет себе подобных, а вороны наслаждаются обществом равных и не чувствуют одиночества.

В Китае образ гуся уже с древности становится символом вестника, письма. Еще в старину дикого гуся можно было увидеть на печати почты Китая. Да и теперь стилизованную фигуру гуся можно увидеть на современном почтовом гербе.

Один из представителей китайской классической поэзии Ван Вань (693 – 751) в своем стихотворении «Причалил под горою Бэй-гушань» обращается к образу гуся, который символизирует вестника:

海日生残夜，

江春入旧年。 乡书何处达? 归雁洛阳边。 [15, р. 149].

В ночном сумраке красное солнце поднимается из моря,

Еще в старом году над рекой воцарилась весна.

Кто может донести родным письмо?

Только возвращающиеся в Лоян гуси

(Подстрочный перевод мой. – У.Х. )

В данном стихотворении образ гуся – традиционный символ письма или вестника, приносящего послание издалека.

Со временем в образе гуся начинают преобладать пласты художественного смысла, связанные с темой разлуки: летящие гуси в осеннем небе – символ тоски по родным людям и родным краям.

Ли Цинчжао – известная лирическая поэтесса эпохи Сун. Она вышла замуж за известного художника-гравера Чжао Минчэна, но он вскоре после свадьбы уехал работать в отдаленные места. «Поэтому грусть расставания, ожидание встречи и воспоминания о милых сердцу днях юности стали основными мотивами стихотворений раннего периода Ли Цин-чжао» [19, с. 99]. В 1120-е гг. с северо-востока началось нашествие на Китай воинственных племен чжурчжэней. Под их натиском в 1127 г. пала столица Сунской империи Бяньцзин. «Утрата родного крова, скитания, вынужденное бегство на юг – все это наложило скорбную печать на творчество Ли Цинч-жао последних лет ее жизни» [Там же, с. 102]. В довершение всех бед во время одной из бесчисленных поездок умер Чжао Мин-чэн, и поэтесса осталась одна, без родных и близких, в далеком чужом краю. Свою грусть и тоску она облекла в такие символические строки:

归鸿声断残云碧，背窗雪落炉烟直。 烛底凤钗明，钗头人胜轻。

角声催晓漏，曙色回牛斗。

春意看花难，西风留旧寒。 [16, p. 263].

Крик залетного гуся слышу, Вижу яшмовой тучи следы. Снова снег осыпает крыши, Из курильницы тянется дым.

Гусь обычно выбирает себе партнера на всю жизнь, поэтому пара гусей становится символом верности в любви. Ч. Уильямс отмечает, что гуси всегда летят парами, отсюда считают, что гусь является символом брака. В ритуалах династии Чжоу обычно входил в состав брачного дара невесты. «Китайцы верили, что гусь однолюб» [13]. Поэт Юань Хаовэнь воплощает в своем стихотворении образ гуся как символ верной любви [14, с. 12]. Таким образом, любовная и брачная сиволика устойчиво связана в китайской поэзии с образом гуся.

Китайские поэты первой трети XX в. продолжают традицию использования образа гуся как символа человека, оторванного от родины. Поэт Вэнь Идо в 1922 г. уехал изучать литературу и живопись в США. Тему своего одиночества он облек в стихотворение «Дикий гусь одинокий»:

不幸的失群的孤客！ 谁教你抛弃了旧侣， 拆散了阵字，

流落到这水国底绝塞， 拼若寸磔的愁肠，

泣诉那无边的酸楚？ [18, p. 59].

Несчастный потерянный одинокий гусь!

Зачем ты покинул старого друга,

Развалил стаю,

Скитался по землям заморской страны, Надорвал свое сердце,

Испытал бесконечную грусть и печаль?

(Подстрочный перевод мой. – У.Х. )

В стихотворении Ай Цина образ гуся связан с печалью из-за событий войны, с темой смерти, а Чэнь Мэнцзя в стихотворении «Дикий гусь» обращается к орнитониму как к сим- волу творчества, не отягощенного земными проблемами.

В русской поэзии с художественным смыслом образа гуся в китайской поэзии соотносится семантика образа лебедя. В русской литературе, как и в европейской литературе в целом, спектр художественных смыслов образа лебедя необычайно обширен. «Весьма сложный символ» – так определяет образ лебедя Х.Э. Керлот [7, с. 285].

В русской мифологической традиции «лебедь пользуется особым почитанием и ставится выше других птиц» [5, с. 88]. В русской классической поэзии к образу лебедя обращаются Г.Р. Державин (стихотворение «Лебедь»), В.А. Жуковский («Царскосельский лебедь»), Ф.И. Тютчев («Лебедь»), образ лебедя встречается в творчестве Пушкина, Батюшкова, Кольцова и других поэтов.

Остановимся прежде всего на тех гранях художественного смысла орнитонима «лебедь», которые сопоставимы с коннотациями образа гуся в поэзии Китая.

Гуся в китайской поэзии и лебедя в творчестве русских поэтов роднит прежде всего возвышенный смысл двух этих образов. Это может быть реализовано в смысловой оппозиции: подобно тому, как в стихотворении Ду Фу «Одинокий дикий гусь» образу гуся противопоставлены вороны, что было отмечено выше, в русской поэзии возвышенному лебедю могут быть противопоставлены сниженные образы гусей – например, в стихотворении «Лебедь и гусь» из цикла «Нравоучительные четверостишия», который был написан А.С. Пушкиным совместно с Н.М. Языковым в 1826 г.:

Над лебедем желая посмеяться,

Гусь тиною его однажды замарал;

Но лебедь вымылся и снова белым стал.

Что делать, если кто замарал?.. Умываться

[11, с. 55].

Одно из значений образа лебедя, соотносимое с семантикой орнитонима «гусь» в китайской поэзии, характерно и для русской, и для европейской поэзии в целом: «Он (лебедь) символизирует также одиночество и убежище и является птицей поэтов» [10, с. 175].

Возвышенный образ лебедя обретает новую актуализацию в русской поэзии первой трети ХХ в., когда осмысление этого символа связано со стремлением к индивидуализации поэтического контекста, с обращением поэтов модернистского направления к экзистенциальным темам. Исследователь Ж.Н. Колчина в работе «Художественный мир А.А. Ахматовой»

отмечает: «Мифопоэтические коннотации “лебединой” символики сопрягаются Ахматовой с идеей реинкарнации, перевоплощения человека в птицу. Углубление этого мифологического мотива, посредством которого героиня приобщается к космосу смерти-возрождения, связано с опытом духовно-мистического спасения в мире, “где лебеди и мёртвая вода”» [8, с. 7].

В русской поэзии образ лебедя может являться одной из составляющих мортального кода, подобно тому, как гусь – в поэзии Китая ХХ в. Одним из истоков этого в европейской литературе являются античная мифология и литература. К теме предсмертной лебединой песни обращается К. Бальмонт в стихотворении «Лебедь» (1895):

Это плачет лебедь умирающий,

Он с своим прошедшим говорит, А на небе вечер догорающий

И горит и не горит [1, с. 31].

Тема смерти связана с образом лебедя в поэтических произведениях Сологуба, Есенина и др.

В славянской мифопоэтической традиции образ лебедя связан с темой любви и верности, что напрямую соотносится с семантикой гуся в китайской поэзии: «В русских фольклорных песенных текстах лебедю, как и утке, присуща ярко выраженная женская любовнобрачная символика» [5, с. 89]. В работе Г. Башляра отмечается: «Лебедь в литературе – это эрзац нагой женщины» [2, с. 31]. В лирике русских поэтов Серебряного века обе темы – эроса и танатоса – могут актуализироваться в «лебединой» символике. Пример тому – стихотворение А. Блока «В темном парке под ольхой…» из цикла «Через двенадцать лет», посвященного памяти К.М. Садовской:

В темном парке под ольхой

В час полуночи глухой

Белый лебедь от весла

Спрятал голову в крыла.

Весь я – память, весь я – слух,

Ты со мной, печальный дух [3, с. 55].

Таким образом, рассмотрев китайскую классическую поэзию и поэзию первой трети XX в., мы можем сделать вывод, что образ гуся регулярно используется в китайской поэзии для выражения одиночества, тоски, вечной любви и символизирует вестника. В русской поэзии этот образ имеет сходство не с об- разом гуся, а с образом лебедя, птицы иного вида, хотя и близкого к гусю по своим биологическим свойствам.