Основные этапы формирования теоретико-прикладной концепции обстоятельств, исключающих преступность деяния

Теоретические изыскания относительно указанных обстоятельств стали активно осуществляться в России на рубеже XIX–XX вв. Так, по мнению А.В. Кони, необходимая оборона есть не что иное, как «закон, вытекающий непосредственно из человеческой природы»1. Вместе с тем в период усиления государственности всегда на повестку дня ставился вопрос о соотношении свободы человека на самозащиту и прерогативы государственной власти на осуществление правоохранительной функции. Это отчетливо просматривается в нормах Русской Правды (ст. 38, 40), Судебника 1497 г. (ст. 5), Судебника 1550 г. (ст. 20), Соборного Уложения 1649 г. (ст. 200-201), Артикуле воинском 1716 г. (арт. 154, арт. 195) и в Морском уставе 1720 г., Указе Екатерины I «О подметных письмах» 1726 г., Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (ст. 98–109 отд. 2 гл. III), Уголовном Уложении 1903 г. (ст. 44,46, 142, 459), УК РСФСР 1922 г. (ст. 19), Основных началах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. (ст. 9, 32), Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., УК РСФСР 1960 г. (ст. 13, 14) и УК РФ 1996 г. (ст. 37–42). Российские ученые-правоведы стремились найти баланс указанных интересов посредством развития категории «правомерность» в отношении рассматриваемой группы обстоятельств. Первые шаги в указанном направлении были осуществлены представителями уголовно-правовой науки России дореволюционного периода. В частности, Н.С. Таганцев ратовал за широкое понимание необходимой обороны как права на защиту не только жизни, но и имущества, применяемую не только к преступнику в момент поимки, но и при преследовании злоумышленника 2 . В свою очередь, критикуя положения Уложения 1845 г., А.А. Берлин отмечал, что законодательство смотрит на необходимую оборону не как на правомерное действие, а как на ненаказуемые виды отдельных преступлений (Sidorova et al., 2020).

Нельзя не обратить внимание на то, что как законодательство, так и уголовно-правовая теория в первую очередь основной вектор внимания направляли на необходимую оборону как наиболее распространенное на практике обстоятельство, исключающее преступность деяния. Продолжительный период времени в российском законодательстве не проводился водораздел между необходимой обороной и задержанием преступника. Однако благодаря теоретическим изысканиям российских ученых в Уложении 1903 г. эти два обстоятельства регламентировались законодателем в разных статьях как самостоятельные правовые явления (ст. 142 и 459).

Задержание преступника рассматривалось в указанный период как «правомерное само-управство»3. На взгляд Н.С. Таганцева, оно являло собой не что иное, как «осуществление права»4. Сходную позицию высказывал так же Л.С. Белогриц-Котляревский, указывая, что причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, есть не что иное как исполнение закона5. Еще более оригинальная трактовка задержания преступника принадлежит П.П. Пусто-рослеву, придававшему ему значение «незаменимой саморасправы»6.

Вместе с тем уже к началу ХХ в. по мере актуализации проблемы реализации правоохранительной функции государства в условиях все нарастающего хаоса Первой мировой войны и революций некоторые авторы справедливо указывали на необходимость легальной регламентации в законе правомерности причинения вреда при задержании преступника. Активным сторонником указанного подхода являлся С.В. Познышев, на взгляд которого, легализация права на задержание преступника будет выступать дополнительным средством противодействия криминалу. В этой связи им обосновывалась необходимость закрепления в законе, помимо необходимой обороны, правомерности задержания преступника любым очевидцем7. Правовая определенность в вопросе причинения вреда при реализации мер по противодействию преступлениям, по оценкам авторов рассматриваемого периода, имела крайне важное значение для сохранения государственности. Так, М. Чубинский в свое время говорил: «… Нужно обратить усиленную репрессию в сторону более опасных и антисоциально настроенных, особенно же в тех случаях, когда в деятельности этих элементов обнаруживается наличность жестокости, коварства и эксплуататорских наклонностей… Необходимо так поставить дело репрессии, чтобы ее не могли упрекнуть в классовом характере»8. Публицист А.С. Суворин в 1906 г. совершенно справедливо отмечал, что именно безнаказанность грабителей и убийц в большей мере низлагает авторитет государственной власти, нежели что-то иное1.

Ученые советского периода также активно исследовали правовую природу обстоятельств, исключающих преступность деяния, справедливо указывая на недостатки их правовой регламентации. Так, характеризуя уголовное законодательство 1920–30-х гг., И.С. Тишкевич отмечал, что оно «вносило неопределенность в вопрос правомерности необходимой обороны»2. По мнению М.И. Якубовича, закрепленные до 1958 г. в советском законодательстве широкие пределы необходимой обороны влекли ошибки в следственной и судебной практике (Краснов и др., 2022).

В советской уголовно-правовой доктрине широкое развитие получила концепция «общественно полезной» правовой природы обстоятельств, исключающих преступность деяния 3 . На взгляд Н.И. Пикурова, указанные обстоятельства направлены на достижение общественно полезного результата4. Р.Р. Галиакбаров к их основным характеристикам также относит отсутствие общественной опасности и полезность. Солидарен с подобной оценкой и другой отечественный ученый ‒ Б. Разгильдеев (1993: 18–21).

Вместе с тем обоснованной критике в советской науке подверглась концепция о поощрительном характере обстоятельств, исключающих преступность деяния, выдвинутая B.А. Елеон-ским (Васильев, 2015). В опровержение подобного подхода выступили такие советские авторы как Н.И. Загородников, Н.А. Стручков, Ю.В. Голик и др. Главным контраргументом они считали отсутствие признака расширения содержания прав граждан либо приобретения новых благ при реализации данных обстоятельств на практике (Васильев, Окружко, 2019). В равной мере трудно поддержать и точку зрения Х.Д. Аликперова, предложившего включить обстоятельства, исключающие преступность деяния, в систему компромиссных норм борьбы с преступностью5.

Достаточно долго советские авторы, так же, как и ученые дореволюционного периода, не видели необходимости в отграничении необходимой обороны от задержания преступника. Свидетельством этому выступает теория, обоснованная М.М. Исаевым, согласно которой при наступлении тяжких последствий вследствие задержания преступника уголовная ответственность возможна лишь при установлении факта превышения пределов необходимой обороны6. Аналогичное понимание ответственности за причинение вреда при задержании присуще также профессору А.А. Пионтковскому7. Другой автор, А.И. Санталов констатировал: «Ни опубликованная судебная практика, ни работы авторов, специально исследовавших эти вопросы, не содержат ни одного примера подобного рода»8.

Вместе с тем определенные сомнения в тождественности правовой природы указанных обстоятельств справедливо высказывались уже в этот период. Например, А.А. Пионтковский обращал внимание на то, что не обороной, а лишь приравненным к ней по своим юридическим последствиям деянием является принятие мер, направленных к задержанию преступника, если они не выходят за пределы необходимости9. Интересно понимание правовой природы задержания преступника, рассматривающее его как частный случай при крайней необходимости (И.И. Слуцкий и М.И. Якубович)10. Созвучные мысли были высказаны и в трудах Н.Н. Паше-Озерского11.

Достаточно развернутую уголовно-правовую характеристику обстоятельств, исключающих преступность деяния, представила С.Г. Келина, указывая на то, что для различных обстоятельств существуют разные основания для исключения преступности причиненного вреда: при необ- ходимой обороне и задержании лица, совершившего преступление ‒ это отсутствие общественной опасности; при исполнении приказа ‒ отсутствие виновности; при крайней необходимости, физическом или психическом насилии, обоснованном риске ‒ отсутствие противоправности (Келина, 1999: 4–5).

По мнению Ю.В. Баулина, отличительными правовыми признаками указанных обстоятельств выступают: 1) отсутствие признаков противоправности; 2) не содержат вины (Pelevin et al., 2018: 2226–2233).

Советская уголовно-правовая доктрина характеризовалась тем, что в ней были предприняты уникальные попытки осмысления обстоятельств, исключающих преступность деяния сквозь призму состава преступления (А.А. Пионтковский, В.И. Ткаченко и др.). Объективную сторону обороны исследовал Э.Ф. Побегайло, в аналогичном направлении двигался и Т.Г. Шавгулидзе, включая в круг вопросов и изучение субъективной стороны данных обстоятельств. Состав правомерного поступка, исключающего преступность деяния, разработал в своё время Ю.В. Баулин, включив в него объект, субъект, объективную сторону и субъективный контроль совершаемого поступка. Крайне важным выступает вывод В.И. Ткаченко о том, что, обладая внешними признаками преступного деяния, рассматриваемые обстоятельства лишены такой его характеристики как общественная опасность, поскольку имеют иное целеполагание – препятствие причинению вреда.

Обращает на себя внимание концепция И.И. Слуцкого, положившего в основу правовой оценки обстоятельств, исключающих преступность деяния, концепт отсутствия общественной опасности и предложившего классификацию названных обстоятельств в зависимости от степени их «общественной полезности»1.

Современная наука также не остается в стороне от проблемы уголовно-правовой оценки рассматриваемых обстоятельств. Так, A.Б. Иванов, поддерживая действующее уголовное законодательство, тем не менее справедливо обращает внимание на то, что его эффективность возрастает, если обстоятельства, исключающие преступность деяния, воспринимаются в глазах общества как ценное правовое явление, способное привести к достижению социально полезных целей2.

Среди новых подходов к объяснению правовой природы обстоятельств, исключающих преступность деяния, достаточный интерес вызывает теория «внешнего фактора». В рамках данной доктрины указанные обстоятельства рассматриваются как правомерные, т. е. исключается признак противоправности (Блинников, 2014: 8). Многие правоведы теоретически обосновывают социальную полезность обстоятельств, исключающих преступность деяния3. Еще одна группа авторов при оценке правовой природы обстоятельств, исключающих преступность деяния, отталкивается от отсутствия их общественной опасности и вины (Меркурьев, 2004: 33).

Совершенно справедливо замечание А.В. Наумова о недопустимости противопоставления общественной опасности деяния и его противоправности4. На отсутствие противоправности как основной признак рассматриваемых обстоятельств указывают такие отечественные авторы как A.Г. Кибальник5, С.В. Пархоменко6, B.В. Калугин7 и др.

Продолжая традиции изучения советской науки, ученые развивают теоретико-прикладные аспекты концепции состава в преломлении к отдельным обстоятельствам, исключающим преступность деяния. Наибольшее воплощение эти идеи нашли в трудах Г.В. Назаренко8 (в отношении состава необходимой обороны, крайней необходимости и задержания), В.В. Меркурьева и В.Н. Винокурова9, который указывал, что, основываясь на гипотезе состава правомерного деяния, будет возможным точно формализовать в правовой норме законность причинения вреда, выявить наиболее существенные признаки действий по устранению опасности и совершенствовать правоприменительную деятельность. По мнению В.В. Меркурьева, модель целостной системы состава необходимой обороны позволит отграничивать ее от смежных правовых категорий, равно как и от её эксцесса и простых составов преступлений против личности.

Неоднозначным представляется предложенный А.И. Ситниковой подход, согласно которому, в правовой оборот предлагается ввести понятие «состав правомерного (непреступного) причинения вреда» (Ситникова, 2009: 84–85].

Несмотря на сложность правовой природы обстоятельств, исключающих преступность деяния, дискуссионность их теоретико-прикладной оценки на всем протяжении развития отечественной уголовно-правовой теории, по справедливому утверждению профессора С.В. Пархоменко, развитие юридической мысли формирует обновление законодательства, в том числе активно влияет на расширение перечня регламентируемых уголовным законом обстоятельств, исключающих преступность деяния1.

Именно эти процессы нашли отражение в Главе 8. «Обстоятельства, исключающие преступность деяния» УК РФ 1996 г.

Таким образом, анализируя положения отечественной уголовно-правовой доктрины, формировавшиеся в различные исторические периоды, необходимо отметить, что развитие теоретических взглядов на обстоятельства, исключающие преступность деяния, шло по пути уточнения их правовой природы и отграничения отдельных обстоятельств друг от друга. Вместе с тем обращает на себя внимание факт, что несмотря на доминирующее понимание рассматриваемых обстоятельств как исключающих привлечение к ответственности по причине отсутствия их общественной опасности, ряд авторов развивает теоретический подход о правомерности причинения вреда в указанных обстоятельствах. Обладает высоким потенциалом в аспекте совершенствования законодательной и правоприменительной практики понимание указанных обстоятельств с точки зрения юридического состава. Подобный подход позволит не только обособить каждое из рассматриваемых обстоятельств, но и более точно определить их правовую природу. Благодаря развитию теоретической мысли законодательные положения приобрели формализованные очертания, систематизацию в уголовном законе и перспективу дальнейшего поступательного развития. Теория обстоятельств, исключающих преступность деяния, прошла длительный путь развития от правовой оценки свозь призму ненаказуемых видов отдельных преступлений до правомерного причинения вреда.