Особенности быта флотского духовенства на рубеже XIX–XX веков

E-mail:             ORCID:

Cand. Sci. (History), Researcher of the Sector of Contemporary History of the Russian Orthodox Church Saint Tikhon’s Orthodox University, Moscow, Russian Federation.

E-mail:            ORCID: –0001–8371–8955

Dmitry Aleksandrovich Lukovnikov

1st year Graduate student of Institute of History and Politics of Moscow Pedagogical State University.

History teacher of Municipal budgetary educational institution “Uspenskaya Secondary School”.

Moscow, Russian Federation.

Флот традиционно далек от большинства населения России. Немало этому способствует то, что морская служба протекает вдали от глаз обывателя. В свою очередь корабль представляет собой небольшой самодостаточный мир, в котором проходят все радости и горести моряков1. Сам факт постоянного нахождения перед лицом природных стихий (ветер, шторм, буря и т.п.), аварий и различных непредвиденных ситуаций, которые легко могут привести к смерти, формирует у моряков в той или иной степени необходимость в защите, которая создает особую религиозность2, выражающуюся, например, в многочисленных оберегах и суевериях.

Длительные переходы, оторванность от внешнего мира, жизнь в замкнутом пространстве, полная различных ограничений, ежедневная тяжелая работа с ее однообразием и монотонностью, небольшое жизненное пространство, неизменный круг обязанностей, мужской коллектив, вынужденное и не всегда приятное общение, неизбежные ссоры — все это воздействует на психику человека. Поэтому для нормальной жизни на борту необходима социально-психологическая адаптация. А поскольку на рубеже XIX–XX вв. большинство моряков Российского императорского флота были православными, решение всех вопросов, затрагивающих их духовный мир, ложилось на священников, которые были и пастырями, и психологами, и воспитателями3. Более того, после событий Первой русской революции (1905–1907 гг.) командный состав Российского императорского флота считал, что священнослужители должны не только противостоять «влиянию разных сектантов, а также, главное, пропаганде противоправительственных агитаторов»4. При этом деятельность флотского духовенства была неотъемлемой и привычной частью повседневной жизни моряков. Один-два раза в неделю на каждом крупном корабле Российского императорского флота священник совершал богослужение. На небольших кораблях, на которых священнослужители отсутствовали, проходили небольшие богослужения мирским чином. Кроме того, любое важное событие сопровождалось богослужением: присяга, отплытие и возвращение из плавания, государственные праздники, сражение и смерть в бою, увольнение в запас. Разумеется, богослужебная деятельность духовенства упоминается во многих источниках хотя бы кратко5. Однако остальная жизнь священника и, в особенности, быт не интересовали даже большую часть моряков, не говоря уже о других современниках, а в историографии эта тема еще не становилась предметом отдельного исследования. Между тем различные аспекты повседневной жизни имели огромное значение для клирика и во многом составляли специфику священнического служения на флоте. В данной статье на основе широкого круга источников нами будут раскрыты три ключевые аспекта быта судовых священников: особенности одежды, питания и места проживания.

Перед тем как перейти непосредственно к теме исследования, нам необходимо сделать предварительные замечания об иерархии на борту и материальном положении флотского духовенства.

Личный состав Российского императорского флота был четко разделен на офицеров и нижних чинов. Это деление очень точно охарактеризовал современный историк В. Я. Крестьянинов: «Каждый военный корабль представляет из себя как бы маленькое совершенно изолированное государство, население которого состоит из двух крайне противоположных элементов — офицеров и матросов — людей, живущих под одной кровлей, но думающих очень различно»6. Серьезный барьер между командным составом и матросами был основополагающей стороной военноморской дисциплины и во многом определял повседневную жизнь на флоте. Не обойдена эта проблема и в воспоминаниях протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Шавельского: «Детальнее говорить о флоте мне трудно: я сравнительно мало наблюдал внутреннюю жизнь флота, меньше был знаком с его личным составом и с его распорядками и укладом всей его жизни. При моих сравнительно не частых соприкосновениях с флотом у меня получалось впечатление, что в отношениях между офицерами и матросами есть какая-то трещина. Мне тогда казалось, что установить добросердечные отношения между офицерским составом и нижними чинами во флоте гораздо труднее, чем в армии. Это зависело и от состава нижних чинов, и от условий жизни во флоте. Армейские нижние чины были проще, доверчивее, менее требовательны, чем такие же чины флота. И разлагающей пропаганде они подвергались несравненно меньше, чем матросы, бродившие по разным странам и портам. Совместная жизнь матросов с офицерами бок о бок на кораблях, при совершенно различных условиях в отношении и помещения, и пищи, и разных удовольствий, и даже труда — больше разделяла, чем объединяла тех и других»7.

Сам священник занимал в иерархии довольно странное положение, ведь общество еще во многом было сословным, а духовенство относилось к отдельному сословию. Вопреки расхожему (даже среди самого духовенства8) мнению, священники не являлись офицерами. По мнению Морского ведомства, они не были к ним приравнены, а лишь сравнивались с офицерами в некоторых правах9. Да и в целом морские офицеры, как минимум исходя из образования, сословного происхождения и т. д., не считали клириков себе равными. В свою очередь матросы переносили свое привычное представление о приходском духовенстве на судовых священников и, очевидно, не видели между ними разницы. Между тем авторитет приходского священника в изучаемый нами период был низким10. В результате, ни офицеры, ни матросы не считали судового священника «своим».

Жалование судового священника на кораблях Российского императорского флота составляло 60 руб лей11, а в заграничном плавании — 72 руб ля в месяц12. Жалование благочинного (старшего священника эскадры) составляло 87 и 105 руб лей соответственно. По документам Морского ведомства эти суммы проходили как «морское довольствие», то есть, оно выплачивалось исключительно во время плавания. Офицерам шло в дополнение к основному жалованию и столовым деньгам, которые не были положены судовым священникам. По подсчетам современного историка

К. Б. Назаренко, с учетом вычетов13, мичман (самый младший из строевых морских офицеров) Балтийского флота в мирное время получал «1059 руб. 50 коп. в год или в среднем по 87 руб. 46 коп. в месяц»14. Максимум чего мог бы достичь судовой священник — стать благочинным и получать уже не 60 (или 72 в заграничном плавании) руб лей, а 87 (105) руб лей. Между тем благочинный был один на корабельное соединение, и большинство представителей флотского духовенства не занимали эту должность, а мичман затем становился лейтенантом, старшим лейтенантом, капитаном 2-го ранга, капитаном 1-го ранга и т. д. и в связи с этим получал жалование в разы больше. Например, капитан 1-го ранга Балтийского флота мог получать ежемесячно более 400 руб лей15. В результате сложилась парадоксальная ситуация: судовой священник, как правило человек не молодой (о чем, например, свидетельствует красноречивое указание в переписке о назначении духовенства на флот в 1902–1903 гг.: иеромонаха Троице- Сергиевой лавры нельзя отправить на флот, поскольку «слишком еще молод (37 лет)»16), получает жалование, сопоставимое только с самым младшим офицером — мичманом, которому на тот момент около 20 лет. Между тем в возрасте 40–50 лет офицер уже вполне мог быть капитаном 1-го ранга и получать жалование в 6 раз больше! Это обстоятельство, разумеется, не могло благотворно сказываться на самом статусе судового священника, а также на особенностях его быта.

Данная ситуация с материальным положением флотского духовенства связана с тем, что все судовые священники вплоть до 1902 г. были нештатными, то есть, они продолжали числиться епархиальными клириками, временно командированными на флот, которые по окончании плавания возвращались на свое место служения. В документации непременно прописывалась принадлежность священника к монастырю, что подчеркивало его временный статус. Например: «Крейсер 1 ранга “Адмирал Нахимов” — Иоанно-Златоустого московского монастыря иеромонах Авель»17. Нештатные клирики получали средства от Морского ведомства только на время плавания, а финансовые привилегии штатного духовенства на них не распространялись18. Поэтому, как правило, на флоте оказывались монашествующие, не обладающие должным уровнем образования. Под штатным духовенством подразумеваются священнослужители, которые числились по Ведомству протопресвитера военного и морского духовенства, получали постоянное жалование, прибавку к нему и право на пенсию. Всего этого судовые священники, как нештатные, не имели. В 1902 г. часть священников стала штатной19, но 2/3 оставались нештатными. Лишь в 1911 г. штат был существенно расширен20. Теперь большинство судовых священников было официально трудоустроено клириками Ведомства военного и морского духовенства и получало не только морское довольствие, но и достойное постоянное жалование, различные надбавки и право на пенсию. Теперь на флот пришли преимущественно представители белого духовенства, которые были выпускниками духовных семинарий и академий. Так в 1911–1912 гг. прошла кадровая реформа флотского духовенства. Однако существенного эффекта, с точки зрения отношения к священнослужителям на флоте, изменение материального обеспечения судовых священников не дало, ведь за все прошлые годы среди моряков сложилось определенное отношение к священникам, и на его изменение, вероятно, понадобились бы годы. Между тем вскоре произошла революция, и институт Военного и морского духовенства был упразднен.

Особенности одежды судовых священников

Среди православного духовенства Российской империи бытовало мнение о недопустимости появления заграницей в священническом одеянии. Оно доходило до того, что, по мнению флотских священников, в иностранных портах священнослужителю нельзя даже «съезжать» с корабля на берег21, а тем более ходить по улицам в «православно- русском одеянии духовенства» без риска подвергнуться незаслуженному осмеянию и оскорблению22. Это мнение активно подогревалось и добавлялось новыми подробностями от сослуживцев-о фицеров, священников, служащих в посольствах23 и от различных «доброжелателей», убеждающих, что в духовном костюме за границей быть «никак было нельзя»24. Причем бытовало представление, что хождение в гражданском костюме позволяет не отдавать «и себя и свое одеяние, а чрез это и как бы и все православно- русское духовенство, на посмешище заграничным дикарям»25. Таким образом, священникам, отправлявшимся в плавание, было навязано мнение о необходимости приобретать гражданское платье, чтобы иметь возможность сходить на берег. Альтернативой этому расхожему мнению, как считали клирики, было лишь «все время сидеть в своей каюте, как в берлоге»26 и лишь с корабля рассматривать заграницу27. Следовательно, священнослужителю нужно было смириться и оправдывать необходимость переодевания в «вольное» платье народной мудростью: «в чужой монастырь с своим уставом не суйся»28.

Судовой священник яхты «Штандарт» протоиерей Димитрий Поликарпов так описывает покупку гражданского платья: «Однако не без смущения входил я в “магазин готового мужского и дамского платья”, думая, что удивлю и, пожалуй, насмешу там всех своим появлением. Я уже готовился услышать “любезное”, соединенное с плохо скрываемой иронией, замечание и предубеждение, что я, “вероятно, по ошибке не туда зашел” и — еще более удивит их, заявив, что мне нужно и именно для себя пиджачную пару и летнее пальто. Но ничего подобного не случилось: выслушали спокойно, без всякой тени удивления и усмешки, как будто так и быть должно, и, вместо ожидаемого ехидного вопроса, я услышал самый естественный: “вероятно, за границу собираетесь?” Оказалось, что у них я был далеко не первый и, вероятно, не последний из таких оригинальных покупателей штатского платья для себя. После этого у меня отлегло на сердце, и я уже без смущения совершил покупку»29.

Важно отметить, что на гражданское платье нужны были деньги, а поскольку Морское ведомство начинало выплачивать жалование духовенству только после начала плавания, то покупка могла стать проблемой. Кроме того, священнослужители, особенно в возрасте, уже десятилетиями носили подрясник, рясу и могли совершенно не разбираться в том, какой костюм им выбрать и как его носить. В результате морские офицеры, в особенности мичманы, могли подтрунивать над ними. Например, так контр- адмирал Д. В. Никитин- Фокагитов описывал судового священника броненосца «Император Николай I» иеромонаха Мину: «Статское платье у него было заблаговременно закуплено еще в Кронштадте в татарских ларьках против Гостиного двора. Хоть и не модный был его наряд и не совсем по мерке, но о. Мина находил, что зато “материал добротный”. В шляпе с широкими полями наш иеромонах со своими длинными волосами имел вид несколько “артистический” и не совсем обычный»30.

Таким образом, во время путешествий по разным странам священнослужители стремились «замаскироваться», поскольку считали, что могут подвергнуться осмеянию со стороны местных жителей. В свою очередь это, возможно, показывает их определенную неуверенность, боязнь выделиться из общей массы «господ».

На фоне большинства клириков ярко выделяется иеромонах Сергий (Страгород-ский), будущий патриарх, который дважды исполнял обязанности судового священника. Первый раз это происходило в 1890 г. на пароходе «Кострома», когда священнослужитель отправлялся в Японию, а основная часть пути туда проходила на этом судне. Являясь пассажиром, фактически иеромонах исполнял обязанности судового священника. Второй раз он исполнял обязанности судового священника в 1891–1892 гг. на крейсере «Память Азова» вместо заболевшего клирика. Пробыв в заграничных плаваниях достаточно долго, он отмечал: «После я был в своем духовном платье везде, был один без всяких провожатых и нигде ничего, кроме особенного почтения и предупредительности, не встречал. Ходить священнику в светском костюме за границей — это одно из многочисленных наших суеверий, от которых пора бы отрешиться. Каюсь весьма, что послушал тогда своих учителей»31. Однако большая часть клириков, исходя из известных нам источников, продолжали носить светскую одежду в заграничных портах.

Необходимо также добавить, что еще одной причиной, по которой священник мог «маскироваться», было скромное жалование, которое не позволяло тратить во время путешествий столько же средств, сколько могли себе позволить офицеры. Ярче всего об этой проблеме пишет архимандрит Владимир (Гиганов), бывший судовым священником в 1890-х гг.: «Для офицера, получающего вполне достаточное жалование, легко предпринимать такие путешествия, как поездка в Париж, в Каир и проч. и при том с таким комфортом, какой приличествует офицеру; священник и предпринял бы что-нибудь, как путешественник, но вследствие ограниченности содержания не всегда может это сделать; или же если и предпринимает какое-либо путешествие, то с разного рода лишениями и неудобствами, как, напр., в третьем классе в вагонах, останавливаться в самых дешевых гостиницах и проч.; вследствие этого по необходимости приходится прибегать даже к обману; так, напр., когда я ездил из Шербур-га в Париж в 3-м классе и когда меня французы спрашивали кто я такой, то я счел долгом скрыть своё настоящее звание и выдавал себя за ресторатора с крейсера “Генерал- Адмирал”. Но главная сила не в этом — человек иногда не придает особенного значения разным внешним неудобствам и бывает малым доволен, да и должен быть доволен по Евангелию, если при этом не страдает моральная сторона дела в смысле ли вообще унижения человеческого достоинства или в частности, как здесь, в смысле умаления чести священника; и при многом, да чувствует себя не довольным, если к этому многому присоединяется моральная неудовлетворенность»32. Небольшое жалование приводило к определенном сложностям и в сфере питания.

Особенности питания судовых священников

Согласно статье 986 Морского устава, «священник обедает в кают-компании33 и благословляет обед»34. При внешней безобидности и благочестии данная статья фактически вычеркивала священнослужителя из числа офицеров корабля. Для лучшего понимания необходимо кратко обрисовать ситуацию, связанную с питанием офицерского состава дореволюционного флота. Морские офицеры ежемесячно «получали так называемые столовые деньги, на которые должны были либо закупать провизию самостоятельно (такое бывало, в основном, на берегу), либо пускать их в “общий котел” и столоваться в кают-компании. <…> Безусловно, офицерский стол был куда богаче матросского — прежде всего потому, что офицер имел возможность выбирать своего “кормильца”. Дело в том, что члены кают-компании регулярно выбирали так называемого содержателя — человека, который отвечал, говоря современным языком, за вкусную и здоровую пищу»35. Бюджет содержателя, формировавшийся из столовых денег, тратился на приобретение продуктов, из которых офицерский кок осуществлял приготовление блюд, которые подавались в кают-компании. Священник же столовых денег не имел и ничего в общую кассу не вносил, а значит, питался за счет офицеров.

С одной стороны, священнослужитель, питаясь в кают-компании, благословлял пищу только офицерам и, по словам иерея Иоанна Дьяконова, «этот даровой стол, всегда и неизменно доказывал одно лишь благородство, тонкую деликатность и внимание г. г. морских офицеров к своему духовному отцу»36. Но с другой стороны, это ставило священника в зависимое, и даже унизительное положение. Ведь значительная часть офицеров не была глубоко верующими людьми, а наличие в кают-компании священнослужителя, питающегося за их счет, особенно если он был малообразованным, делало отношение к духовенству со стороны членов кают-компании более негативным. Архимандрит Владимир (Гиганов) отмечал: «Хотя многие офицеры и называют такой обычай хорошим, но он может казаться хорошим только для тех, кто считает священника не равноправным с собою, как только лишь допущенным в кают-компанию по какому-то особенному исключению, по какой-то милости, а не по праву; а кто думает о священнике как о равноправном члене кают-компании, для того такой обычай не будет казаться хорошим, потому что даровое кормление показывает на неравноправность, на зависимость, на подчинение, так как только старшим прилично кормить даром младших, а не равным равных. Другое было бы дело, если бы в уставе взамен слов: “священник обедает в кают-компании”, было бы сказано: “офицеры обязаны кормить священника даром”; тогда и священник, и офицеры смотрели бы на это дело, как на долг, как на обязанность со стороны последних по отношению к первому, а не как на вынужденную милость; и тогда в этом пункте не только не нарушалась бы равноправность священника, как члена кают-компании, но даже оказывалась ему этим самым особенная привилегия, как долг чести духовных детей к своему духовному отцу»37.

В этом же ключе иерей Александр Касаткин в письме к протопресвитеру военного и морского духовенства Александру Желобовскому описывает ситуацию с питанием в кают-компании: «Прибыв на крейсер [Герцог Эдинбургский], я прежде всего постарался поставить себя в добрые отношения, с одной стороны, к обществу офицеров, а с другой, к нижним чинам команды. Я знал, что священник на судне занимает невысокое положение, знал, что он только из милости член кают-компании, что он, довольствуясь даровым столом, должен претерпевать многое “ради хлеба-куса”, как сказал про духовенство своего времени св. Димитрий Ростовский»38.

По мнению писателя А. А. Смирнова, именно с даровым питанием в кают-компании связано появление пословицы «коту и попу хорошо живется»39. Эта гипотеза подтверждается протопресвитером Георгием Шавельским, который приводит в воспоминаниях слова капитана 1-го ранга Попова40: «Почти все священнические должности замещены полуграмотными, вольнонаёмными иеромонахами, весьма часто служащими посмешищем не только для офицеров, но и для матросов, многим из которых они уступают в развитии. Не имея возможности оплачивать стоимость стола в офицерской кают-компании, они кормятся за счет офицеров. Последние, условливаясь с содержателем кают-компании, так и уговариваются: кормить столько-то офицеров, кота и попа. Потом этому бесплатному настольнику приходилось выслушивать от молодежи обидные шутки и даже издевательства»41. То, что нередки были случаи, когда судовой священник мог стать объектом для насмешек со стороны молодых офицеров42 или пренебрежительно- снисходительного отношения офицеров, «доходящего даже до обращения на “ты”»43, подтверждается и в других источниках.

Архимандрит Владимир (Гиганов) отмечал: «Очень трудно было мне установить, по крайней мере формально, более или менее нормальные отношения ко мне некоторых гг. офицеров, открыто обращавшихся со мной унизительно для моего сана, тем более, что они находили себе поддержку в большинстве гг. офицеров, считавших вообще обращение со священником с характером покровительства, шутливости, бесцеремонного обращения на “ты” и проч. нормальным; мои претензии на равноправность отношений они находили странными, находя поддержку в примере прочих судов эскадры, где гг. офицеры почти все обращаются с иеромонахами именно в таком тоне и на “ты” без всякого возражения со стороны последних»44.

Истинные причины сложившейся ситуации лежат в финансовой сфере. Выше уже были приведены слова капитана 1-го ранга Попова о том, что судовые священники не имели возможности «оплачивать стоимость стола в офицерской кают-компании»45. Этому же мнению вторит архимандрит Владимир: «Но допустив священника в кают-компанию, Морской устав не назначил ему столовых денег и тем самым поставил его в зависимое отношение от офицеров, а именно: так как священник вследствие ограниченности содержания не в состоянии платить своей части за кают-компаней-ский стол, то офицеры как-бы из милости кормят его даром»46. Штатный судовой священник Балтийского флота Федор Круглов отмечал, что флотское духовенство «получая скудное жалованье и не имея никаких доходов, вынуждено, в материальном отношении, безумно бедствовать, во всем нуждаться»47.

Как уже упоминалось выше, самый младший строевой офицер флота получал в среднем 87,46 руб лей в месяц48. При этом каждый из офицеров был членом кают-компании, а значит был должен платить за общий офицерский стол. Ежемесячный взнос на питание в кают-компании составлял не менее 30 руб лей с каждого офицера49. Сумма была обусловлена тем, что большинство офицеров были представителями дворянского сословия, а часть из них — титулованными особами. Соответственно уровень кают-компанейского стола должен был соответствовать лучшим ресторанам Российской империи50. Между тем матросы ели подразделениями из общего бака ложкой, тарелок и вилок им не полагалось. К ним всегда (до марта 1917 г. это было обязательным) обращались на «ты», как это было нередко и в отношении священника. И здесь мы видим любопытную грань: священник ест за офицерским столом, то есть, фактически в ресторане, а отношение к нему нередко — как к простому матросу, на «ты».

При скромном жаловании, которое полагалось священнику, выплачивать 30 рублей в месяц было бы непросто. Судовой священник броненосца «Император Александр II» иерей Иоанн Дьяконов в воспоминаниях так обозначает проблему материального обеспечения судового священника и питания: «Материальные условия его таковы, что он не может думать спокойно даже о ближайшем будущем. Офицерам и чиновникам доступны развлечения: они, утомившись продолжительным плаванием, могут брать отпуски; и при всем том каждый из них может отложить про запас порядочную сумму. Священник предпринимать поездок не может и откладывать на черный день ему не приходится. Принимая во внимание скромность его потребностей, “довольствия” его можно считать совершенно достаточным, если он один. Но если у него есть дети, престарелая мать, бедная сестра или другие родственники (а у кого их нет?), которым он должен помогать, тогда положение его будет совсем незавидным. В этом случае бесплатный стол в кают-компании — традиционный обычай на судах флота — является для священника поистине благодеянием. Но этот даровой стол… свидетельствует в то же время о скудости вознаграждения судового священника»51. Таким образом, бесплатный стол, с одной стороны, позволял священнику питаться и оставлять денежные средства на остальные нужды, а с другой — подрывал его авторитет.

Архимандрит Владимир (Гиганов) также отмечает, что священник получает «жалованье только морское», то есть морское довольствие, «в количестве мичманско-го»52. При этом он обращает внимание читателей «Вестника военного духовенства» на то, что священник «до начала кампании, хотя бы он и числился назначенным на военный корабль, жалованья никакого не получает; от чего он некоторое время вынужден находиться в затруднительном положении; так, я был зачислен на “Генерал- Адмирал” 1-го мая 1892 г., а жалование стал получать только 1-го сентября того же года; вследствие чего я принуждён был перебиваться целых четыре месяца, как мог; подобное же случалось и при переходе с “Генерал- Адмирала” на “Владимир-Мономах”, когда я некоторое время снова должен был жить без жалования»53. То есть, священник даже теоретически не мог бы внести полагающуюся лепту в общий стол кают-компании, поскольку не располагал жалованием. А значит, клирик и не мог себя ощущать полноценным членом кают-компании. Справедливости ради надо отметить, что для многих сельских священников уровень материального обеспечения флотского духовенства мог быть пределом желаний, а путешествовать за границей для них было непозволительной роскошью. Именно поэтому среди епархиальных клириков были священнослужители, желавшие отправиться на флот.

Каюта судового священника

Важное значение для повседневной жизни на борту имела статья 975 Морского устава, регулирующая размещение личного состава на корабле: «Все чины, служащие на корабле, размещаются в следующем порядке: 1. командир корабля; 2. а) старший офицер, б) старшие два вахтенных начальника, в) штаб-офицеры: флотские, штурманские, морской артиллерии, инженер-м еханики, состоящие по адмиралтейству и медицинские чины штаб-офицерского чина; 3. а) ревизор и прочие вахтенные начальники, б) старшие офицеры: штурманской, артиллерийский и механик обер-офицерских чинов, в) прочие лейтенанты, г) священник, д) капитаны и штабс- капитаны корпуса штурманов и остальных морских служб и медицинские чины IX класса54; 4. а) мичманы, б) обер-офицеры остальных морских служб и медицинские чины остальных классов; 5. нестроевые чины в составе экипажа, как то: шкипер, комиссар55, содержатель по механизму, учитель музыки, лекарский помощник и проч., а также боц-ман»56. Как мы видим, судовой священник упомянут в одном разделе со старшими специалистами в обер-офицерских чинах. Разумеется, обер-офицеры (младшая категория среди офицерских чинов) и разного рода служащие, приравненные к ним, находились внизу офицерской иерархии. Среди самих морских офицеров наблюдалось существенное расслоение. Они делились на строевых (командир, старший офицер и офицеры, имевшие право нести обязанности вахтенного начальника) и специалистов (штурманы, артиллеристы, минные офицеры, инженер- механики и приравненные к офицерам лица, например, судовой врач). Строевые офицеры были «белой костью» флота, большая часть которых была дворянского происхождения57. К остальным офицерам отношение со стороны строевых офицеров было снисходительным, и не последнюю роль в этом явлении играл сословный аспект58. Однако поскольку корабль был разделен на два лагеря — привилегированный (офицеры) и непривилегированный (нижние чины), то, согласно вышеупомянутой статье Морского устава, священнослужитель четко был отнесен к первому, хотя и воспринимался офицерским составом как самый последний из них. Однако в сравнении с любым нижним чином судовой священник был привилегированным лицом.

Согласно статье 977 Морского устава, каюты, расположенные «в кают-компании, имеют преимущество перед каютами на кубрике59 и на палубах. Священник получает каюту на кубрике или на палубе, дабы быть доступнее для команды»60. Таким образом, с точки зрения распределения кают, несмотря даже на то, что священник указан в статье 975 среди старших специалистов по разряду 3, фактически он оказался одним из наименее почетных (5-й разряд).

Лучше всего сложившуюся ситуацию объясняет архимандрит Владимир (Гига-нов): «Таким образом, священник в праве на выбор каюты помещен в 3-й разряд как бы по ошибке, на самом же деле он получает каюту по 5-му разряду; а если там и прибавлено: “чтобы доступнее быть для команды”, то такое пояснение может быть и имело особый смысл, не обидный для священника в прежнее время, когда военные корабли были парусные и когда в помещении нынешнего машинного отделения устраивались каюты для офицеров, а теперь, при настоящем устройств судов, такое пояснение может показаться резонным только тому, кто не знает судовой жизни и расположения кают, потому что в офицерском отделении, исключая каюты, помещенные в кают-компании, все каюты, особенно прилегающие к жилой палубе команды, не менее доступны для команды, как и каюты на кубрике, где они есть, или в лазаретном отделении и в жилой палубе команды. Доктора также нужны для команды, как и священник, однако же им не отводятся каюты “на кубрик, дабы доступнее быть для команды” или в носовом отделении, чтобы быть ближе к лазарету. Во всяком случае, прибавка “на кубрике” в прежнее время, при особом расположении кают на парусных судах, по всей вероятности, и имела особый смысл, не обидный для священника; теперь же она прямо указывает на низшее достоинство каюты для священника, что в большинстве случаев и подтверждается фактами, практикой, т. е., священник получает каюту применительно к 5-му разряду, а не к 3-му. А если я и занимаю каюту в офицерском отделении, то это, очевидно, потому, что в жилой палубе команды в носовом ее отделении всего только одна каюта для боцмана; и если бы там была еще другая, то меня, наверное, поместили бы туда на законном основании, в пользу чего говорит то, что месяцев 5 тому назад в кают-компании, при участии старшего офицера, и поднимался вопрос о перемещении меня из ординарной каюты в двой ную вместе с учителем музыки, т. е. с лицом 5-го разряда, несмотря на то, что у меня в каюте помещается много таких церковных вещей, для которых нет подходящего помещения на судне; да и вообще положение священника таково, что помещение его в двой ную каюту представляет гораздо более неудобств, чем офицера. Во всяком случае, хотя в выборе каюты священник и помещен по 3-му разряду, но он нисколько не гарантирован от того, что его не поместят по 5-му разряду, несмотря на несоответствие с правом священника приставать к правому трапу, наравне со штаб-офицерами»61.

Можно полагать, что в конце XIX — начале XX вв. единственным существенным аргументом в пользу предоставления судовому священнику личной каюты была необходимость выделить помещение для хранения разборной церкви и другого церковного имущества. Поэтому священнослужителю каюта все же выделялась, но нередко была небольших размеров или сопровождалась другими неудобствами. Например, в каюте судового священника на крейсере «Адмирал Нахимов» отсутствовал иллюминатор, что доставляло клирику дискомфорт: «Не хочется спускаться в каюту, куда ко мне не попадает ни один ласковый луч света. Надоело постоянное электрическое освещение, необходимое в моей каюте и днем. И для глаз оно утомительно, так как при письме и чтении оно дает резкие световые блики на глянцевитой бумаге, на какой теперь стали печатать, кажется, большинство книг»62. Даже на императорской яхте «Штандарт» каюта судового священника не была достаточно комфортной. Так ее недостаток описывает протоиерей Дмитрий Поликарпов: «Вскоре приехали на яхту с визитом французский консул, как исполняющий вместе обязанности и русского консула, почему яхта, провожая его, отсалютовала ему семью выстрелами. А так как одна из пушек, употребляемых для салюта, стоит как раз над каютой священника, то, всякий раз, как раз давалась команда комендорам: “приготовиться к салюту”, я тоже принимал это к сведению, только по-своему готовился к нему, стремглав убегая из каюты и спасаясь от него где-нибудь в кормовой части»63.

В западном христианстве иконостасы отсутствуют, поэтому у морского капеллана было значительно меньше церковного имущества, а значит, необходимость в отдельной каюте для священнослужителя было несколько ниже (хотя, как правило, ее старались выделить). В 1895 г. при проектировании французского броненосца «Бувэ» произошел любопытный случай: «Генеральная инспекция, изучая схемы кают, обнаружила отдельный кабинет для священника и поинтересовалась “в какой момент было дано разрешение на подобную бесполезность”. От кабинета немедленно отка-зались»64. Таким образом, мы можем видеть, что и в других флотах у духовенства возникали сложности в повседневной жизни.

***

У священников Российского императорского флота, несмотря на их высокое призвание и особый статус Православной Церкви (ведь только православные священнослужители могли назначаться на корабли), были довольно стесненные бытовые условия. Жалование судового священника вплоть до начала XX в. было низким (на уровне самого младшего офицера — мичмана), вследствие чего не мог вносить деньги за питание в кают-компании. А значит обедал за счет офицеров, что вызывало снисходительное, если не презрительное, отношение к клирику, как к «нахлебнику». Увеличение жалования не смогло изменить сложившейся ситуации, тем более, что по сложившейся традиции священник и при высоком жаловании не вносил денег за питание в кают-компании. Если клирик был назначен в заграничное плавание, он сталкивался с проблемой, требующей денежных средств — с необходимостью покупки светской одежды, ведь по сложившемуся в российском обществе мнению, священнослужитель не мог появиться в заграничном порте в духовном одеянии. А поскольку многие судовые священники зачастую были монашествующими, которые, как правило, не разбирались в моде и не умели носить светский костюм, они могли легко стать объектом насмешек со стороны офицеров, которые по происхождению и образованию несравненно лучше разбирались в светской жизни. С местом проживания у судового священника также нередко были сложности, поскольку его каюта чаще всего была небольших размеров или сопровождалась другими неудобствами.

Таким образом, у флотского духовенства было не только неоднозначное положение в корабельной иерархии, но и бытовые сложности, которые не способствовали авторитету священнослужителя. То есть, любой клирик, попадавший на корабль, был заведомо в непростой ситуации, и было необходимо приложить немало усилий для того, чтобы достойно нести свое служение и завоевать расположение моряков. А поскольку до кадровой реформы 1911–1912 гг. большинство священников были иеромонахами, многие из которых не имели должного уровня образования, им было довольно сложно приобрести авторитет среди моряков, в особенности в среде офицеров. В результате многие представители флотского духовенства фактически оказывались «чужеродным элементом» на борту корабля, что не позволяло им в должной мере выполнять возложенные на них социальные роли. Кадровая реформа привела на флот много образованных и талантливых священников, но эта запоздавшая мера уже не могла исправить общей ситуации, и вскоре матросы станут авангардом революции, а институт военного и морского духовенства будет упразднен.