Особенности формирования административно-политических элит в условиях трансформации российского общества

В отечественной политологии прослеживается наличие достаточно большого интереса к проблемам научного осмысления значения элиты в российском социуме. Так, президент РФ В.В. Путин отметил: «Постоянно повторяющаяся в истории проблема России – это стремление ее элит к рывку, к революции вместо последовательного развития. Между тем, не только российский, но и мировой опыт показывают пагубность исторических рывков: забегания вперед и ниспровержения без созидания»¹.

Тем не менее все еще сравнительно спорной считается проблема функциони- рования элит в российском социально-политическом пространстве, особенно на региональном уровне.

Неоднозначность отечественной элиты (в т.ч. региональной) объясняется тем, что в российской истории XX – начала XXI в. властвующие круги существенно трансформировались параллельно с модификацией политической системы. В данной связи особое значение приобретает проблема трансформации и позиционирования региональных элит, о которых будет сказано ниже.

Первая важная «революционно-политическая трансформация», повлиявшая на процесс формирования отечественной элиты, произошла в октябре 1917 г. Тогда был организован специальный правящий слой – номенклатура, т.е. перечень руководящих должностей, назначение на которые утверждали партийные органы. Номенклатура была выстроена по строгой иерархии с большим уровнем интеграции на базе коллективной идеологии, с малым уровнем соперничества и небольшой конфликтностью между внутриэлитными сообществами. В это же время номенклатурная элита начинает складываться и на региональном уровне.

Уже в 1930-х гг. проявлялись группы интересов внутри региональных властных кругов, роль которых была легитимирована благодаря федеративной форме устройства советского государства. Реформы территориального управления экономикой в период правления Н.С. Хрущева значительно усилили политический вес и ресурсы региональных элит. Во времена «застоя» благодаря определенному балансу интересов федеральная власть не препятствовала региональным элитам управлять на основе коррупции, клановости, патрон-клиентарных отношений, требуя взамен безоговорочного выполнения политических и экономических требований федерального центра [Мохов 1995].

В середине 1980-х гг. в правящей элите стали развиваться процессы структурной дезинтеграции, которые привели к внутриэлитному конфликту идеологических ценностей, связанному с трансформацией политического курса. К концу 1980-х гг. на смену номенклатурному принципу пришел демократический, который наиболее ясно отразился на региональном уровне, где новая политическая элита развивалась (и развивается) в контексте административнотерриториальных трансформаций.

В 1990-х гг. элита постепенно обновилась почти во всех краях, областях и автономных округах. Правда, новой она была лишь в некоторой степени, ведь половина глав администраций были назначены из числа бывших руководителей органов исполнительной или представительной власти, приблизительно пятая часть – из работников советского аппарата более низкого уровня и только треть – из новых кадров (директоров предприятий, работников научных организаций и других представителей неполитической сферы).

Тем не менее выборные тенденции усиливались. Это имело как позитивное, так и негативное значение для региональных политических элит. С одной стороны, формировалась база для разделения властей, создания гражданского общества, организации равноправных субъектов федерации, с другой – выборность глав субъектов дестабилизировала политическую ситуацию, разрешив губернаторам стать самостоятельными по отношению к центру. Возникла опасность «парада суверенитетов», который мог закончиться распадом государства. У федеральной власти почти не оставалось рычагов воздействия на региональную элиту. Таким образом, формирование региональных элит Российской Федерации начинается после распада СССР, когда к власти приходят региональные политические группировки [Лапина 1998: 100].

После того как В.В. Путин запустил процесс политического реформирования с целью упрочения властной вертикали, власть федерального центра была восстановлена, а главы регионов стали всецело подвластны президенту. Опасность распада государства была исключена за счет отмены демократической процедуры всенародных выборов, а также благодаря идее административнотерриториального укрупнения регионов (создание федеральных округов, слияние субъектов федерации т.п.).

Кстати, изучая появление идеи укрупнения регионов, можно заметить достаточно интересную (и отчасти двойственную) совокупность оснований, ее породивших. В контексте анализируемой в данной статье проблемы можно выделить несколько таких оснований:

– создание вертикали власти для увеличения контроля над политическими элитами регионов;

• –    желание региональных элит выказать лояльность центру;

• –    склонность глав субъектов федерации привлечь в регион дополнительные финансовые потоки, «выгоднее продать регион»;

• –    тяготение бизнес-элит регионов к получению как можно большей выгоды от укрупнения.

Комментируя последнее, важно отметить, что заинтересованность бизнес-элит в укрупнении зависит от их позиций в регионе. Предполагается, что региональный бизнес теоретически должен проигрывать от объединения, т.к. при перемене руководства субъекта ломаются все ранее существовавшие связи. Что касается крупных транснациональных компаний, то чем меньше регионов на карте страны, тем проще им вести бизнес, установив связи с руководством нескольких крупных субъектов. На практике все может оказаться совсем наоборот: местный бизнес проявляет заинтересованность в идее объединения, если ему удается участвовать в инвестиционных интеграционных проектах, а крупным компаниям время от времени дешевле взаимодействовать с мелкими субъектами.

Впрочем, и формально возрожденные сегодня демократические процедуры выборов глав субъектов, и снова набирающая вес идея укрупнения регионов по-прежнему не освобождают от проблемы изменения качества региональных элит.

Как замечает О. Крыштановская, «парадокс состоит в том, что не выборы, а назначения привели наверх новых людей» [Крыштановская 2005: 133]. С другой стороны, некоторые исследователи особо выделяют беспринципность современной политической элиты. Так, О. Гаман-Голутвина пишет, что «преклонение перед силой остается доминирующей установкой поведения и центральной, и региональных властей, и населения» [Гаман-Голутвина 2000: 172]. Это провоцирует безоговорочную преданность президенту, с одной стороны, и устойчивый приоритет региональных клановых заинтересованностей над национальными – с другой.

Исследователи выражают обеспокоенность сложившимся стратегическим потенциалом элиты, которая призвана защищать общество и повышать уровень его благосостояния. Так, Т. Заславская считает, что элите «удалось создать такие правила игры, которые обеспечивают ей бесконтрольность и безответственность перед обществом. Результатом является углубление взаимного отчуждения власти и общества, проявляющегося, с одной стороны, в равнодушии власти к бедам народа, а с другой – в тотальном недоверии народа к представителям и институтам власти» [Заславская 2004: 294-295].

Важно иметь в виду и то обстоятельство, что все еще нет ясных критериев, которым должна соответствовать политическая элита. Потому существует потребность проведения комплексного научного анализа критериев элитарности, обусловливающих совокупность личных и деловых качеств индивида, рекрутируемого в элиту [Воронцов 2013: 57-59]. Правящую элиту некорректно характеризовать как «хорошую» или «плохую». Она является производной от уровня зрелости соци- ума и условий, существующих в конкретный период в экономической, политической и социальной сферах. Так, в постсоветскую эпоху произошло расхождение между элитарностью, понимаемой в классическом смысле этого термина, и владением подлинной политической властью. Резкое увеличение значения принадлежности к команде, землячеству первого лица, высокая экономическая обеспеченность кандидата в ряды элиты, источники которой почти не имеют значения, определили низкую компетенцию большой доли претендентов, попадающих в элиту, привнесение ими в элитарный слой коррупционных элементов, отсутствие у них побуждений к самосовершенствованию. Аналогичное положение сформировалось в результате слабости гражданского общества, обширного применения властью административного ресурса и информационных технологий в процессе переформатирования элит, ограничения участия общественности в контроле за правящей элитой. По факту элитный рекрутинг стал внутренней функцией высшего уровня правящей политической элиты, а процедура развития и обновления элиты трансформировалась в самовоспроизводство правящего класса, почти потеряв связь с гражданским представительством.

По сути, можно даже допустить, что главные вопросы современной России кроются в отсутствии «новой элиты», способной взять на себя ответственность править по-новому. Вследствие этого революция почти не произошла, т.к. элита, пришедшая к власти, взяла на вооружение многие методы советской номенклатуры.

Из всего вышесказанного напрашивается вывод о том, что исследование трансформации политических элит современной России невозможно вне сравнительного измерения. Распад Советского Союза, крушение экономической и политической систем страны – все эти процессы затронули субъекты РФ, которые не могли остаться в стороне от радикальных реформ и испытали потрясения кардинальных преобразований. Российские регионы как неотъемлемая часть Российской Федерации не были самостоятельными в выборе курса общественнополитического развития, их история – это следствие истории страны. Поэтому вне российского регионального контекста изучение процессов динамики и позиционирования политических элит не может быть теоретически успешным.

В этой связи большой интерес представляют серьезнейшие исследования признанных отечественных элитологов из Южно-Российского института управления РАНХиГС по изучению лидерско-элитной составляющей региональных политических процессов [Понеделков, Воронцов 2015; Понеделков, Старостин, Змияк 2014].

Контекст рассматриваемой проблематики их исследования, а также работы целого ряда других авторов позволяют констатировать, что содержание трансформационных процессов, продолжавшихся на протяжении постсоветского периода, проявилось:

• –    в появлении новых источников рекрутирования (например, бизнес-структуры), слиянии во многих регионах политических и бизнес-элит;

• –    более открытом характере региональных элит, их способности адаптироваться к новым условиям;

• –    возрастании профессионального и интеллектуального потенциала региональных элит;

• –    формировании региональных «партий власти» вокруг действующих глав субъектов;

• –    наличии кланового характера внутриэлитных взаимоотношений;

• –    формировании общекорпоративных интересов различных элитных групп.

Таким образом, чтобы открыть путь в руководящие органы одаренным людям, нужно включить социальные лифты. В СССР такие лифты работали – их обеспе- чивали комсомол, партия, армия. Сегодня у тех, кто не имеет материальной базы, социальной поддержки и семейного положения, шансы пробиться в элиту почти равны нулю. В результате во власти находятся «середняки» из второго и третьего эшелонов советской элиты, от которых бессмысленно ждать креатива и способности принимать эффективные решения (включая ответственность за них). Тех, кто пришел на смену советским представителям властных кругов, нельзя, по существу, причислять к элите, т.к. они не выполняют основной ее функции – не формируют повестку дня общества. Их главная и единственная цель – удержаться у власти. С другой стороны, лица, пришедшие к власти в 90-е гг., архивируя общественные настроения постсоветского человека, создали необходимые условия для деполитизации и фундаментализации его общественной жизни, для отчуждения человека и общества от реальной политики. В результате существенной деформации объекта, субъекта, способов и средств политической деятельности сформировалась особая административная реальность с вкраплениями реликтов советской и постсоветской действительности – чиновники в очередной раз переиграли политиков.

Поэтому в ближайшие годы в основе повестки дня общества должна быть задача повышения эффективности деятельности политико-административной элиты (особенно региональной) за счет качественного обновления способов и средств реализации власти, а также за счет активного решения общественных задач и критического пересмотра отношения элиты к самой себе.