Особенности повествования Томаса де Квинси в романе "Исповедь английского опиомана"

Томас Де Квинси (Thomas De Quincey: 1785–1859) – писатель, которого некоторые литературоведы считают автором второго плана. Его творчество мало исследовано, но заслуживает пристального внимания. Томас Де Квинси – представитель английского романтизма, на чье творчество повлияли такие писатели, как Вордсворт и Кольридж. Он автор интереснейших произведений, например, «Recollections of the Lake Poets» («Воспоминания о Лейкистах»), 1834; «Susperia de Profundis», 1845   – собрание автобиографических эссе, работы, в которой Де Квинси изложил

занимательные размышления о психологии; и «Исповеди Английского опиомана» – «Confessions of an English Opium Eater», работы, которой и посвящено наше исследование.

«Исповедь…» – произведение, относящееся к романтической исповедальной литературе. В определенной степени эта своеобразная автобиография Де Квинси – произведение многожанровое. Оно сочетает в себе и роман (в нем ярко изображен внутренний конфликт повествователя), и исповедь, и эссеистику. Однако доминируют в художественном целом произведения исповедальные мотивы автобиографии. Сущность исповеди как жанра интимного наиболее соответствует романтическим солипсизму и индивидуализму. Исповедь раскрывает внутренний мир героя-повествователя, обнажает его внутреннюю сущность, это, как правило, рассказ об опыте, подчас горьком, становления личности и о личности в целом. Поэтому исповедь имеет дидактическую направленность, так как ее герой пытается оградить читателя от повторения собственных ошибок.

«Исповедь…» Де Квинси должна рассматриваться романтизма – художественного метода, в котором доминирует субъективная позиция писателя по отношению к изображаемым явлениям жизни, где очевидно его тяготение не столько к воспроизведению, сколько к пересозданию действительности. Романтизму, как известно, свойственны двоемирие, романтический бунт индивида, субъективизм, отсутствие социальной конкретизации, интерес ко всему необычному, свобода формы творчества. Именно романтизм делает психологизм едва ли не главным способом художественного воспроизведения человека, открывая огромные возможности этого принципа.

Все эти черты – перечисленные особенности романтической литературы и многожанровость – находят воплощение в «Исповеди английского опиомана». В ней Де Квинси поведал историю своей зависимости от опиума, который он употреблял с 1804 г., историю его радостей и горестей, наслаждения и боли. Это своего рода описание эксперимента, поставленного автором над самим собой.

«Исповедь английского опиомана» – произведение новаторское как с точки зрения содержания, так и с точки зрения повествования. Опиумная зависимость распространилась в Англии к концу XVII в., а в XVIII в. она стала чуть ли не тотальной. Опиум поначалу использовался как обезболивающее (именно ради избавления от жутких болей рассказчик в «Исповеди…» решил попробовать этот наркотик). Наносимый опиумом вред организму выявился уже позже, когда многие погибли из-за его употребления. Де Квинси был первым, кто высокохудожественно описал разрушающее воздействие опиума на организм и сознание человека и рассказал, как это может повлиять на его личность и судьбу.

В «Исповеди…», состоящей из нескольких частей – обращения к читателю, «Предварительной Исповеди» (“Preliminary Confessions”), части о радостях опиума, затем – о горестях, им приносимых, мы видим историю молодого человека, сбежавшего из школы, волей случая оказавшегося без средств к существованию и надежды. По сути, Де Квинси рассказывает о своих скитаниях по Лондону и Уэльсу, о встречах с людьми, отвергнутыми обществом. В главе «Радости Опиума» он начинает рассказ о своей наркотической зависимости. Рассказчик показывает, как его сознание, перенасытившееся опиумом, рождает все более и более ужасные призраки, а боль, утоленная опиумом, и наслаждение от наркотика сменяются болью, им принесенной. Перед читателем предстают бесконечные просторы опиумного сознания героя, постоянно пребывающего в полуреальном мире, и этим сновидениям автор стремится найти адекватную форму воплощения: «Итак, я описал и объяснил свою умственную апатию, имея в виду особенности, более или менее характерные для тех четырех лет, когда пребывал я во власти Цирцеи, имя которой опиум. Если бы не страдания и мучения мои, можно было бы сказать, что я находился в сонном состоянии» (с. 35).

Стиль Де Квинси не отличается яркой и экспрессивной тропикой, но автор использует инверсии, градации, длинные и сложные конструкции предложений; он с легкостью сочетает в речи и художественную, и деловую лексику, переходит на греческий и латинский языки (что, кстати, еще раз подчеркивает его обособленность от мира). Рассказчик часто меняет акценты повествования, текст насыщен множеством отступлений, поэтому, порой, сложно уследить за тем, куда он ведет и куда в конечном итоге приводит читателя:

«Итак, несмотря на все, что смягчало мою боль, незримая нить страданий, растущих из одного корня, накрепко связала удаленные друг от друга годы судьбы моей. На собственном примере познал я близорукость человеческих желаний: часто лунными ночами, во дни первого моего скорбного жития в Лондоне, я утешал себя тем (если это можно считать утешением), что, проходя по Оксфорд-стрит, заглядывал на все подряд поперечные улицы, идущие через сердце Мери-ле-Бон… Так говорил я и того желал в слепоте своей; однако именно в той северной области, в той самой долине и даже в том самом доме, к которому стремились мои неверные желания, вновь родились мои муки, и вновь грозили они осадить цитадель моей жизни и надежды. Именно здесь много лет меня преследовали кошмарные видения, уродливые призраки, подобные тем, что некогда обступали ложе Ореста; однако я был куда несчастнее его, ибо сон, даруемый нам в отдохновение и казавшийся Оресту благословенным бальзамом, излитым на раненое его сердце и измученную голову, для меня был самой горькой карой» (с. 19).

«Исповедь…» построена одновременно на повествовании от первого лица и повествовании в третьем лице. Линия взаимодействия «автор – рассказчик – читатель» повествовательно интересна тем, что автор часто обособляет себя от рассказчика, несмотря на автобиографичность и исповедальность произведения (как известно, разделение на автора-повествователя и обособленного рассказчика исповеди в целом не свойственно). В «Исповеди…» Де Квинси «Я-повествование» переходит в повествование от третьего лица, местоимение «I» переходит в «He»: «Итак, я описал и объяснил свою умственную апатию…». И тут же: «Злые духи и кошмары гнетут его, он видит все то, что хотел бы, но не может сделать, уподобляясь тому, кто насильственно прикован к постели смертной истомой изнурительной болезни и вынужден зреть оскорбления и поругание, преследующие его нежную возлюбленную; клянет он чары, сковавшие члены его, и готов отдать жизнь за то, чтоб встать и ходить; но слаб он как дитя и не в силах даже приподняться» (с. 35).

Такая организация повествования свидетельствует о критическом отношении автора-повествователя к повествователю-опиофагу, полном, в том числе, и иронии. Отсюда и полемика повествователя с самим собой, и дидактика, столь необходимая для жанра исповеди. Автор стремится быть объективным и точным, а посему воспроизводит свои воспоминания, одновременно оценивая их с позиции читателя, что напрямую связано с назидательным, «воспитательным» характером «Исповеди…» Для автора опиумная зависимость уже в прошлом, для рассказчика же она – настоящее. Линия взаимодействия читателя и рассказчика тоже интересна: читатель, хотя и допускается в мир одурманенного сознания рассказчика, но все же остается по большей мере свидетелем полемики между автором-повествователем и повествователем-опиофагом. Приведенные ниже отрывки ярко иллюстрируют стремление рассказчика обособиться от читателя, несмотря на постоянное обращение к оному: «Я представляю тебе, благосклонный читатель, рассказ об удивительной поре моей жизни… Посему я не признаю за собою вины, но даже если бы и признавал ее, то, вероятно, все же решился на эту исповедь, с мыслью о пользе, которую может она сослужить всем употребляющим опиум. Ты можешь спросить: кто же эти люди? К сожалению, читатель, число их огромно» (с. 1). «Все эти перемены в моих сновидениях сопровождались такой глубокой тревогою и мрачной меланхолией, какую словами не выразить .Всякую ночь, казалось, сходил я (и сие не метафора) в пропасти и темные бездны, в глубины, что глубже всякой глубины, сходил без всякой надежды возвратиться. Ощущения, будто я возвратился, у меня не было, даже когда я просыпался. Однако не стану на этом задерживаться; вызванное роскошным зрелищем печальное состояние постепенно доходило до мрачного отчаяния, перед которым слово бессильно» (с. 36).

Автор-повествователь осознает губительное влияние опиума, осмысливает период бытности опиофагом и осуждает его. Для повествователя-опиофага оба – и читатель, и автор-повествователь – части мира внешнего, от которого герой-рассказчик так яростно стремится отделиться.

Поиски иного мира, отличного от реально существующего, – также одна из черт романтической литературы. В «Исповеди…» представлено два мира: Лондон как мир реальности рассказчика, где он живет, действует, употребляет опиум (именно в Лондоне герой познал радости и горести наркотика); и внутренний мир героя, который под влиянием опиума становится безграничным, пугающим своей пространственной непостижимостью. Безусловно, второму миру, самому глубокому и обширному, уделяется основное внимание. Лондонская же реальность словно растворяется в опиумной дымке, соответственно описание реальности «растворяется» в психологическом потоке-рассказе. Внутренний мир героя и созданная его наркотическим опьянением реальность намного более выразительны. От реальности, описанной серо и безынтересно, рассказчик уходит в яркий, опиумный мир: «Летними ночами сиживал я пред распахнутым окном, устремив свой взор на милю вперед в сторону моря, и примерно на таком же расстоянии мне открывался вид на великий город Л-. И так я сидел от заката до восхода, не двигаясь и не желая двигаться» [Выд. мною. – А.А.] (с. 25).

Как очевидно, реальность просто не интересует героя, как не интересует и жизнь в этой реальности. Попытки стать частью окружающего мира были тщетны, так зависимость от опиума и страстное желание уйти в альтернативный мир были сильнее желания жить в мире реальном. «…По ночам, когда я бодрствовал в постели своей, многолюдные процессии шествовали мимо меня в скорбном великолепии, фризы, составляющие бесконечное повествование, скорбное и торжественное, по моему ощущению, словно рассказы из времен до Эдипа и Приама, до Тира, до Мемфиса. Такие же перемены произошли тогда и в снах моих - казалось, будто вдруг распахнулся и засиял театр в моей голове, в которой еженощно шли представления, исполненные неземного великолепия…» (с. 36). Так возникает в книге Де Квинси знаменитое романтическое двоемирие.

Анализ «Исповеди английского опиомана» дает возможность обнаружить целый ряд традиционных для романтизма моментов. Можно говорить и о напряженном психологизме, и о психологическом потоке и даже о приближении к потоку сознания. С одной стороны, Де Квинси традиционно использует классические романтические мотивы, а с другой, обновляет их, расширяет их границы. Каждый из этих мотивов заслуживает более подробного и глубокого исследования. Конечно, Томас Де Квинси не был крупнейшим классиком английской литературы, но он является одним из ярких ее представителей, а «Исповедь английского опиомана» – произведением, более чем достойным глубокого основательного исследования.