Особенности создания тропов в произведениях рубежа XX - XXI вв. (на материале произведений М. Веллера, В. Пелевина, С. Соколова и Ю. Полякова)

В разные эпохи писатели используют различные средства художественной образности и выразительности. Язык современной прозы требует особого внимания, т.к. синтезиру- ет опыт прошлых поколений мастеров слова и поиск новых языковых отображений действительности. Литература рубежа XX – XXI вв. дает богатый материал для исследования как литературоведам, так и лингвистам. Сегодня писатели создают особенный языковой стиль, который нуждается во всестороннем лингвистическом исследовании.

Язык современной художественной литературы характеризуется отказом от значительной части прежних принципов, правил и норм, а также влиянием СМИ, Интернета и устной речи. Исследователи отмечают такие особенности в произведениях писателей конца XX – начала XXI в., как стремление погрузить читателя в стихию живой речи, активное словотворчество и использование приемов языковой игры, индивидуально-авторская семанти-зация и др. [3; 10 – 11; 14 – 15]. Эти характеристики сказываются на употреблении образновыразительных средств языка и речи в произведениях рубежа веков.

Мы проанализировали использование экспрессивно-стилистических средств в текстах М. Веллера («Долина идолов», «Легенды Невского проспекта», рассказы), В. Пелевина («Generation П», «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Затворник и Шестипалый», рассказы), С. Соколова («Палисандрия»), Ю. Полякова («Работа над ошибками»). Было выявлено, что самыми частотными экспрессивностилистическими средствами являются такие тропы, как метафора, олицетворение и оксюморон. Всего мы обнаружили 86 метафор (из них 62 – артефактные), 37 примеров олицетворений и 35 – оксюморона. Рассмотрим особенности их построения и функционирования.

Метафора. Метафоры, отмеченные как один из частотных в произведениях современных писателей, являются артефактными, т.е. в них человек соотнесен с предметным миром. Фигура опредмечивания, сопутствующая ме-тафоризации, толкуется в словарях как «фигура наделения абстрактного понятия свойствами конкретного объекта (предмета, животного, лица и т.д.), когда отвлеченное понятие заменяется конкретным» ( время течет , время летит ) [4, с. 504]. Однако обнаруженные нами примеры строятся на привнесении характеристик неживых объектов в описание человека, а не абстрактного понятия. Понятие «человек» материализуется, лексема личность (‘человек с ярко выраженной индивидуальностью, замечательный во всех отношениях’ [12,

• с.    322]) теряет свое значение и низводится до соотнесения с предметным миром, т.е. происходит овеществление или опредмечивание человека.

В рассказе М. Веллера «Гуру» встречаем такую фразу: Он закашлялся, сломился , прижал руки к груди и захрипел, опускаясь [1, с. 11]. Интересно значение лексемы сломиться по отношению к лексеме человек/он . В контексте речь идет о физическом состоянии героя: испытывая чувство боли, он резко сгибается, образуя угол, подобно тому, как ломается какой-нибудь длинный прямой предмет, например карандаш. Глагол сломиться употребляется по отношению к человеку в значении ‘не выстоять перед чем-л., утратить волю к сопротивлению, ослабеть физически или нравственно’ [12, с. 757]. В приведенном контексте он близок к значению глагола ломать – ‘сгибая, перегибая или ударяя с силой, разделять на части, куски’ [12, с. 324]: семы ‘сгибая’, ‘перегибая’ работают на образность высказывания, уподобляя человека сломавшемуся пополам предмету.

Аналогичен следующий пример: Он величественно воздвигся и подал мне руку [2, с. 14]. Лексема воздвигаться (‘вставать перед кем-, чем-н., появляться, возвышаться’ [14, с. 89]) сочетается с неодушевленными существительными чаще всего со значением строения, предмета архитектуры, ср.: Предо мною воздвиглась башня древнего города (Там же). Исходя из контекста, можно определить семантику данного глагола как ‘вставать, подниматься’. И только в этом случае он будет соотносим с понятием «человек».

Одно из значений глагола отмежевать ‘отделить, обособить что-нибудь от чего-нибудь: отмежевать друг от друга два понятия ’ [12, с. 476]. В романе М. Веллера «Ножик Сережи Довлатова» находим: Отмежевал меня Томбу от бывшего замаскированного врага [2, с. 30]. Как видим, снова происходит смешение морфологической категории одушевленности/неодушевленности и семантической отнесенности данной характеристики. Признаки неодушевленных предметов переносятся на человека, и с помощью этого реализуется обозначенная нами тенденция опредмечивания, овеществления понятия «человек».

Интересно функционирование глагола мять и его дериватов в ряде произведений М. Веллера. Ср.: Колдовски прекрасная девушка умоляла о чем-то мятого верзилу; верзила жевал резинку [1, с. 141]. Лексема мятый подается в словаре для характеристики человека как ‘со следами утомления, изнуренный (о лице)’ [12, с. 366]. В приведенном контексте она используется для человека вообще – ‘неопрятный, неряшливый, грязный, побитый’. Такое расширение вызывает ассоциации с измятым, скомканным предметом.

В предложении Совершенно смят , растерян и потерян [1, с. 83] краткое прилагательное смят имеет значение ‘сконфуженный, смущенный, находящийся в недоумении’. Такая метафора, как и предыдущая, основана на перенесении признаков предмета на человека.

Каламбур, основанный на омоформах глаголов мять (‘давлением лишать гладкости, ровности: мять бумагу ’ [5, с. 359]) и мнить (‘думать, полагать много о себе’ [5, с. 347]), представлен в следующей фразе: Ах, ты много о себе мнишь ? Так не мни много! [2, с. 36]. Во втором предложении происходит наложение значений названных выше глаголов. Такой синтез двух смыслов рождает третий: мнить значит изменяться внешне и внутренне, делая себя отличным от других – гладких, ровных, т.е. быть мятым .

Приведенные факты свидетельствуют о сложности механизма метафорического переноса, по-разному представленного в научном описании.

Олицетворение . Олицетворение возникло еще в период антропоморфного мифологического мышления в связи со стремлением носителя языка к отождествлению мира человека и природы. Однако в современной литературе тенденция к антропоцентризму не ограничивается взаимодействием сфер «человек – природа – животный мир». Напротив, мы видим расширение пространства действия олицетворения, особое место в котором занимает бытовая сфера. Если человек низводится до соотнесения с предметным миром, то предметный мир по своим характеристикам приближается к человеку. При таком положении вещей следует обратиться к другому, более широкому пониманию олицетворения. В.П. Москвин считает, что оно «фактически сводится к одушевлению неодушевленных имен», он определяет олицетворение как «приписывание семы лица тем именам, которые ее не имеют, посредством сочетания их с антропоморфными метафорами» [4, с. 498].

Олицетворениям в текстах современных писателей свойственны следующие особенности: субъективность авторского воспри- ятия действительности; употребление при создании олицетворения лексем, относящихся исключительно к человеку; вторичная номинация – основной способ создания олицетворения и, как следствие, широкая сочетаемость с антропоморфными существительными и прилагательными, редко – с глаголами.

В произведении Ю. Полякова находим следующую предметную характеристику: неторопливо переходили улицу, косясь на вибрирующие от ненависти к человеку автомобили [8, с. 23]. Лексема ненависть в сочетании с причастием вибрирующий является в этом предложении олицетворяющей. Однако при словарном анализе слов автомобиль и ненависть не выделяется сходных функциональных или визуальных признаков: автомобиль – ‘самоходная машина с двигателем внутреннего сгорания для перевозки пассажиров и грузов по безрельсовым дорогам’, ненависть – ‘чувство сильнейшей вражды, неприязни’ [12, с. 13, 628]. Здесь автор наделяет предмет способностью к проявлению эмоций, выражению психологического состояния, используя для этого связующую лексему вибрирующий от вибрировать (‘находиться в колебательном движении, дрожать’; ср. с сочетанием трястись от гнева – ‘колебаться, дрожать, содрогаться всем телом’ [6, с. 81, 815], употребляемым только по отношению к человеку).

Интересны случаи олицетворения предметов при сопоставлении их с лексемами, которые относятся к разряду мыслимых живыми, – эмбрион, зародыш. Здесь присоединяются характеристики семантически одушевленных предметов, но грамматически относящихся к разряду неодушевленных. В доказательство приведем отрывок из произведения Ю. Полякова «Работа над ошибками»: Он встал, волнуясь, потрогал толстыми тяжелоатлетическими пальцами эмбрион бакенбарда , вздохнул и начал сбивчиво докладывать [8, с. 48]. В олицетворении эмбрион бакенбарда грамматически оба существительные неодушевленные, но в значении лексемы эмбрион содержатся семы, относящиеся к человеку: ‘организм человека или животного на начальных стадиях развития; зародыш’ [12, с. 951].

В другом произведении Ю. Полякова встречаем аналогичный пример: Можно было бы говорить о необычайной сплоченности… пассажирского коллектива, если б не скандал, разгоревшийся в душной утробе автобуса [8, с. 113]. Утроба – ‘внутренняя часть чего-либо, нутро’ [12, с. 882]. Несмотря на отсутствие в дефиниции антропоморфных лексем, это понятие в первую очередь ассоциируется с человеком благодаря устойчивому выражению в утробе матери (‘еще до рождения’ [6, с. 843]).

Как показывают приведенные выше примеры, основной функцией олицетворения становится прямое уподобление предметов человеку, вторичная номинация уже имеющихся сочетаний: эмбрион – отросток (бакенбарда), утроба – салон (автобуса), трупы – обломки (самолетов). Встречаются случаи, когда олицетворения могут быть основаны на двойном переносе, где первым является метонимический или метафорический перенос, а вторым – олицетворение первого образного номинанта: Его жизнь также похожа на мою жизнь, как скорбная очередь за блокадным пайком на горластый хвост за импортным шмотьем [8, с. 127]. Лексема хвост , построенная на метафорическом переносе по сходству ( хвост – ‘вереница людей, стоящих друг за другом’), характеризуется по признаку действия – горластый (‘обладающий громким голосом, крикливый’ [12, с. 902, 137]). Стоит отметить, что олицетворения такого рода всегда обладают негативным оттенком в эмоциональной окраске.

Оксюморон . Нарочитое нарушение логического закона непротиворечия рождает оксюморон – стилистическую фигуру, состоящую «в соединении двух понятий, противоречащих друг другу, логически исключающих одно другое» [9, с. 273]. Слияние контрастных значений в оксюмороне осознается как вскрытие противоречия между названием предмета и его сущностью, между традиционной оценкой предмета и его подлинной значимостью.

В качестве примера приведем отрывок из романа В. Пелевина «Generation П»: В футляре лежали тяжелые, красиво-уродливые часы из золота и стали [7, с. 23]. В состав данного выражения входят лексемы, в которых содержатся контрастные, взаимоисключающие семы. Здесь лексема красивый (‘доставляющий наслаждение взору, приятный внешним видом, прекрасный’ [6, с. 303]) сочетается с противоположной по смыслу лексемой уродливый (‘некрасивый, безобразный’ [5, с. 838]), причем эти слова выступают в качестве единой, слитной характеристики предмета, что подчеркивается дефис- ным написанием, создавая впечатление целостности и в то же время разъединенности этих качеств, двойственного восприятия окружающего мира.

При изучении механизма оксюморона в каждом случае надо всегда учитывать взаимодействие двух аспектов: собственного лексического (эксплицитного отражения противоположности лексем) и понятийного (рассмотрение значений лексем на семантически более высоком уровне с расширением ассоциативного ряда и синтагматики слова). Поясним изложенное предположение примером. В центре кабинета был накрытый большой желтой картой стол, за которым стояли… два полковника, один низкий и толстый, с малиновым лицом, а другой – худенький и жидковолосый, напоминающий пожилого болезненного мальчика [7, с. 35] . В этом предложении, взятом из произведения В. Пелевина «Омон Ра», мы обнаруживаем в сфере семантики такие противоположные лексемы, как пожилой и мальчик . Слово пожилой употребляется в значении ‘начинающий стареть, немолодой’ [6, с. 547], т.е. антонимами для него могут выступить лексемы молодой , юный . Понятие «мальчик» по своей дефиниции – ‘ребенок мужского пола’ [6, с. 340] – не является контрарным антонимом слова пожилой в отличие от предыдущего случая. Однако утверждать отсутствие противопоставления, исходя из этого положения, нельзя. Необходимо отметить, что значение лексемы мальчик включает потенциальные семы ‘молодой’, ‘юный’. В данном случае оксюморон создается не прямым противопоставлением лексем, а с помощью актуализации потенциальных сем одного из слов. Наличие связи между указанными лексемами подкрепляется общим для них признаком болезненный , который упоминает автор, характеризуя героя.

Таким образом, проанализированный материал позволяет говорить о том, что экспрессивно-стилистические средства на страницах произведений современных авторов имеют свою специфику. Метафоры и олицетворения создаются при помощи смешения морфологической категории одушевленности/ неодушевленности и семантической отнесенности данной характеристики. Оксюморониза-ция достигается двумя путями: употреблением прямо противоположных по смыслу лексем или актуализацией потенциальных сем одного из слов.