Особенности уголовно-правового статуса лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии

Федеральным законом от 3 ноября 2009 года № 245-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и в статью 100 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» в уголовное законодательство, а именно в ст. 210 УК РФ, впервые введено в качестве специального субъекта понятие «лицо, занимающее высшее положение в преступной иерархии». Отсутствие легального определения и признаков введенного в уголовный закон специального субъекта ст. 210 УК РФ и оценочная природа этого понятия требуют выработки единообразного понимания рассматриваемого понятия. Пленум Верховного Суда Российской Федерации в п. 24 постановления от 10 июня 2010 г. № 12 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участии в нем (ней)» (далее – постановление) рекомендует судам устанавливать занимаемое этим лицом положение в преступной иерархии, выяснить, в чем конкретно выразились действия такого лица по созданию или по руководству преступным сообществом (преступной организацией); по координации преступных действий, созданию устойчивых связей между различными самостоятельно действующими организованными группами; по разделу сфер преступного влияния и преступных доходов, а также другие преступные действия, свидетельствующие о его авторитете и лидерстве в преступном сообществе. О лидерстве такого лица в преступной иерархии могут свидетельствовать и связи с экстремистскими и (или) террористическими организациями или наличие коррупционных связей и т.п. [1]. Соответственно пленум предлагает признавать в качестве основания привлечения к уголовной ответственности по части 4 ст. 210

УК РФ не сам статус лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии как таковой, а преступные действия конкретного лица, свидетельствующие о его авторитете и лидерстве. В научной литературе высказываются различные точки зрения на вопрос, кого следует признавать «лицом, занимающим высшее положение в преступной иерархии». К слову, под «преступной иерархией» в специальной литературе понимается система, определяющая структуру подчинения и взаимоотношений лиц, придерживающихся принятых в криминальной среде правил и традиций. Существующий негласный «табель о рангах» (стратификация) закрепляет положение в иерархии того или иного члена криминального сообщества [2, с. 60]. С.Д. Белоцерковский считает, что специальными субъектами ч. 4 ст. 210 УК РФ являются «воры в законе» – лидеры организованной преступной среды, активные криминальные деятели, доказавшие свою верность преступным идеям, связям, соучастникам и выполняющие широкие организаторские функции в преступной среде [3, с. 29]. А. Рагулин и В. Фефелов полагают, что лица, являющиеся «ворами в законе», не во всех случаях занимают высшее положение в преступной иерархии, поскольку это определяется особенностями преступной деятельности конкретного лица, имеющего статус «вора в законе» [4, с. 69]. И. Никитенко и Т. Якушева рассматривают два критерия, которые характеризуют специальный субъект преступления, предусмот ренного ч. 4 ст. 210 УК РФ: высшее положение лица в конкретном преступном сообществе (преступной организации) и обладание высоким положением в преступной иерархии в целом и главенствование на определенной территории – районе, городе, регионе и т.п. [5, с. 61–62].

На наш взгляд, при рассмотрении вопроса о специальном субъекте преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 210 УК РФ, следует учитывать некоторые моменты: во-первых, пленум Верховного Суда Российской Федерации, отказавшись легализовать «преступную иерархию», акцентировал внимание правоприменителя не на статусах «вора в законе», «авторитета» и т.п., а на совокупности признаков, характеризующих реальное лидерство и авторитет организатора или руководителя в преступном мире. Более того, из смысла п. 24 постановления следует, что для квалификации по части 4 ст. 210 УК РФ достаточно, чтобы лицо обладало авторитетом или лидерством в каком-либо одном преступном сообществе, другими словами, занимало высшее положение в преступной иерархии конкретного преступного сообщества. Поэтому представляется, что для признания лица специальным субъектом ч. 4 ст. 210 УК РФ не обязательно, чтобы оно одновременно обладало высоким положением в преступной иерархии в целом и главенствовало на определенной территории. Тем не менее в практической деятельности правоохранительные органы не смогут игнорировать наличие в криминальном мире «преступной иерархии», поэтому будут вынуждены в своей работе использовать криминологические познания в указанной сфере. Второй момент связан с пониманием практического статуса «вора в законе», который в силу авторитета звания и налагаемых обязанностей со стороны «преступного мира» решает вопросы координации преступных действий, создает связи между различными организованными группами, разрабатывает планы и организует условия для совершения преступлений такими группами или разделяет сферы преступного влияния и преступных доходов между ними. В частности, после «коронации» на вора возлагаются специальные функции по распространению «воровской идеологии», разбору конфликтов, осуществлению «третейского суда», проведению «воровских сходок» и т.п. [6, с. 68–69]. Учитывая это, считаем, что лица, являющиеся «ворами в законе», во всех случаях занимают высшее положение в преступной иерархии, вопрос лишь в доказывании координационной преступной деятельности конкретного «вора в законе», выраженной в формах, предусмотренных ч. 1 ст. 210 УК РФ. В-третьих, кроме «воров в законе» другим типом «лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии», в криминологии признаются лидеры организованных преступных объединений, не относящиеся к «ворам в законе», однако обла- дающие авторитетом и реальной властью в преступной среде. Для лидера преступного сообщества характерна публичность его власти не только для членов собственного преступного объединения, но и для других преступных группировок или сообществ (организаций), а также для правоохранительных органов [7, с. 113]. Поэтому полагаем, что законодатель обоснованно не стал сужать рамки специального субъекта только лицами одного «воровского» типа, оставив за пределами применения ч. 4 ст. 210 УК РФ иных криминальных лидеров, также осуществляющих координационную преступную деятельность. И наконец, еще один момент касается соотношения значимости лидеров различных организованных преступных формирований. Так, И. Никитенко и Т. Якушева совершенно справедливо отмечают, что иерархия в структуре преступного сообщества понимается как психологическая структура объединения, в соответствии с которой его члены осознают конкретное лицо как лидера. Таким лидером, как правило, органами следствия и судом признается только организатор (руководитель) всего преступного сообщества, а не его структурных подразделений [8, с. 61].

Однако относительность значимости и положения лидеров различных организованных групп и сообществ будет постоянной, так как всегда кто-нибудь занимает положение выше другого, а конкретное преступное сообщество может выступать в качестве структурного подразделения другого – более масштабного преступного сообщества. По-нашему мнению, эта проблема больше носит теоретический характер, так как на практике расследование осуществляется, как правило, в отношении организаторов и участников одного конкретного преступного сообщества, что связано с большим объемом работы, необходимостью расследования конкретных эпизодов преступной деятельности сообщества и рациональным использованием процессуальных сроков. С учетом этого полагаем, что правоприменителю следует исходить из признака относительной «самостоятельности» преступного сообщества, когда в целом его (ее) преступная деятельность не зависит от других организованных преступных формирований. Соответственно, нельзя исключить возможность признания лицом, занимающим высшее положение в преступной иерархии – лидера преступного сообщества, например, регионального масштаба, которое можно рассматривать в качестве структурного подразделения другого межрегионального преступного сообщества.

Таким образом, основной проблемой применения рассматриваемой новеллы уголовного закона является ее криминологическая составляющая, которая не имеет однозначного толкования и требует формирования судебной практики.