От «китайского гостеприимства» до «желтой угрозы»: формирование внутрироссийского китайского вопроса на страницах сибирской газетной прессы второй половины XIX века

История торговых контактов русских с китайцами уходит вглубь веков. Уже тогда российское население активно интересовалось загадочным восточным соседом. Интерес в основном удовлетворялся посредством рассказов торгового населения, побывавшего в Поднебесной и пересказывавшего свои эмоции и впечатления в частном порядке. Более широкое и детализированное освещение тема Китая получила лишь с развитием частной прессы в России, особенно в Сибири. Такие газеты как «Сибирь», «Восточное обозрение», «Сибирская газета» и «Владивосток», стали флагманами сибирской прессы, трансляторами общественного мнения. Очевидно, что многогранная тема загадочного Китая не могла не привлечь внимание редакторов и сотрудников сибирской прессы. Так, на страницах сибирских газет максимально часто встречаем реплики подобного рода: «китайское гостеприимство», «предприимчивые китайцы», «мы очень мало знаем внутреннюю жизнь наших соседей китайцев, но сведения о политическом устройстве Китая еще менее нам известны», «заколдованный великан», «на положение нашей торговли с Китаем нужно обратить очень серьезное внимание», «вопросы повышения тарифа для нашей торговли с Китаем», «Китай принимает энергичные меры для защиты своих границ» [20; 27; 29; 40; 33].

Анализ статей периодической печати позволяет нам заключить, что публикации сибирской прессы второй половины XIX в. по данной теме можно условно разделить на два периода. Так, если в период 60-х – начала 80-х гг. XIX в. сибирские издания наибольшее внимание уделяли этнографическим характеристикам китайского народа, описанию картин быта, исторического прошлого Китая, описанию и характеристике торгово-экономических связей Российской империи, и Сибири в частности, с Китаем и его населением, то в период со второй половины 80-х по конец XIX в. наблюдается поворот внимания печати непосредственно к внутреннему китайскому вопросу.

«Приблизительно с 1885-1886гг. начинается движение китайцев в наши пределы, преимущественно во Владивосток, - китайцев особого сорта и типа. ... это не тот китаец, который приходил к нам и садился на землю, - китаец-пахарь, - нет; к нам повалила, в большинстве случаев, та ремесленная и чернорабочая голытьба, которой в самом Китае не было ни дела, ни места» [9].

Именно в обозначенный период на страницах сибирской прессы появляются такие термины, как «желтый вопрос», «желтая угроза», «желтые и белые» и т.п. Причем о нарастающей остроте вопроса и его значимости для сибирской общественности свидетельствует тот факт, что подобные публикации размещались в изданиях на всем пространстве Сибири, от Тобольска до Петропавловска. В данном контексте второй период наиболее интересен для нас, именно его характеристике и будет посвящена данная статья.

Как отмечала в 1888г. «Сибирская газета», «вопрос о наших отношениях к Китаю не сходит со столбцов газет и со станиц наших журналов» [12]. Несмотря на то, что Айгунский и Пекинский мирные договоры 1858 и 1860 гг. соответственно, казалось бы, урегулировали масштабные пограничные споры России и Китая, не все проблемы были решены, и данная тема оставалась актуальной и после ратификации обозначенных договоров. Связанно это с тем, что население конкретных территорий противоречиво оценивало решения официальной дипломатии, поэтому активное распространение получили эмиграция (как китайского населения в пределы России, так и наоборот), а как следствие – разного рода приманки правительства с целью удержания населения и снижения масштабов эмиграции.

Письма и заметки из Кульджи постоянно сообщали сведения подобного характера. Так в № 29 «Восточного обозрения» говорится: «По сдачи нами Илийской долины китайцам, большинство бывшего населения оной, как оседлого, так и кочевого, переходит к нам» [10]. В свою очередь китайцы, желая удержать у себя в Илийском крае побольше тарачей, поголовно переселявшихся в наши пределы, прельщали их остаться на месте, обещаньями оказать каждой семье значительную помощь [26].

Вместе с тем китайские переселенцы, массами хлынувшие в пределы России, встревожили правительственные органы и российскую общественность, которая открыто заговорила о «желтом вопросе»: «Китайцы очутились у нас, перейдя даже центр [России], ближе к западу. Их насчитывается целых 25 тысяч в Семиреченском крае…» [5]. Неудивительно, так как переселившиеся китайцы, «поддерживая постоянные сношения с Китаем, строго охраняют свои обычаи и, пользуясь самостоятельным внутренним управлением в своих обществах, находятся почти вне русского влияния. Это своего рода государство в государстве» [1, с. 1]. В связи с чем один из корреспондентов «Восточного обозрения» недвусмысленно заключает:

«Очень желательно было бы, чтобы мы позаботились о возможно лучшей обстановке новых наших подданных… мы должны ожидать от них больше пользы… китайцы не только превосходные земледельцы, садовники, огородники, но и отличаются в ремеслах… вместо того, чтобы гнать от себя китайцев, лучше всего, давая им приют и предоставляя считать себя равноправными гражданами в новом отечестве, поставить противовес в последствии могуществу собственного Китая,… Китай никогда не завоевывали инородцы, его завоевывали для инородцев сами китайцы» [1, с. 2–3].

В свою очередь «Сибирская газета» дополняла, что китайское правительство принимало все возможные меры, чтобы воспрепятствовать «подданным Небесной империи наниматься рабочими к русским и вообще производить какие бы то ни было работы для последних» [28]. То же издание справедливо считает, что «не уступками, а твердостью и строгим выполнением трактатов можно заставить китайцев уважать права русских и импонировать им» [18]. Иными словами, пограничные споры России и Китая не давали покоя правительству, населению пограничных территорий и, конечно, прессе, которая являлась громким транслятором общественного мнения.

Тема китайских мигрантов, начиная с 80-х г. XIX в., стабильно находилась в фокусе сибирской прессы. Последняя подробно и планомерно освещала не только масштабы китайской миграции, но также и меры российского правительства в отношении прибывших китайцев. Издания настаивали на том, что необходимо трезво взглянуть на появившуюся проблему и принимать соответствующие меры для того, чтобы, с одной стороны, использовать миграцию китайцев в благих целях, превращая их всеми силами в полноправных граждан Российской империи, но одновременно с этим не допустить бесконтрольного притока нищих и разбойников из Поднебесной.

Поясняя первое суждение, отметим, что сибирские издания сходились во мнении, считая, что «русская кровь перерабатывает немецкую, польско-жидовскую, татарскую, финскую; она же с успехом переработает и кровь китайскую, не только не против нас, но напротив, заставит еще бодрее смотреть в глаза будущности, в сознании собственной национальной устойчивости. Испортить же нас может только измена русским традициям, обмененным на новые взгляды, то есть отступление от того принципа объединения, которому мы следовали до сих пор в обращении с инородцами». И действительно, сибирские корреспонденты считали, что первоочередной задачей общества и правительства во взаимоотношениях с китайскими мигрантами (земледельцами, торговцами, ремесленниками и т.п.) в регионе должно стать планомерное, всеобъемлющее приложение всех «сил и стараний» к «мягкой и плавной» ассимиляции последних; дабы не поспособствовать своим бездействием бесконтрольному и стихийному притоку «нежелательного китайского элемента». Издания указыва- ли на то, что «мнение на счет китайской неподатливости далеки от истины. В сущности, нет нации более способной ассимилироваться, чем китайцы, только нужно уметь взяться за дело… Попробуй обращаться с ним по-человечески, сумей внушить ему, что быть русским гораздо почетнее, и он станет лезть из кожи, чтобы добиться этого» [3].

Справедливости ради отметим, что подобные случаи, хоть и не часто, но случались. Так «Владивосток» сообщает об «одном из немногих примеров ассимиляции [китайца] с русскими»: «В окрестностях с. Никольского проживал один богатый китаец. Китаец этот отличался своею привязанностью к русским, чем мог, помогал им. За свою привязанность он выносил даже гонения со стороны своих соотечественников. Во время восстания 1868г. этому приверженцу русских пришлось бежать вместе с последними, иначе его ждала месть со стороны сородичей. Впоследствии китаец этот принял православие и женился на русской. … живет в с. Никольское, носит известную фамилию, имеет награды от нашего правительства» [38]. Но такие случае были лишь редкими исключениями, большинство китайских миграций в регион имели временный, эпизодический характер, о чем свидетельствовал приезд в основном мужского населения, чьи семьи оставались на родине; и лишь незначительное число китайцев переселялись в Сибирь с семьями (как правило, это были обеспеченные торговцы): «из всех живущих здесь [во Владивостоке] китайцев женатых более половины, но оставив жен на родине, они по десяти лет проживают вдали от них» [17]. В 1897 г. «Сибирская жизнь» сообщала, что если «до последнего времени китайцы при непосредственных сношениях с Сибирью не имели обыкновения брать сюда своих жен», то «ныне обычай этот изменился и во Владивостоке начинает появляться значительное количество китайских женщин» [23]. Для достижения объективности заметим, что положение мигрировавших китаянок в регионе не было однозначным. Так, «Владивосток» за 1893 г. сообщает: «В настоящее время количество их [китаянок] в городском населении не превышает десяти. Китаянки эти или жены очень богатых людей, или беднейших, … или, наконец, совершенно одинокие женщины, игравшие в Китае не совсем завидную роль певиц или проституток» [17].

Во многом именно в связи с этим к концу XIХ в. стала явно наблюдаться трансформация общественного мнения в отношении прибывающих в регион китаянок: если «ранее на приезд китаянок смотрели как на явление весьма желательное» в связи с тем, что это могло стать дополнительным стимулом к ассимиляции китайцев, решившихся переселиться в Сибирь с семьёй; то теперь, «когда прилив их хотя и в ничтожном количестве начался – дело сразу же приняло совершенно другой оборот: их стали арестовывать (по неизвестным причинам), а также запугивать, и многие из приехавших китаянок, вследствие этого, бесповоротно решили снова отправиться на родину, где им, по всем признакам, жилось несравненно лучше и спокойнее» [19] .

Разумеется, в подобных условиях важно было найти золотую середину, предполагаемая модель действий включала многие методы воздействия, такие, например, как «необходимость всем живущим между русскими крестьянами китайцам обучать детей в русской школе», дробить китайское население таким образом, чтобы «русский элемент был господствующим и мог оказывать известное влияние» и т.п. Предлагаемые меры автор считал вполне целесообразными. Преимущества данной модели действий в целом, по его мнению, сводились к тому, что они «не ставят особенных стеснений китайцам, но не дают и повода к массовому переселению их в наши пределы». Корреспонденты отчетливо понимали, что «следовало бы осторожнее относиться [именно] к временному китайскому наплыву, то есть сдерживать его в известных, относительно ровных пределах, так как тут легко можно встретиться с крайне прискорбными и нежелательными последствиями» [4] .

Сибирская печать всячески настаивала на формировании позитивного взгляда на китайских переселенцев: «Желательно, чтобы в среде нашего общества установилось более справедливое и гуманное отношение к китайскому населению в замен тем обобщениям, что «китайское население во всех отношениях признается вредным» [2]. Тем более, что их все увеличивающееся присутствие в регионе было очевидно. Дополнительный стимул к этому дало строительство железной дороги. «Томский листок» свидетельствует, что «прибывающие во Владивосток на пароходах китайцы из Чжифу быстро разбираются подрядчиками на железную дорогу» [30], а «по всему тракту между Сретенском и Благовещенском движутся артели китайских рабочих на железнодорожные заработки» [7]. На «строительстве Уссурийской железной дороги добрая половина рабочих манзы [китайцы] и корейцы» [14]. Как и в других отраслях, тут они тоже с успехом конкурировали с русскими рабочими, соглашаясь работать за более дешевую плату: «У некоторых подрядчиков на ветке Восточно-Китайской дороги китайцы работали за 12 коп. в день» [25].

Издания изобилуют сообщениями о том, что « всякий, имевший дело с китайцами, скажет, что при справедливом к ним отношении, они являются трудолюбивыми, непритязательными и скромными работниками, с которыми легко ладить, - тем более что, - Китайцы являются в русские пределы не с пустыми руками: они приносят за собой земледелие и ремесленные знания, неутомимое трудолюбие и нравственные качества, которые во многом могут служить примером для русского населения» [13], «русский человек не так пунктуален и кропотлив в работе, как китаец, и не будет отделывать каждую вещь до мелочей» [32], «китаец, хотя работает медленнее русского, но, благодаря своей выдержке и нетребовательности, часто имеет перевес над ним» [11]. Все обозначенные суждения, безусловно, соответствовали действительности. Действительно, многих «примерных» китайских рабочих-мигрантов, по свидетельству сибирских изданий, по большому счету не в чем было и упрекнуть. Однако именно их трудолюбие, смирение, качество выполняемой работы и довольствование скромными вознаграждениями за нее делали русских рабочих неконкурентоспособными. Тем более, что, с одной стороны, «русских рабочих подрядчики несколько побаиваются, опасаясь жалоб и энергичных протестов, [с китайцами же] каждый наниматель считает возможным поступать по своему "разумению"» [6] ; а с другой, «экономическая выгода китайской конкуренции по отношению к частному предпринимательству слишком очевидна, а частнохозяйственные интересы слишком меркантильны и эгоистичны, чтобы идти наперекор общему течению, поступаясь личными выгодами в пользу общей национальной идеи» [14]. Всё это вызывало озлобленность, а зачастую и гнев русского населения, который все чаще выражался в форме попыток прямой физической расправы над китайскими мигрантами. А это, по пророческим подозрениям сибирских корреспондентов, «может вызвать возникновение нежелательной племенной вражды», тогда как « со стороны местных властей не заметно сколько-нибудь энергичного вмешательства в эти распри» [31]. А между тем терпению китайцев тоже есть предел. В отличие от остальных сибирских инородцев они имеют « за своею спиною, в своем отечестве, возможность сравнивать; ему близко знакомы иные взгляды на право и иные способы его отстаивания … китаец особенно сильно должен чувствовать явную для него справедливость» [22].

Между тем «у нас, в большинстве случаев, особенно низший класс населения, относится с высокомерным презрением, или с обидной снисходительностью, не подозревая, что в будущем они создадут массу сложных вопросов» [15]. «Сплошь и рядом [сибирские корреспонденты встречают] возмутительные расправы европейцев с этими хозяевами Азии. Дать на улице дорогу китайцу - позор; не выругать при случае черепахой - как-то нельзя; признать в нем человека - стыдно и т.д., а побить за пустяки палкой, - доблесть, - и это проделывает каждый мальчишка» [21]. «Достаточно посмотреть газеты Приамурского края, чтобы убедиться в существовании сильного неприязненного чувства, проявляемого русским населением относительно пришельцев из Китая. Хроника Благовещенска, также как Владивостока и др. менее значимых пунктов, изобилует драками и насильственными расправами, в которых вызывающей и обыкновенно побеждающей стороной являются русские, между тем, как безответные китайцы очень часто тщетно ищут защиты у тех, на обязанности которых это лежит» [13] . Таким образом, обругать, запустить в китайца камнем, перевернуть корзину с фруктами - «ровно ничего не значит. Этим занимаются не только уличные мальчики, но и дети «благородных» родителей» [8]. Тогда как «нужно очень много для того, чтобы побудить [самих китайцев] к сопротивлению, но тогда они восстают все против несправедливости, и глубоко укорененное чувство солидарности придает им большую силу в борьбе» [13].

И все-таки не следует воспринимать китайских рабочих-мигрантов как исключительно однородную массу, были и среди них желающие периодически «разжиться чужим добром». Нельзя сказать, чтобы все они «были агнцами», но это, по справедливому указанию сибирской прессы, не дает русскому населению, а тем более «блюстителям порядка» применять «кулачную расправу с манзами»; «более сдержанное отношение к ним было бы справедливее» [36]. Законные санкции кажутся корреспондентам куда более уместными в отношении манз, чем физический произвол и неприкрытое насилие. Тем более, что было немало законных оснований к применению санкции в отношении «манзового произвола». Однако власти, как это зачастую бывает в таких ситуациях, свое восприятие отдельных вопиющих случаев переносили на взаимоотношения с остальными, даже неповинными, китайцами-манзами, что корреспонденты также не считали разумным. Так «Владивосток» сообщает, что «идущие в порту на работу ман-зы, 12 человек, были взяты полицейским для очистки улиц в слободке,- анализируя данное событие, автор замечает, - Помимо того, что это может служить причиной остановки ра- бот, едва ли справедливо забирать первого встречного чистить улицы. Понравилось бы нам, если бы мы, идя по улице в Китае, были взяты и нас заставили бы чистить улицы» [35].

Справедливо заметить, что в отсутствии действенных мер правительства по контролю и регулированию притока китайских мигрантов в границы Российской империи в Сибирь действительно хлынули не только «смиренные и кроткие» рабочие-китайцы (манзы – так их именовали в сибирском обществе и прессе), но и те из них, которые позволяли себе совмещать законные заработки с разбоем, а также большое количество воров и шарлатанов из Поднебесной (хунхузы): «Ежегодно тысячи корейцев и китайцев, почти умирающих с голода на родине, переселяются в русские пределы, надеясь найти работу, а в случае, если их надежды не оправдаются, занимаются разбоем и грабежами. Нередко приходят известия о всевозможных насилиях, чинимых голодными [манзами и] хунхузами, – этими разбойниками, выходцами из пределов Небесной Империи» [1] : «фальшивые паспорта; курение опиума» [34] ; другие «печальные факты варварских поступков со стороны манз, – такие как нападения на русских, особенно в захолустных местах, где нет воинской охраны» [16] ; «игорные китайские дома, опиокуриль-ни и т.п. заведения, процветающие» [37]в регионе. От многочисленных происшествий подобного характера регион, по мнению автора газеты «Владивосток», могли спасти вполне конкретные меры: «только строгая паспортная система и ограничение числа въезда в край манз, разрешение им жить исключительно в заселенных русскими местах, с точным определением занятий». Однако проблема заключалась в том, что полностью освободить край от рабочих-китайцев было невозможно, ввиду отсутствия достаточного количества русских рабочих. Необходимо было бы озадачиться массовым заселением края русскими, которые смогли бы реализовать существенный перевес русских над китайцами в большинстве отраслей экономики региона. Поэтому в перспективе на будущее автор поясняет, что «необходимо принять всевозможные меры избавиться от этой желтой расы, которая, хотя и оставляет у нас свой труд, зато причиняет много вреда и … пользуясь отсутствием русской рабочей силы держит нас в некоторой зависимости» [16, с. 4].

Итак, сибирская пресса не хотела и не могла отрицать факта все увеличивающегося притока китайских мигрантов в регион. В связи с этим корреспонденты считали крайне необходимым планирование и реализацию действенных правительственных мер в отношении урегулирования временных миграционных потоков, с одной стороны; с другой, по ассимиляции переселяющихся на постоянное жительство китайцев. Все это требует действенного участия не только местных властей, но и региональной общественности именно потому, что «если считается опасным допустить на окраину евреев, то тем более было бы опасно водворять здесь полноправных китайцев, с правом открытой экономической борьбы против русского элемента. Мы не говорим, конечно, об исключительных случаях; но принцип должен быть проведен твердо, и вопрос о русском подданстве китайцев должен быть поставлен в настоящее время в совершенно особых условиях с принятием, вообще, нашего подданства иностранцами – именно потому, что китаизм у нас страшен своею массою и сплоченностью, против которых борьба обособленных единиц, в конце концов, немыслима» [24].

В заключение отметим, что сибирское общество, в силу свой близости к Китаю и частоты контактов с китайским народом, проявляло активный интерес к последним: их быту, нравам, политической структуре, уровню экономического развития и особенно планам взаимодействия с Россией. Вполне очевидно, что отмеченные вопросы находили свое отражение на страницах сибирской печати, которая получила активное развитие в XIX в. и довольно быстро завоевала расположение публики, так как стала активным и относительно самостоятельным транслятором общественного мнения. А все нараставшие масштабы трудовой миграции китайцев в регион остро поставили на повестку пресловутый «желтый вопрос».

К концу XIX в. стараниями сибирской прессы в обществе Сибири сформировалось относительно устойчивое мнение о Китае и его народе. При подведении логического итога анализу выше обозначенных публикаций Китай представляется «загадочным драконом», психоэмоциональную основу поведения которого составляют: амбициозное, даже эгоистичное, стремление в будущее; яркость, многогранность нравов, обычаев, образов мышления; «азиатский великан» гордый своими победами и никогда не прощавший своих поражений. Мощная торговоэкономическая экспансия на сопредельные территории, параллельно с воинственной защитой целостности и нерушимости своих границ; борьба буквально за каждого члена китайского общества в сочетании с многоуровневостью социальной структуры китайского общества – таков Китай второй половины XIX столетия в интерпретации сибирской прессы.

Приток в регион китайских мигрантов, а именно все увеличивающиеся его масштабы, заставили сибирскую общественность взглянуть на «азиатского дракона» и его жителей немно- го иначе. Просветительский этнографический интерес к Китаю сменяется обсуждением реальных социально-экономических проблем, вызванных присутствием в регионе «желтых» мигрантов. В связи с чем весомым аргументом являлось то, что «в то время как все остальные сибирские инородцы, и даже корейцы, стояли духовно и материально ниже русского населения Сибири, при неравенстве общественно-бытовых и вообще внешних условий, подавляются также и духовною силою русского народа, являясь по отношению к последнему «этнографическим материалом», – китайцы, напротив, во всех своих сношениях с русскими, выступали сами как сила, не только не отступающая, но всюду и везде явно идущая вперед». Вместе с тем автор данного комментария отмечает, что существенно осложняет ситуацию то, что «китайцы до сих пор еще остаются у нас чем-то "полутерпимым", чем-то средним между "своими" и "иностранцами" без ясных прав и тех, и других; и без установившегося на них прочного административного взгляда» [39].

К концуXIX столетия при активном участии корреспондентов сибирской прессы были сформированы следующие ключевые содержательные компоненты китайского вопроса в регионе:

• 1.     Китай и китайцы как представители «другой» культуры, которая нуждается в

• 2.     Образ Китая как одного из приоритетных торгово-экономических партнеров;

• 3.     Образ Китая и его населения как угроза неконтролируемой, но, при условии ве

• 4.     Проблемы конкурентоспособности русских рабочих с «дешевым», но «качест

• 5.     Китайские мигранты как очаг разбоя, грабежа и насилия;

• 6.     Образ воинственного Китая как одного из активных акторов международной по

• 7.     Образ Китая как пример «упущенных возможностей» перспективного партнерст

подробном и детальном изучении и освещении на станицах сибирской печати;

дения Российским правительством грамотной миграционной политики, имеющей позитивное значение для России миграции («желтый вопрос»);

венным» трудом китайских мигрантов;

литики второй половины XIX в.;

ва в решении споров и проблем международного характера.

Десятилетиями и веками стараниями сибирской прессы формируется мнение сибиряков о Китае и его населении. Каждая эпоха расставляет свои акценты, формирует особые представления, даже стереотипы восприятия «загадочного азиатского соседа». Важная миссия передана в наследство современной сибирской прессе периодической печатью Сибири второй половины XIX в. Были расставлены основополагающие акценты в видении таких ключевых проблем, как китайская миграция в регионе, специфика торгово-экономических связей России и Китая на региональном уровне, социально-культурное взаимодействие с переселенцами из Поднебесной. Многие из указанных на страницах сибирских газет исследуемого периода замечаний не утратили своей актуальности, правдоподобности. Более того, многие заявления сибирских корреспондентов оказались пророческими. В связи с чем ни в коем случае не стоит игнорировать такой массивный комплекс материалов, как региональная периодическая печать и ее видение обозначенных вопросов в контексте формирования современного взгляда на данную проблему. Очевидно, что Китай прочно вошел в сферу интересов не только политической элиты России, но и ее населения в целом, достойным подтверждением чему может служить кропотливая и многовековая работа сибирской периодической печати по конструированию и интерпретации образа Китая и населения Поднебесной на своих страницах.