Отражение культурно-исторической специфики региона в системе этнономинаций

стика выявляет народные стереотипы, формирующие этническую картину мира» [10, с. 27].

Этнонимическая лексика является объектом изучения этнолингвистики, обладающей неразрывной связью с ономастикой в целом. Т.А. Сироткина, исследуя этнические имена Пермского края, акцентирует внимание на том, что они «являются неотъемлемой составной частью ареальной лингвистики» [8, с. 170], позволяющей, на наш взгляд, раскрыть специфику национального самосознания этноса, определить категорию этничности в качестве маркированного признака, отличающего «своего» от «чужого».

Одним из ареальных этнонимиконов является состав этнонимов Псковского региона, имеющий такой отличительный признак, как «смешанность», который проявляется в формах существования культуры, этническом составе и особенностях языка на территории эт-ноконтактного пограничья. Признак «смешанности», или, по словам Н.В. Большаковой, «смешения» [2, с. 13–18], по национальной принадлежности является территориально значимым для Псковской земли, т.к. пространство региона обусловлено близостью с Белоруссией и странами современной Балтии, что позволяет наблюдать за этноязыковыми явлениями, сохранившимися в псковской диалектной речи. К их числу традиционно относятся наименования топообъектов, названия отличительных признаков быта, условий проживания, внешнего вида, одежды, речи, а также особенностей традиционного уклада жизни этносов. Особое место в этом ряду занимают собственно этнономинации и их производные, используемые в диалектной речи.

В настоящее время территориальные диалекты, псковские говоры в том числе, являются средством накопления и трансляции признаков этнокультурного своеобразия региона. В сознании диалектоносителей присутствует определенный набор представлений о своей этничности и тех, кто проживает с ними по соседству.

Анализируя псковский этнонимикон, мы обнаружили, что в системе этнономинаций можно выделить ряд бинарных оппозиций, характеризующих непосредственное присутствие сведений о том или ином этносе. В статье использован материал преимущественно псковских говоров (хотя исследование в целом строится на более широком диалектном фоне).

Рассмотрим лексические противопоставления, описывающие этнос по национальному признаку. В псковских диалектных текстах и отдельных высказываниях актуализируются образы народов, имеющих глубокие корни и взаимные контакты на территории Псковской земли. Следует отметить, что закономерным является употребление этнономинаций в грамматических противопоставлениях форм единственного и множественного числа с проявлением собирательности. К их числу можно отнести такие этнономинации, как белорусец: И билару́сцы в е́тай дире́вни сабира́юцца. Нев. [6, I, с. 164]; латви́ец, латви́нец; латы́ш, латышня́, латышня́к, латышьё: Ана́ [дочка] вышла за латвийца. Оны богатыйи. Дн. [Там же, XVI, с. 523]; А муш у ёй был латви́нец. Латви́нцы харо́шые дъ меня́ бы́ли. Локн. [Там же]; Егон атец был латыш. Печ. [Там же, с. 529]; Раньшэ лапти насили, а эта латышня фсё витушки, верёвачьки такие тоненькие. Палк. [Там же, с. 530]; Там фсё латышня́к жыли. Стр. [Там же, с. 531]; У Латвии христили лътышйо́. Себ. [Там же]; чудь; чухна́ / чухня́, чухно́, чухо́нец, чухня́к, чухни́ще: Дет мой абрисóвывал мне, што здесь нарóт такóй рáньша жыл, чутьи. Гд.; Вот чуди-та тут разгаваривали на етам языке. Гд.; Такáя чухнá, на фсих чартéй пахóжа, чухнá хуть три и гóда ф катлé вари́, фсё чухнá. Гд.; А Яна-та на чухня пахóжа. Печ.; Дéдушка наш был чухнó. Кр.; Тáма чухóнцы жыли. Кун.; Шёл са мно́й чухня́к, он глиде́л на не́бу. Пск.; Не люблю́ я э́тих чухнúшшэф, харашó, што их отсюда подобрáли. Печ.; эстонец, курат: Здеся у нас раньшы многа эстонцеф была, вайна́ зашла́, ани́ и удра́ли. Гд. [5]; Ф Печёрах мно́га кура́тоф жывё. Гд. [6, XVI, с. 380].

Все перечисленные этнонимы функционируют в псковской диалектной речи в противопоставлении русским: Ета ру́ские бы́ли . Оп. [5]. Несмотря на ядерный характер этнонима русские , степень его употребительности в речи довольно низкая. Однако оппозиция является актуальной, потому что она, как правило, связана с онтологическими категориями: «свое – чужое», «мы – они», которые присутствуют в сознании человека, а «чужой» и «они» изначально маркированы отрицательно: Нет лу́чшы ру́скава чилаве́ка, ру́ских и нет . Печ.; Яму ни отказать ни чухну, ни рускаму . Пск. [Там же].

Материал псковских говоров позволяет выявить ряд дифференциальных признаков, которые структурируют систему этнономинаций в целом: гендерный (мужской / женский), возрастной (взрослый / невзрослый), наименование ареала, занимаемого этносом. Использование словообразовательно активных форман- тов при реализации вышеуказанных этнони-мических моделей предполагает наличие общих тенденций образования слов-этнонимов. Так, псковская диалектная речь характеризуется полной, без лакун, реализацией словообразовательных моделей, отражающих общее гендерное противопоставление этнономинаций: 1) белорусец – белоруска: Вы скабар-ки или биларуски, нарецыя-та у вас такая [7, с. 258]; 2) латви́ец, латви́нец – латви́нка: Есть у ниво́ там и латви́нка, латы́шка. Остр. [6, XVI, с. 523], а также наблюдается синонимичное параллельное образование: латыш1 – латы́шка1, латыша́нка: Латы́шка па-русски ни пилюк. Кр.; Мы, латышанки: тожа научи́лись гавари́ть па-латы́шски. Печ. [Там же, с. 530]; 3) чухо́нец – чухо́нка, чухóночка: Штó-та чухóнка вéрхнюю окнó закрыла. Стр.; Дéвачка-чухóначка, насú ваду́ тихóничка. Кун. [5].

Наряду с оппозицией по гендерному признаку в псковских говорах отмечаются этнопротивопоставления по возрастной составляющей. Для наименования представителя младшего по возрасту, как правило, ребенка, используются следующие этнолексемы: латышок: У няё сын уехал у Комию, и сястра у Комяйи жывёть; с нею мальчик яё, латышок . Пуст. [6, XVI, с. 531]; чухнёнок / чухня́та : Ани чухнята эти малинки, из-за угла так вот выгля́дывайут, а мать им гавари́т: «Ни хади́ туда, там русские» . Пл., Раньшь рябёнък хоть год жыви́, а фсё чухнёнък , няхре́сть . Гд. [5].

Лексический состав рассматриваемых этнономинаций активно пополняется этнотопо-нимическими противопоставлениями одного типа, свидетельствующими об актуальности используемых в основе этнонимов: Латыщина в значении ‘название Латвийской республики в составе бывшего СССР’: Дарогу павяду́ть харо́шую, шасе́ – в Латы́шшыну езьдить . Палк. [6, XVI, с. 531]; Чухонщина ‘местность, деревни, где компактно жили представители финно-угорской народности сету, исповедующие православие (в окружении русских деревень – Сетомаа)’: В нас и рáньшъ я́рманки ни были, эта ф Чухóншыны были. Пл. [5]. Помимо неофициальных наименований, на карте Псковской области присутствуют и реальные топонимы, внутренняя форма которых соотносима с наименованиями прибалтийско-финской народности ( чудь , чух-но ): Чудское озеро , деревни Чудская Рудница , Чудские Заходы , Чухново, Чухонские Заход-цы, Чухонское Загорье, Чухны, Чухово , Чухонское , однако это тема для отдельного исследования [9].

Таким образом, в лексическом материале современных псковских говоров выявляется ряд типологически сходных дериватов, которые возможно представить как оппозиционные модели этнономинаций, отражающих историко-географические контакты между названными этносами на территории Псковского региона.

Этноним русские в псковских говорах функционирует в разных формах и употребляется для номинации представителей одного из восточнославянских народов. Поскольку этноним русские выступает в качестве маркированного члена этнонимической оппозиции, который всегда занимает сильное положение, то, естественно, он представляет собой ядро этнонимического пространства региона, в границы которого входят как собственно этнонимы, так и другие словоформы, называющие представителей русской национальности: Я веть руська . Дед. [5]. Бинарность противопоставлений с другими национальностями связана с историческими событиями, характеризующими периоды Великой Отечественной войны и оккупации псковской территории [3, с. 152]. Оппозиционность также проявляется в альтернации русские – нерусские , наполненной в большей степени отрицательными коннотациями (неодобрительность, презрительность, уничижительность): Наехафшы туда́ и няру́скы , фся́кы там . Печ.; Не люби́ неруских , ни наделъл бы делоф . Дн. [6, XXI, с. 227]. Возникновение признака экспрессивности у этнонимов, по словам А.И. Грищенко и Н.А. Николиной, связано с «субъективноэмоциональным отношением к этим этносам» [4, с. 177] и объясняется устойчивостью этнических стереотипов в сознании и языке этносов по отношению друг к другу. Согласно определению Е.Л. Березович, что подтверждается и псковским диалектным материалом, «этнический стереотип – это устойчивый комплекс народных представлений о каком-либо народе, нации, отражающий особенности народной “ксенопсихологии”» [1, с. 208].

Вместе с тем наблюдаемые признаки экспрессивности не мешают развитию лексикосемантической системы слов-этнонимов, поле которых включает производную адъективную, адвербиальную и глагольную лексику, образованную по общим деривационным моделям, ср.: (adj) латышский , латвийский , латвинский , латинский , латышастый , (adv) по-латышски , по-латвийски , по-латвински , по-латинску , (verb) латышать , латышить , латышкать ; (adj) чухонский , чухоновский , очухонский , (adv)

по-чухонски , (verb) зачухаться , начухать , начу́хаться , обчу́хаться ; (adj) ру́сский , (adv) по-ру́сскому , по-ру́сски , (verb) обрусе́ть и т.д. Более того, языковая картина мира псковского крестьянина, живущего длительное время на пограничной территории, содержит актуальные категории, базирующиеся на этнонимах, что способствует возникновению сопоставимых номинаций для обозначения реалий, понятий и предметов из разных сфер традиционной материальной и духовной культуры (ср.: чухонская / немецкая прялка – русская прялка , чухонское / эстонское коромысло – русское коромысло и др.).

Таким образом, исследуя функциональный состав этнонимов в псковской диалектной речи, возможно проследить, как категория этничности через слово-этноним способна отражать определенный этнический фрагмент картины мира диалектоносителя, связанный с формированием представлений о национальном многообразии, а геополитическая обусловленность региона позволяет назвать его зоной активных этнических контактов. Фактор пограничной ситуации позволяет через употребление этнономинаций наиболее активно выразить оппозиционные соотношения «свое – чужое», «мы – они».