Отстаивание А. Н. Потресовым и его единомышленниками «оборонческих» взглядов в газете «День» в 1917-1918 гг

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

Александр Николаевич Потресов (1869– 1934) – видный деятель российского социал-демократического движения, один из основателей РСДРП, лидер «оборонческого» течения в меньшевизме. В революционные годы он активно занимался литературной и публицистической деятельностью (редактировал меньшевистские газеты «Начало» и «Невский голос»; был одним из авторов-составителей сборника «Отклики современности»; в разные годы издавал журналы «Наша заря», «Наше дело», «Дело» и др.). Поэтому после победы Февральской революции 1917 г. в России Потре-сов яснее других понимал, какую огромную роль могла и должна была играть центральная партийная газета в качестве идейного центра, политически сплачивающего и объединяющего партию, разъясняющего массам политическую ситуацию в стране. Отсутствие такого органа в обстановке революционных дней ему казалось величайшим несчастьем, и он считал необходимым приложить все усилия к делу его создания.

Потресов охотно взялся за выдвинутый (по всей видимости, меньшевичкой Верой Засулич) еще в конце марта 1917 г. проект создания такой большой газеты, которая объединила бы все течения социал-демократического лагеря, признававшие необходимость обороны революционной страны и борьбы за демократический мир.

По замыслу инициаторов в редакцию этой газеты должны были войти, кроме самого Потресова, основатель российской социал-демократии Георгий Плеханов и лидер «революционных оборонцев» меньшевик Ираклий Церетели. Вначале участникам переговоров такое соглашение казалось вполне осуществимым. Александр Николаевич, в частности, заявлял о своей готовности официальной программой органа сделать платформу «революционного оборончества». Но в ходе переговоров не замедлили обнаружиться существенные разногласия если не в конкретных выводах практиче- ской политики, то, во всяком случае, в принципиальном подходе к ряду основных вопросов.

Так, Потресов и его единомышленники, несмотря на горькие воспоминания о полемике с Плехановым времен «ликвидаторства», соглашение с ним считали обязательным условием общей совместной работы. Когда на состоявшихся в Петрограде 9 и 13 апреля 1917 г. совещаниях меньшевиков-«оборонцев» было избрано их Временное бюро связи и информации (в составе Григория Брейдо, Ивана Дементьева, Владимира Икова, Ивана Ладыженского и Николая Чернова), то в первую очередь ему было поручено обратиться к Плеханову, «не смогшему по болезни присутствовать на собрании, для переговоров о возможности совместной работы и к московским меньшев[истским] литераторам-оборонцам с настоятельной просьбой переехать в Петроград для совместного ведения печатного органа и всей текущей работы» [1]. Другого взгляда придерживались «революционные оборонцы», для которых совместная работа с «плехановцами» представлялась из-за их «военной» позиции совершенно невозможной. В статье «Ответ тов. Вейнеру», увидевшей свет в газете «День» от 12 июля 1917 г., Потресов писал по этому поводу: «Я без всякого недоброжелательства отношусь к «Единству», полагая, что партийная организация совершает ошибку, равноценную преступлению, квалифицируя Плеханова так, как она умела это делать до сих пор» [2].

При такой разности подходов Потресо-ва и «революционных оборонцев» к перспективам сотрудничества с Плехановым шедшие в конце марта и начале апреля 1917 г. переговоры о возможности объединения творческих сил всех «оборонцев» не могли увенчаться успехом. Между тем эти переговоры были наиболее значительной попыткой Александра Николаевича наладить совместную работу с официальным руководством партии: «Войти в работу Советов, вокруг которых тогда груп- пировались наиболее политически активные элементы партии, он даже не попытался, – писал меньшевистский историк Борис Николаевский. – Он несколько раз показался в кулуарах Смольного, посмотрел людей, подышал атмосферой и ушел, глубоко разочарованный. Е. Н. Потресова вспоминает, что после одного такого визита А[лександр] Н[иколаевич] говорил ей, что Смольный превратился в «интеллигентский штаб, который верховодит…»» [3].

Это привело Потресова к убеждению, что с существовавшим тогда «революционнооборонческим» партийным руководством он столковаться не сможет, и поэтому перед ним был открыт лишь один путь апелляции к социал-демократическим массам – через собственную газетную трибуну. Занимаясь ее поиском, Александр Николаевич еще в Москве вел переговоры с группой кооператоров, которые организовали тогда издание газеты «Власть народа» под редакцией Е. Кусковой, С. Прокоповича, Е. Смирнова (Гуревича) и других. Однако дело с постоянной работой Потресова в этой газете не устроилось, его сотрудничество в ней ограничилось помещением всего лишь одной статьи. Органом, вполне отвечавшим требованиям, которые он предъявлял, оказалась петроградская газета «День».

Газета была основана в 1912 г. и с самого начала заняла позицию органа, который стоял, выражаясь языком тех лет, «левее кадетов». Руководящую роль в ней играли беспартийные левые радикалы, а в числе видных сотрудников находился целый ряд социал-демократов и близких к ним публицистов, не говоря уже о корреспондентах из-за границы (среди которых числились Лев Троцкий, Анатолий Луначарский и многие другие). Постоянными работниками в редакции газеты состояли социал-демократы Давид Заславский, Семен Пор-тугейс, Генрих Эрлих, Павел Юшкевич и др. После Февральской революции роль публицистов, примыкавших к лагерю меньшевиков-«оборонцев», в редакции сильно возросла, и уже в мае 1917 г. издатели согласились формально передать дело политического руководства газетой в руки созданного сотрудниками коллектива. В его состав вошли С. Загорский, Д. Заславский, В. Канторович, С. Кливанский, П. Маслов и С. Португейс. Единственным не социал-демократом в этой коллегии был журналист Иона Рафаилович Кугель, вошедший в нее в качестве представителя издателей.

С 15 мая 1917 г. «День» начал выходить под новой редакцией, объявив себя, как стояло в подзаголовке газеты, «органом социалистической мысли». В конце мая редакционный коллектив решил обратиться к Потресову с предложением стать полноправным членом редколлегии. Переговоры с Александром Ни- колаевичем вели Заславский и Канторович, которые занимали в то время ответственное положение в официальных органах партии, являясь членами ЦК Бунда. Это последнее обстоятельство, по мнению Николаевского, оказало влияние на решение Потресова, поскольку он «всегда был крайне щепетилен в отношении сотрудничества в непартийных органах печати, так как это свидетельствовало о положительном отношении к газете, во всяком случае, известной части ответственных работников партии. Но основным для А[лександра] Н[иколаевича], – считал Николаевский, – был, конечно, факт его полной политической солидарности с линией газеты, как она выявилась уже с первых номеров» [3]. В результате в начале июня 1917 г. Потресов дал свое согласие и вошел в состав редакции «Дня».

Работа в этой газете, продолжавшаяся до ее окончательного закрытия 17 мая 1918 г. (начиная с ноября 1917 г. газета «День» закрывалась большевиками 6 раз и столько же раз возобновляла свою деятельность под названиями «Новый день», «Ночь», «Полночь», «В глухую ночь», «В темную ночь» и «Грядущий день»), составила весьма важную главу его биографии: «Он с увлечением отдался газетной работе, – писал Николаевский, – показав такие стороны своей натуры, каких в нем не подозревал никто из его друзей и о которых, быть может, не догадывался и он сам. Писавший раньше очень медленно, тщательно и подолгу отделывавший каждую фразу, в этот период А[лександр] Н[иколаевич] становится боевым газетным публицистом, который умеет работать быстро и много. Его статьи этого периода написаны совсем иным стилем и в совсем других темпах, чем все то, что им было написано раньше. В редакционную работу он уходит с головой и знакомится даже с газетной техникой, чтобы наравне с остальными членами редакции отбывать свои дежурства в качестве ночного редактора газеты. В то же время А[лександр] Н[иколаевич] начинает и выступать на больших собраниях. Раньше он был известен в партийных кругах в качестве кабинетного человека, старающегося, если только можно, уклоняться от необходимости говорить публично. В месяцы же революции он показал себя блестящим оратором, умеющим заставить себя слушать даже на собраниях с чужой аудиторией. Один из его оппонентов как-то совершенно правильно сравнил его ораторскую манеру с манерой библейских пророков: в своих выступлениях, при обрисовке картин грядущего, А[лександр] Н[иколаевич] временами действительно поднимался почти до библейского пафоса» [3].

Внешне все свидетельствовало о большом успехе, о том, что Потресов нашел «свою»

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

аудиторию. Редакционный коллектив работал дружно и Александр Николаевич не раз говорил, что он нигде не чувствовал себя так хорошо, как в «Дне». Тираж газеты стремительно рос, и к осени 1917 г. дошел до 200–250 тыс. «Газета «День», – отмечал Николаевский, – была очень крупным явлением, – и как политический фактор развития страны, и как блестящий литературный орган», редакция которого «сплошь состояла из социал-демократов, меньшевиков-«оборонцев», – людей с большими литературными талантами и с большими знаниями: А. Потресов, П. Маслов, С. Загорский, А. Канторович и др.» [4].

Действительно, состав редакции «Дня» был ярким, и вокруг Александра Николаевича там собрались известные и чрезвычайно талантливые люди. Чего стоит только личность меньшевистского теоретика аграрного вопроса Петра Павловича Маслова (1867–1946), автора идеи муниципализации земли, выдвинутой меньшевиками на IV съезде РСДРП в 1906 г. и принятой там в качестве ее аграрной программы, а также идеи издания многотомника «Общественное движение в России в начале ХХ века». Крайне интересной фигурой из числа тогдашних единомышленников Потре-сова был также Давид Осипович Заславский (1880–1965), в 30-е и 40-е гг. – звезда сталинской публицистики, автор статей «Сумбур вместо музыки», «Литературная гниль» и тому подобных, а в рассматриваемый период – член ЦК Бунда и непримиримый противник большевиков, обвинявший их в связях с охранкой, с германским правительством, в шпионаже, в разложении армии, в разрушении производительных сил страны, в одурачивании народа и, в конечном счете, в предательстве интересов России. Ленин в долгу не оставался, называя этот поток обвинений в адрес большевиков «грязной кампанией клеветы грязных господ Заславских» [5].

Также в партийной среде тогда был широко известен случай, произошедший 22 августа 1917 г., когда в речи на Объединительном съезде РСДРП меньшевик Юлий Мартов (Це-дербаум), не упоминая Заславского, назвал его «журналистом, откормившимся на хлебах у банкиров». Заславский посчитал, что в этих словах содержалась оскорбительная для него «клеветническая брань», и на следующий день вызвал Мартова на суд чести. Когда же Юлий Осипович отказался явиться на третейский суд, выступавший от имени Заславского меньшевик Михаил Либер (Гольдман) назвал Мартова трусом [6]. Другой меньшевик Илья Гольц вспоминал о Заславском: «В прошлом он был одним из лидеров Бунда. Но после большевистского переворота в октябре 1917 г. перебежал к большевикам и вскоре стал одним из ведущих журналистов газеты «Правда». Журналист он был, несомненно, талантливый, как в свое время писавший на языке идиш, так и теперь – на русском языке. Но тот, кто читал его статьи в «Правде», видимо, без омерзения не вспомнит их содержания, насыщенного зоологической враждебностью к своим вчерашним товарищам социал-демократам и, особенно, к Бунду, членом центрального комитета которого он был в течение многих лет. Он обвинял Бунд во всем, чему он когда-то сам «поклонялся» (такова уж, видимо, судьба всех ренегатов)» [7]. Вот что написал о времени, когда Заславский стал уже официальным советским журналистом и главным фельетонистом «Правды», «получив неограниченное право шельмовать честных людей», известный ученый и публицист Аркадий Ваксберг: «Его травле подверглись… сотни политических деятелей, в отличие от Заславского всю жизнь верно служивших большевизму, множество деятелей культуры. Имя этого перевертыша, его ядовитое перо наводили ужас и страх. Я сам видел два приговора: по первому человека осудили на 10 лет за то, что в компании приятелей он назвал Заславского грязной личностью; по второму 8 лет получил тот, кто показывал сослуживцам статьи Ленина о Заславском. Этот второй приговор был Вышинским опротестован «за мягкостью», а судья изгнан с работы: «товарищ Заславский олицетворяет собой партийную печать, его дискредитация – это гнусный вражеский выпад против Советской власти». В журналистике того времени по разнузданности и кровавости другого подобного прохвоста, пожалуй, не было» [8].

Справедивости ради стоит отметить, что «перебежал» Заславский к большевикам далеко не сразу после октябрьского переворота 1917 г. и в «Правде» начал работать совсем не «вскоре» после него. В ночь с 3 на 4 января 1918 г. в числе нескольких сотрудников «Дня» он был арестован большевиками и на полтора месяца посажен в тюрьму. В сентябре 1918 г. он уехал на Украину, а в апреле 1920 г. напечатал в киевской газете «Коммунист» письмо, содержавшее такие слова: «События последних месяцев в России и за границей привели меня к твердому убеждению в том, что я ошибался в своей оценке роли и значения Советской власти. Неправильная оценка приводила к ошибкам, о которых я вспоминаю с глубоким сожалением. Я убежден в том, что всякие выступления против Советской власти ведут в нынешних условиях лишь к затягиванию гражданской войны, увеличивают разруху в стране и мешают переходу к органическому общественному и государственному строительству на новых началах. Признавая допущенные мной ошибки и отказываясь впредь от всякой политической деятельности, я хотел бы все свои силы приложить в области культурного труда, где, я убежден, есть нужда в добросовестных работниках». Лишь в середине 20-х гг. Заславский начал сотрудничать в советской прессе – сначала в «Ленинградской правде» и «Красной газете», потом в московских «Известиях». И даже когда в 1928 г. сестра Ленина Мария Ульянова пригласила его в газету «Правда», он был еще беспартийным. В ВКП (б) Заславского приняли только в январе 1934 г. специальным решением Политбюро, по личному указанию Сталина [9].

Но все это будет значительно позже, а вот что пишет о Заславском периода работы в «Дне» современный публикатор его дневника 1917–1918 гг. (журнал «Знамя», 2008, № 5) Евгений Ефимов: «Чрезвычайно и сам начитанный, вышколенный самообразованием, знавший несколько иностранных языков, трудолюбивый, остроумный, умевший писать много, понятно, на любую тему и сразу набело, мастер словесных кавалерийских атак и драк до крови, но лишенный при этом художественного таланта, газетчик до мозга костей, Заславский обычно был резок и прямолинеен, его слово буквально жгло, язвило. Это было острое блюдо – горчица – на тесном пиршественном столе российской дооктябрьской журналистики» [9].

Еще одной выдающейся личностью среди единомышленников Потресова был Семен Осипович Португейс (1880–1944), более известный в партийных кругах под псевдонимом «Степан Иванович». Социал-демократом и марксистом он стал в родном Кишиневе в кружке Давида Борисовича Рязанова (Гольденда-ха), а свой псевдоним взял в память о Степане Ивановиче Радченко, одном из организаторов и руководителей Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (1895), который на I съезде РСДРП в 1898 г. был избран членом ЦК и возглавлял подготовку и издание «Манифеста РСДРП». Меньшевистский историк Григорий Аронсон считал, что уже в 1906 г., когда Португейс сотрудничал в Петербурге в газете «Современное слово», его можно было назвать «одним из лучших русских политических фельетонистов. Его яркое дарование, заостренный, несколько парадоксальный стиль, полемическая меткость, – и никогда не покидавший его широкий идейный подход, – выгодно выделяли его из среды талантливых собратьев по перу, тогда пользовавшихся успехом у читателей радикальной и либеральной печати» [10]. Меньшевичка Конкордия Захаро-ва-Цедербаум также отмечала, что Португейс еще в 1904 г. отличался «особенной любовью» к полемике: «Этот очень одаренный человек, – читаем в ее воспоминаниях, – самоучка и недоучка, увлекался самим процессом спора; он любил всяческую казуистику, прибегал к талмудическим хитросплетениям и тонкостям.

Для него истина... являлась результатом сло-воговорения. Иной раз уже затихавший спор он возобновлял тем, что перевертывал спорный вопрос и говорил: «Ну, а если вопрос поставить так?» (В совершенно обратном смысле). И снова начинал ораторствовать, выдвигая и защищая противоположные доводы. Его любовь к чисто логическим построениям и склонность к различного рода софизмам увели его далеко от партии и марксизма. Со ступеньки на ступеньку его софистика оправдывала что угодно – интервенцию, деникинщину...» [11].

Борис Николаевский также отмечал, что годы кануна революции 1905–1907 гг. застали Португейса уже активным работником социал-демократического движения, в котором он пробовал свои силы в качестве организатора, агитатора, пропагандиста, но особый успех имел все-таки как литератор: «Семен Осипович, – вспоминал Николаевский, – несомненно, был прирожденным писателем, – принадлежал к числу тех людей, которые, говоря словами Михайловского, лучше всего думают, если в руках имеется перо для занесения этих дум на бумагу». Перебравшись в 1906 г. в Санкт-Петербург, он уже ни на минуту не порывал самых близких связей с руководящим кругом столичных меньшевиков – и «литераторов», и «практиков», – группировавшихся вокруг По-тресова. С полной же ясностью близость Пор-тугейса к Потресову в самых основных посылках мировоззрения выявилась в годы Первой мировой войны: «Семен Осипович, – писал об этом Николаевский, – одним из первых полностью примкнул к «оборонческой» концепции Потресова и до конца оставался верным сторонником последнего. Особенно сблизились они в 1917 г., – в месяцы совместной работы в редакции газеты «День». …По существу, их орган был единственным большим органом печати, который твердо защищал старый, ортодоксальный взгляд русской социал-демократии на характер и задачи революции, как он был закреплен в официальной программе партии 1903 г., то есть как на революцию, которая по своему социально-экономическому содержанию не выходит за пределы капиталистического строя. Было злой иронией судьбы, что концепцию этой программы, формально остававшейся программой и большевиков, и меньшевиков, – теперь защищал внепартийный «орган социалистической мысли». Но защищал ее он с большой силой и блеском. Безнадежность этой борьбы «против течения» в глазах объективного историка, наверное, только подчеркнет ее красочность…» [4].

В редакции «Дня» Португейс продолжал работать и после захвата власти большевиками, когда на газету обрушился град репрессий. Петроград он покинул только тогда, когда

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

ее издание стало окончательно невозможным. Сначала Семен Осипович, которого в Петрограде разыскивали чекисты, пробрался в Киев, а затем в Одессу, где и провел годы Гражданской войны, проявляя сравнительно мало политической активности. В 1920 г. после окончательного занятия большевиками Одессы он перебрался нелегально в Бессарабию, а оттуда, уже в 1921 г., – в Париж. Меньшевистский историк Давид Далин (Левин) отмечал, что в этот период «…Ст. Иванович, более молодой, чем Потресов, но тоже ветеран 1905 г., способный меньшевистский писатель и тоже бескомпромиссный антибольшевик, выдвинулся вперед как последователь Потресова; он приобрел большую известность… в эмиграции, начиная с 1921 г.» [12].

Когда в конце лета 1917 г. Российскую армию постиг на фронте ряд неудач, Португейс крайне болезненно отреагировал на содержание принятой 21 августа на Объединительном съезде РСДРП телеграммы в адрес солдат Северного фронта, которая гласила: «Съезд приветствует армию рабочих и крестьян, мужественно сражающихся под стенами Риги, и призывает армию стойко сопротивляться нападению, сохраняя порядок и организованность. Съезд призывает весь российский пролетариат не поддаваться панике, бдительно следить за тем, чтобы новые неудачи на фронте не были использованы контрреволюцией для травли революционной армии и для покушений на ее демократический строй, и приложить все усилия к тому, чтобы армия, неся свои тяжелые жертвы, знала, что в тылу организованный народ со всей своей энергией борется за скорейшее заключение всеобщего мира» [6]. Такое распределение ролей между революционной армией и революционным пролетариатом Португейс не счел справедливым: «Армию призывают к тяжелым жертвам, и это конкретно… Пролетариат призывают к борьбе за мир – и это... словеса. <...>

Как же понять, – задавался вопросом он, – это чудовищное разделение труда: ты сражайся и умирай, а я буду бороться с контрреволюцией и за мир?

Какой это грустный... и жестокий привет потрясенной армии!». Если бы съезд, считал Португейс, «был свободен от циммервальд-ских предрассудков, он, приветствуя армию, сказал бы ей: ты сражаешься за почетный для родины мир и в этой борьбе мы идем тебе на помощь величайшим напряжением нашей трудовой мощи.

Держи крепко в руках свое ружье, мы крепко держим в руках свой молот. И такой привет, – был убежден он, – радостно восприняли бы вся армия, вся Россия» [14].

Отозвался на произошедшее 21 августа 1917 г. взятие Риги германскими войсками и Потресов. Следует отметить, что все опубликованные в «Дне» статьи Александра Николаевича о войне – это буквально крик души настоящего пламенного патриота революционной России, всем сердцем глубоко переживавшего неудачи ее армии. В одной из таких статей, которая была опубликована на следующий день после падения Риги, мы читаем: «Стране нанесен удар, значение которого невозможно переоценить. Надо иметь мужество его вынести. Надо проявить решимость и, с раною в груди, стиснув губы от боли, спокойно и твердо сказать – себе и противнику: борьба продолжается!

Революционная Россия, как старая легендарная гвардия, умирает, но не сдается! Рига пала, но русский народ, сбросивший с себя ярмо деспотизма, еще на ногах, и пока на ногах, способен совершить тот подвиг освобождения, который от него ждет демократия всего мира.

Смертельная опасность удесятеряет силы. Великий народ России не стекло, которое дробится, а металл, который куется ударами булата. И настоящий удар, – убеждал читателя Потресов, – выкует в революционной России железную решимость победить, чего бы это ни стоило! Отстоять себя всеми мерами, как бы крайни они ни были! Все подчинить единой задаче – национальной защите!». Настал момент признать, – образно выражался он, – что вся Россия «есть осажденная крепость, что вся Россия – есть фронт. <…>

— Долой малодушие! – с пафосом восклицал Потресов. – Гоните трусов и трусость! И да здравствует железная дисциплина демократии!

Пусть Рига будет той Нарвой, которая была первым шведским уроком Петру.

Началось с Нарвы, а кончилось – Полтавским боем. Неудавшаяся дисциплина демократической страны будет тоже иметь свой Полтавский бой с Вильгельмом и Гинденбургом» [15]. Эти предположения Александра Николаевича пророческими, к сожалению, не оказались. Керенскому было слишком далеко до Петра I. Если умевшего извлекать уроки из поражений Петра Нарва привела к выигранному затем бою под Полтавой, то не умевшего это Керенского Рига привела вскоре к проигранному в Петрограде и на подходах к нему бою с большевиками.

Такой же сильной душевной болью и неподдельным беспокойством за судьбу находившейся тогда у опасной черты России были проникнуты посвященные корниловщине статьи Потресова и его единомышленников, опубликованные в «Дне» в конце августа – начале сентября 1917 г. Так, в увидевшей свет 29 августа передовой статье редакции «Да не будет этого!» мы читаем: «Корнилов идет на Петроград. Иными словами, это – цензовая Россия идет на революционную демократию России.

…Перед нами явление большого социального калибра, перед нами восстание одного класса России против другого. Открытое прямое начало Гражданской войны». В статье выражалась уверенность в «коллективности режиссуры этого выступления со стороны широких и влиятельных кругов той части страны, которая находила свое увенчание в IV Государственной Думе», а июльское выступление большевиков в Петрограде, по сравнению с корниловщиной, называлось «детской и пустой забавой». Движение Корнилова ассоциировалось с началом Гражданской войны, с началом «крушения России»: «Ибо Россия, – пояснялось в статье, – три года ведущая войну с внешним врагом, измученная, истощенная, без сил, – не в состоянии вести одновременно войну на двух фронтах – внешнем и внутреннем.

И пусть те, кто посягают сейчас на внутренний мир России, помнят, что они ведут Россию к гибели, что они совершают преступления против России и что на том пути, на который они встали, им самим грозит неотвратимое фиаско даже и в том случае, если бы они одержали мимолетную победу над демократией России». Но даже определение корниловщины, как «восстания одного класса России против другого», не заставило редакцию «Дня» отказаться от убеждения в необходимости объединения усилий буржуазии и представителей революционной демократии ради решения возникших проблем: «Нельзя сейчас вывести государство и народ из тупика, в который его загнала мировая катастрофа, – говорилось в передовице газеты, – если не напрячь всенародных усилий, если не сочетать того, на что способна только демократия, с тем, что может только буржуазия. Всякое спасение в одиночку... есть буйная утопия, есть зловреднейшая из химер, за которую расплачиваться будет все общество...» [16].

«Нужна была «подлинная кооперация» демократии с буржуазией во власти, – писал Потресов на следующий день, – ибо только она одна могла привести в движение необходимый для спасения России максимум энергии, опыта, знания и силы, ослабить и затушить ту интенсивность вражды, которая разделила тогда две половины России и готовила ей гибель. <...> Вот почему, – подчеркивал он, – возможная победа Временного правительства над Корниловым должна иметь своим последствием не столько покорение виновных... сколько заботу о том, чтобы устранить возможность повторения подобных историй, сколько создание атмосферы, в которой бы была немыслимой эта гражданская война.

Под Временное правительство надо подвести, – считал Потресов, – более широкий социальный базис, надо, наконец, подойти к осуществлению деловой программы сегодняшнего дня, приемлемой для настоящей коалиции» [17].

В том же номере газеты меньшевик Семен Аронович Кливанский (1879 – после 1944) резко осудил этот «поступок главнокомандующего», набросивший «огромную черную тень на высший командный состав»: «Этому преступлению нет имени, – отмечал он с возмущением, – это огромное народное бедствие.

Перед лицом врага Российской армии нанесен удар, по сравнению с которым потеря Риги принимает характер незначительного поражения».

Опасаясь негативных последствий произошедшего для армии, Кливанский высказал убеждение, что революционной демократии в сложившихся обстоятельствах было «необходимо немедленно принять меры к тому, чтобы пущенные со страшной силой удушающие газы подозрительности и недоверия не отравили все части, необходимо немедленно начать восстанавливать все разрушенные в организме армии Корниловским взрывом ткани, необходимо продолжать начатую работу по восстановлению боеспособности армии». При этом демократии, считал Кливанский, «придется ограничиться удалением наиболее зараженных частей, перенося центр тяжести в организацию контроля, ставящего высший командный состав на его место, как руководителя боевым организмом армии и лишенного возможности политически властвовать над солдатами» [18].

В следующем номере газеты Заславский остановился на личных качествах Корнилова как военачальника: «Генерал Корнилов не столько авантюрист, сколько плохой верховный главнокомандующий, – подчеркивал он. – Он составил… превосходный план гражданской войны. Но при этом обнаружились политическая ограниченность Корнилова, невежество его и неумение организовать собственные силы. И, если таков бывший вождь армии, таковы его помощники, то что же удивительного в том, что мы терпим поражения… на фронте внешнем? Во всяком случае, свое поражение под Гатчиной наш боевой генерал никак не может свалить на большевиков. Винить надо собственную бездарность» [19].

В первом осеннем номере газеты По-тресов одобрил произошедшее на фоне корниловщины «расширение» Временного правительства за счет представителей буржуазии (заместителем министра-председателя и министром торговли и промышленности стал тогда член ЦК партии кадетов и крупный предприниматель Александр Коновалов), расценив это

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

как «элементарное следствие элементарной необходимости»: «Это не сдвиг. Это не уступка цензовой России, – полагал Потресов. – Это самоограничение демократии, вытекающее из катастрофических обстоятельств момента...

Самоограничение же демократии, таким образом осуществленное, есть в то же время приобретенное право – требовать и у цензовой России самоограничения…». Таким ему виделся смысл произошедшей «правительственной перестройки», которую Александр Николаевич считал «шагом вперед» [20].

И, наконец, настоящим гимном необходимости сохранения коалиционного характера власти в тогдашней России являлось обращение меньшевиков-«оборонцев» во главе с Потресовым «К товарищам и гражданам!» от 5 сентября 1917 г., опубликованное в «Дне» в преддверии начала работы в Петрограде Всероссийского Демократического совещания (14–22 сентября). Подписавшие обращение исходили из убеждения, что твердо усвоенное органами революционной демократии положение, что верховная власть в России должна быть в период революции построена на началах коалиции между демократией и имущими классами, пошатнулось: «Последняя попытка Правительства, создать коалиционную власть, – читаем мы в документе, – встретила сопротивление ответственных органов демократии, и в результате в крайне опасный для страны момент Россия опять находится в состоянии безвластия с «Советом пяти» (Директорией. – Э. К.) вместо правильно организованного Правительства.

Решение вопроса о его организации отложено до созываемого… демократического совещания». В связи с этим 85 подписавших документ партийных работников, среди которых были такие видные «оборонцы», как Александр Потресов, Мечислав Бинасик (Новосед-ский), Григорий Брейдо, Петр Голиков, Иван Дементьев, Иван Емельянов, Семен Загорский, Давид Заславский, Иван Захватаев, Владимир Иков, Владимир Канторович, Семен Кли-ванский, Д. Кольцов (Борис Гинзбург), Екатерина Кускова, Владимир Левицкий (Цедербаум), Евгений Маевский (Гутовский), Михаил Неве-домский (Миклашевский), Петр Маслов, Семен Португейс, Миней Хейсин, Анатолий Шнеерсон, Филипп Юдин и др., обращались к товарищам по партии и вообще гражданам России с предостережением: «Намерение некоторых кругов демократии, – говорилось в документе, – склонить демократическое совещание на путь отрицания признанного демократией положения о необходимости коалиционной власти грозит стране величайшими потрясениями. Однородно буржуазное, как и однородно социалистическое Правительство, бессильно будет органи- зовать оборону страны и предохранить ее от экономического развала…

Демократическое совещание, если оно решит образовать однородно-социалистическое министерство, послужит сигналом к спешной мобилизации сил контрреволюции, за которой пойдет масса городского и сельского мещанства, тайно и явно выражавшего свои симпатии корниловской авантюре.

Демократия и без того отрывается от широких несоциалистических слоев населения, а попытка монопольно создать власть обратит ярость господствующих и средних классов не только против демократии, но и против самых основ нашей свободы». Поэтому подписавшие обращение взывали «к товарищам и гражданам»: «…объединитесь, явитесь сплоченной массой на демократическое совещание, чтобы здесь отстоять Россию от ужасов гражданской войны, чтобы дать отпор подымающим голову анархическим и бунтарским элементам демократии, с одной стороны, и реакции – с другой.

Вне коалиционной власти, – говорилось в заключении документа, – нет спасения для раздираемой классовой ненавистью и классовым эгоизмом России и пусть демократическое совещание, отбросив всякие попытки одностороннего захвата власти, еще раз утвердит своим авторитетным решением коалиционную власть» [21].

Как видно из содержания обращения, созданный в ночь с 1 на 2 сентября «Совет пяти» правильно организованным правительством они не считали, а Португейс еще 3 сентября назвал Директорию «суррогатом Правительства», который своим появлением на свет возникшего тогда правительственного кризиса отнюдь не разрешал [22]. Надежды на выход из этого кризиса «революционно-оборонческое» руководство Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Советов связывало тогда с созываемым им 14 сентября Демократическим совещанием представителей политических партий и общественных организаций, цель которого некоторые из инициаторов созыва совещания (Федор Дан (Гурвич) и др.) видели в попытке создания однородного демократического правительства взамен правительства коалиционного. Португейс не разделял веру в то, что Демократическое совещание будет способствовать разрешению правительственного кризиса, так как не верил «в однобоко создаваемую власть»: «Демократическое совещание, – писал он, – будет в этом отношении столь же бессильным, как бессильным было бы и однобокое совещание буржуазных элементов. Если последнее подготовит повторение августовских дней, то первое подготовит повторение июльских дней». Демократическое совещание, считал Португейс, власти не создаст, но поможет ее созданию, «нейтрализовав и обезвредив те большевистские уклоны, которые ныне так процветают в Питере»: «Мы идем на Демократическое совещание, – подчеркивал он, – ...чтобы всенародно еще раз отбросить и заклеймить безумные попытки захвата власти и изоляции пролетариата, мы идем на Демократическое совещание во имя власти коалиционной…» [22].

Потресовская характеристика созданного на Демократическом совещании Предпарламента от 23 сентября была еще достаточно сдержанной: «У нас нет никаких иллюзий относительно новоявленного представительного учреждения, – признавался Александр Николаевич. – Мы не имеем ни малейшей охоты его идеализировать и видим все его отрицательные стороны… И тем не менее мы не можем заранее поставить над ним креста…

...И самое безнадежное учреждение, – полагал он, – при известной комбинации обстоятельств может оказаться спасительным. Было бы преступлением не воспользоваться демократическим советом» [23].

Спустя же 5 дней Потресов уже не стеснялся в выражениях относительно работы и Демократического совещания, и Предпарламента. В опубликованной в «Дне» от 28 сентября статье «Иллюзия единого фронта» он подверг жесткой критике идею «единого демократического фронта», проходившую красной нитью через всю послефевральскую публицистику революционной демократии. Всего же более склонность «прибегать к наркотику злополучного фетиша» проявляли, по мнению Потресова, «как раз те слои демократии, которые представляли до сих пор ее господствующий, руководящий центр, которые чувствовали себя в течение некоторого времени господами положения в среде революционной демократии». У них это «единство демократического фронта» сложилось в идеологию и даже приобрело «прочность предрассудка». Однако и Демократическое совещание, и еще более – «первое всенощное бдение Демократического Совета» нанесли этой идее большой удар: «Бедлам, а не единство представляет собою демократия, – указывал Александр Николаевич, – собранная в четырех стенах, заключенная в рамки единого общественного учреждения. Такой бедлам, что для всех сколько-нибудь отдающих себе отчет в значении происходящего после этого же первого всенощного бдения стало ясно: может быть, «Предпарламент»… и в состоянии еще будет функционировать после того, как он будет разжижен различными элементами буржуазной России, но в своем первичном, стоградусно-демократическом существе он, во всяком случае, жить и работать не будет, ибо он являет собою такое глубокое расхождение в средствах и целях, что в своей совокупности, при отсутствии заметного преобладания какой-либо из этих частей, он может дать не организованное действие, не планомерную работу, а лишь то напряженное бездействие, то деловое безделье, которое равносильно политической смерти такого учреждения…» [13].

Революционно-реалистической части демократии, искавшей спасения России не в квази-революционном авантюризме, а в напряженном усилении действительно творческо-планомерной работы по упорядочению механизма страны, фетиш «демократического единства», считал Потресов, мешал «сказать себе раз и навсегда: с известными передовыми элементами буржуазной России в настоящий исторический момент у меня есть известная точка сопрокосновения, я могу не выдумать, а действительно найти некоторую минимальную ближайшую программу-платформу необходимой практической деятельности. Но с анархо-максималистскими элементами демократии, вся деятельность которых подрывает возможность осуществления такой программы, подобной минимальной общности у меня нет». Потресов отлично понимал, что представителям «реалистической демократии» трудно было себе в этом признаться, ибо это значило бы «сказать, что с классовыми врагами я делаю все же некое общее историческое дело, а с людьми, принадлежащими к тому же классу, что и я, бесповоротно порываю». Однако он был все-таки убежден, что пришла пора покончить с этими «прекраснодушными иллюзиями» и вспомнить, что и в Европе партиям пролетариата приходилось время от времени иметь общее дело со своими классовыми врагами и не иметь никакого с анархистами, принадлежавшими к рабочему классу: «Пора вспомнить, – призывал Потресов, – что, как и у нас в России, в Европе когда-то существовали попытки совместно с анархистами заседать и работать и... окончились полнейшим фиаско. Международные конгрессы пролетариата только с тех пор стали работоспособными, когда постановили более не допускать в свою среду эти элементы, способные делать работу разрушения, но не годные ни для какого положительного творчества…

Я полагаю, – заканчивал он статью «Иллюзия единого фронта», – что и наши демократические учреждения, что и наши демократические партии заработают только тогда, когда политически и организационно эмансипируются, наконец, от своих роковых попутчиков. Когда это будет, я не знаю. Но боюсь, что до тех пор нам обеспечен паралич нашей реалистической демократии» [13].

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013

26 октября произошло первое из многих последующих закрытие большевиками газеты «День», продлившееся до 6 ноября 1917 г. По-тресов откликнулся на это статьей «На старых позициях», опубликованной 4 ноября в № 1 газеты «Друг народа». И в первую очередь после недельного вынужденного молчания выразил в ней свое безграничное презрение новому «начальству», заставившему фактом закрытия «Дня» «вспомнить царских держиморд»: «Мы этому начальству, – писал Потресов, – говорим: вы можете заткнуть нам глотку, вы можете нас уничтожить, но пока мы живы и наш голос звучит, он не даст вам ни отдыху, ни сроку. Мы будем вас бить оружием мысли, силою нашей аргументации…

Вы в массы доверившегося вам рабочего класса бросали обещания, не считаясь с возможностью их выполнения. Вы зажигали в народе надежды, которые вы сами признавали блуждающими призраками. И вам было легко и привольно в вашем звании профессиональных демагогов…

И вот судьба вашего головокружительного успеха сыграла с вами предательскую шутку: вы стали начальством! Ну что ж, попляшите теперь в этом новом для вас положении! Теперь уж не вы предъявляете требования, а от вас ждут исполнения тех обещаний, которые вы успели надавать. Платите по векселям. Общественное мнение не отстанет от вас и, как Шей-лок [24], не зная пощады, будет спрашивать с вас обещанный вами фунт мяса: мира, хлеба и земли пожалуйте нам, не откладывая. Пошевеливайтесь, господа диктаторы! Иначе вы полетите вверх тормашками! Иначе вам худо будет, и усталый, голодный, жадный до мира народ не потерпит никаких проволочек ни под какими предлогами!..». Отчего же после того, как Троцкий разослал всем державам по телеграфу Декрет о мире, задавался вопросом Потре-сов, об этом самом мире ничего не было слышно: «Отчего ничто не наладилось, – продолжал он, – а все разладилось еще больше с того самого дня, что господа большевики осуществили идею Поприщина, вообразившего себя испанским королем: в обезумевшей стране пожелавшие стать господами?». И сам отвечал на свои вопросы: «Оттого, что став держимордой, хуже – палачом в Петрограде и в Москве, они не стали в силу этого хозяевами России, т. е. общепризнанной властью, властью волею всего державного российского народа. Они попытались украсть эту власть у Учредительного Собрания ...но оказалось, что эту власть, увы! невозможно похитить, что она неотделима от своего всенародного источника.

И оттого с ними не хочет, говорят, вступать в какие бы то ни было разговоры Вильгельм, а союзные послы снаряжаются в путь и пакуют свои чемоданы». Меньшевики-«обо-ронцы» же в этих условиях оставались верны себе и держали курс на «национальное единение в общенародной беде»: «Мы остаемся на старых позициях, – говорилось в заключении статьи Потресова. – Наш лозунг по-прежнему: всенародная, всеклассовая, общенациональная власть! Она одна способна стать во главе всеобщего процесса спасения страны и безумный хаос превратить в умный порядок!» [13].

Таким образом, в 1917–1918 гг. в газете «День», следуя своей «оборонческой» идеологии, Потресов и его единомышленники продолжали, по мере существовавших в их распоряжении возможностей, поддерживать идею коалиционного характера организации власти с участием представителей буржуазии и революционной демократии России и внесли значительный вклад в ведение патриотической пропаганды, направленной на спасение страны от разгрома Германией и ее союзниками.

• 1.    Меньшевики в 1917 году: От января до июльских событий // Меньшевики в 1917 г. : в 3 т. / под общ. ред. З. Галили, А. Ненарокова, Л. Хеймсона. М., 1994. Т. 1. С. 196–197.

• 2.    Потресов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 245.

• 3.    Николаевский Б. А. Н. Потресов. Опыт литературно-политической биографии // Потре-сов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 75–76.

• 4.    Николаевский Б. Памяти С. О. Португейса (Ст. Ивановича) // Новый журн. 1944. Кн. VIII. С. 394–395, 397.

• 5.    Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 381.

• 6.    См.: Меньшевики в 1917 году: От июльских событий до корниловского мятежа // Меньшевики в 1917 году : в 3 т. / под общ. ред. З. Гали-ли, А. Ненарокова, Л. Хеймсона. М., 1995. Т. 2. С. 436, 455, 479, 483.

• 7.    Гольц И. По дорогам и ухабам жизни: последний меньшевик. Иерусалим, 2003. С. 250.

• 8.    Ваксберг А. И. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992. С. 38.

• 9.    См.: URL : http://magazines.russ.ru/znamia/2008/ 5/za10-pr.html.

• 10.    Аронсон Г. Степан Иванович (С. О. Португейс). (1880–1944) // Социалистический вестн. 17 марта 1944. № 5/6 (539/540).

• 11.    Захарова-Цедербаум К. И., Цедербаум С. И. Из эпохи «Искры». (1900–1905 гг.) / предисл. В. И. Невского. М. – Л., 1926. С. 137.

• 12.    Далин Д. Меньшевизм в период советской власти // Меньшевики / сост. Ю. Г. Фельштинский. Benson, 1988. С. 149.

• 13.    Потресов А. Н. Избранное / А. Н. Потресов. М., 2002. С. 222–226.

• 14.    Иванович Ст. Привет армии // День. 1917. № 143 (16 104). 23 авг.

• 15.    Потресов А. Через дисциплину! // День. 1917. № 142 (16 103). 22 авг.

• 16.    День. 1917. № 149 (16 108). 29 авг.

• 17.    Потресов А. Урок событий // День. 1917. № 150 (16 109). 30 авг.

• 18.    Кливанский С. Корниловское восстание и армия // День. 1917. № 150 (16 109). 30 авг.

• 19.    Заславский Д. Корнилов // День. 1917. № 151 (16 110). 31 авг.

• 20.    Потресов А. Перестройка власти // День. 1917. № 152 (16 111). 1 сент.

• 21.    День. 1917. № 157 (16 116). 7 сент.

• 22.    См.: Иванович Ст. Демократическое совещание // День. 1917. № 154 (16 113). 3 сент.

• 23.    Потресов А. На новой стезе // День. 1917. № 171 (16 130). 23 сент.

• 24.    Персонаж пьесы Шекспира «Венецианский купец» Шейлок – жестокий и жадный ростовщик, требовавший вырезать по условиям векселя фунт мяса у своего неисправного должника.

  
  

  Protection of A. N. Potresov and his Adherents of their «Defensive» Views in the Newspaper «Den′» in 1917–1918

Поволжский педагогический поиск (научный журнал). № 2(4). 2013