Парафразы и параллели в фельетонах А. В. Амфитеатрова 1917-1918 гг

Н а рубеже XIX–XX вв. заметную роль в литературном пространстве играли прозаики, работавшие в массовой периодической печати в жанре фельетона. Среди ярких представителей этого направления — Александр Валентинович Амфитеатров¹, о газетных фельетонах которого положительно отзывался Л. Н. Толстой [Ежов: 790]. Один из его современников справедливо отмечал: «Амфитеатров начинал как фельетонист, продолжал как фельетонист, и то, что создало его имя, в сущности, всегда было фельетоном» [Измайлов: 167]. Риторические приемы являются частью художественной системы в публицистике А. В. Амфитеатрова послеоктябрьского периода² [Грякалова, 2008: 32–62].

Октябрьскую революцию Амфитеатров встретил в качестве редактора правой ежедневной политической, общественно-литературной казачьей газеты «Вольность» (после ноября 1917 г. — «Вестник Союза казачьих войск»). Однако практически сразу после революции он сложил с себя полномочия редактора и вышел из числа сотрудников этого издания. После Октябрьской революции публицист преимущественно печатался в «Петроградском голосе» [Александров, 2008], [Павлова]. Сотрудничество Амфитеатрова с этим изданием началось с того, что он предоставил газете несколько своих беллетристических вещей. С декабря стал ведущим фельетонистом этого печатного органа и практически до закрытия издания (до августа 1918 г.) помещал здесь публицистические отклики на злобу дня. Также он сотрудничал с газетами «Эхо», «Новые ведомости», «Молва» и другими массовыми изданиями [Александров, 2022].

Идеологические установки публикаций Амфитеатрова вполне определенные: он, как и многие представители интеллигенции, с воодушевлением принял Февральскую революцию и резко отрицательно отнесся к Октябрьской. В то же время до августа 1918 г. публицист имел редкую по тем временам возможность относительно свободно высказывать свое мнение по вопросам политической и общественной жизни страны.

Главными темами его откликов стала послеоктябрьская действительность во всем ее многообразии: анализ положения на фронтах Мировой войны, трехэтапные переговоры о мире в Бресте, гражданская война, распад Российской империи, мятежи военных формирований. На положение дел в России и в мире накануне Рождества Христова в декабре 1917 г. Амфитеатров откликнулся фельетоном «Праздничное»:

«Звезды не уравнены, солнце застряло в старом стиле. Украйна не слушается. Каледин не дает ни угля, ни хлеба. Сибирь отлагается. Бьюкенен уезжает, Германия артачится. Франция презирает, Румыния отыгрывается. Япония во Владивостоке. Китай в Харбине, Сербия марширует в Македонию, республика Бессарабская, республика Башкирская, финляндский посол, украинский посол, Учредилка меряется с Разгонялкой, — чья возьмет, хлеба нет, воды нет, мира нет, немецкие товары есть, чести нет, Смольный есть, печати нет, морозы есть, дров нет, аппетит есть, денег нет… Этакий же счастливый праздник!» (83).

Особо остро реагировал публицист на этапы мирных переговоров, принимая как неизбежность итоги «похабного мира». Наиболее резко он откликнулся на акты бесправия и самосуда: крайние формы политического террора — убийство лидеров кадетской партии А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, расстрел группы студентов и братьев Ганглез; протестовал против ареста старых знакомых — эсера П. М. Рутенберга и «Шерлока Холмса русской революции» В. Л. Бурцева, литераторов А. И. Куприна и В. В. Муйжеля, редакторов независимых изданий И. М. Василевского, С. М. Проппера, В. А. Бонди. Помимо политических тем, Амфитеатров акцентировал внимание в фельетонах на социальных проблемах столичного города, обострившихся в период пореволюционной действительности: голод, разразившийся в Петрограде в 1918 г., эпидемия тифа, проблемы общественного транспорта, возросшие юдофобские настроения общества. В фельетоне «Святая страна» Амфитеатров почти по-гоголевски заключал: «…сквер-но у нас, милостивые государи мои», — а действительность страны представлял емко и безапелляционно:

«Пролетариат — дикарь. Интеллигенция — бесхарактерная слякоть, пузырящаяся взаимошипением, взаимоподозрением, взаимообвинением. Буржуазии нет, а — которая имеется — такая дрянь и переметная сума, что о ней совестно и говорить серьезно. Мужик Бога во щах еще до революции слопал, а теперь, долопывает без щей, в сухомятку. Россия — разлагающийся труп, который обсели жуки-могильщики. Социализм сделался Держимордою, а Держиморды пошли в социалисты. Свобода быстро перерождается в "волю к рабству" и приобрела физиономию публичной девки с танцульки. Ни свободы слова, ни свободы совести. Одно брюхо, да и то пустое вообще с голода. Ни единой твердой точки в трясинном болоте» (382).

Важнейшей задачей публицистических выступлений Амфитеатрова послеоктябрьского периода было широкое и всестороннее освещение событий текущей действительности и анализ политических преобразований. Бурный поток событий 1917–1918 гг. яснее осознавался Амфитеатровым благодаря мировой литературе и в первую очередь классической русской литературе. Произведения Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Г. И. Успенского, А. П. Чехова и Л. Н. Толстого публицист постоянно цитировал, а конкретные сюжетные перипетии проецировал на современную ему действительность.

Так, в фельетоне, посвященном 14-летней годовщине со дня смерти А. П. Чехова, Амфитеатров предлагал читателям по-новому взглянуть на наследие писателя, увидев в его героях черты представителей власти, взявших на себя ответственность руководства страной после февраля 1917 г.:

«Ведь всего еще восемь месяцев назад мы видели типического чеховского героя, смесь Лаевского, Иванова, "облезлого барина" и "неизвестного", главою российской республики… И до сих пор пьем, чрез то, всем несчастным народом своим горькую чащу бедствий и унижений… Читайте Чехова, вникайте в Чехова — и вам станут ясны Керенский, все, кто с Керенским, период Керенского. Вы поймете, что это кажущееся недоумение русской революции, не случайность, но печальная роковая последовательность и необходимость: именно чеховский фатум зачеркнутого Чеховым поколения…» (408).

В ряде случаев конкретные политические события Амфитеатров объяснял, ссылаясь не на отдельные произведения писателей, а проводя параллели с их творчеством в целом.

К событиям Февральской революции Амфитеатров редко возвращался, фокус своего внимания он сосредоточил на нововведениях действующей власти.

В фельетоне «Праздничное» Амфитеатров рассуждал о взбудоражившей общественность инициативе большевиков — отменить традиционные праздники Рождество и Новый год. Публицист отмечал:

«Когда газеты объявили, что в этом году Рождество отменяется за ненадобностью и 25-е декабря будет 7-го января, я скромно осведомился: — А как же быть с солнцем? Солнцу-то разрешено будет встать? Потому что ведь праздник 25-го декабря немножко постарше Рождества Христова» (77).

Он приводит многочисленные цитаты из собственного очерка «Рождество "Непобедимого Солнца"»3, в котором подробно пишет об истории происхождения этого праздника, связанного с зимним солнцестоянием и изначально не имевшего отношения к христианскому культу. Отсюда и риторический вопрос в самом начале текста: «А как же быть с солнцем?»

Критика инициативы властей подкреплена в фельетоне множеством исторических параллелей. Свою иронию по отношению к политической инициативе Амфитеатров усиливает, цитируя классиков и современников. Революционная действительность актуализирована словами из рассказа Леонида Андреева «Тьма»: «Загасим огни и все пойдем в тьму», — и стихотворения А. С. Пушкина «Вакхическая песня»: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!». В тексте содержится аллюзия к сказке В. Г. Короленко «Стой, солнце, и не движись, луна!»:

«Тысячи гасителей мечутся по столице денно и нощно, выискивая очередного огонька к погашению. И гаснут, гаснут огни. А много ли их, огоньков-то, у нас и вообще было и есть?‥ Короленковы "Огни"! Ау! Где вы?.. И на Короленку-то самого теперь только ленивый большевик собак не вешает» (80).

В продолжение рождественской темы был написан фельетон «Крещенский вечерок», в котором ироническое отношение автора к революционной действительности передано уже не только через конкретные (в некотором смысле пророческие) цитаты, но через прием парафраза4.

Для этих целей Амфитеатров выбрал прецедентный текст русской литературы — балладу В. А. Жуковского «Светлана», к тому же тематически очень близко подходящую к современной публицисту действительности. Фельетон представляет собой череду рассуждений о событиях января 1918 г. с парафразом и точными цитатами из романтической баллады. Начав рассуждения с того, как провести «Святки по-человечески», Амфитеатров добавляет:

«Раз в крещенский вечерок

Девушки рыдали…

— А гвардейцы сахарок Весь конфисковали» (94).

Оригинальная переделка баллады создает эффект комического, через который выражено критическое отношение публициста к окружающей его действительности (ср.: «смех <…> всегда в скрытой или явной форме содержит в себе критическое начало» [Крылов: 441]).

Позаимствованные из баллады отдельные фразы, сопровожденные меткими комментариями автора фельетона, приобретают актуальный для 1918 г. смысл.

Так, стихи из баллады «За ворота башмачок, / Сняв с ноги бросали» сопровождены примечанием:

«Вот чепуха! <…> Да что они, эти удивительные жуковские девушки, ополоумели что ли? Пара ботинок ныне по самой скромной карточной цене стоит 80 целковых. Две больших или четыре маленьких керенки — конечно, ежели в магазине кассир добрый согласится керенками принять» (95).

Подобным образом Амфитеатров поступает практически со всеми стихами первой строфы баллады. Так, строки: «…кор-мили / Счетным курицу зерном», — прокомментированы им следующим образом: «Еще бы не счетным! Хлебушко-то рублик фунт… А курицу — реквизировали — и в Смольный!»

Далее приводится такой диалог:

«…В чашу с чистою водою…

…Клали перстень золотой…

— Ого! Золотой? Это становится интересно!

…Серьги изумрудные…

— Ого-го-го… Ай да буржуйки!‥

Успели, значит, повытаскать добро из сейфов-то? Надули, окаянные, рабочее и крестьянское правительство?» (96–97).

Прием парафраза — излюбленный поэтический прием в фельетонном наследии Амфитеатрова. Источником для переложения выступали не только поэтические литературные произведения, но и библейские стихи, прозаические и даже драматические произведения.

В фельетоне «Мещане в 1918 году» представлен прием парафраза известной пьесы М. Горького «Мещане»: диалоги и реплики горьковских героев перемежаются с амфитеатров-ской версией произведения. Ответной реакцией на реплики действующих лиц становятся выкрики из воображаемого зрительного зала.

Так, реакцией на диалог Акулины Ивановны и Тетерева:

« Тетерев . Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудь от обеда? Каши или в этом роде чего-либо?

Акулина Ивановна . Изволь, батюшка, есть» (225) — становится бурное обсуждение мнимых зрителей:

«— Вот врет-то! Разве теперь у кого-нибудь остается что-нибудь от обеда?

— И обед-то самый — полумифическое сказание!

— Кашей угощает! А откуда крупы взяла?

— Мешочница, надо полагать…

— Ага! Ну, значит, попадется, и в последнем акте Нил ее расстреляет…

— Ничего не расстреляет! В сообществе. Вы посмотрите, как он сам жрет!» (225–226).

Вымышленной ситуацией Амфитеатров подчеркивал реальное положение вещей — жители революционного Петрограда испытывали голод невиданных размеров. К тому же смысловое значение диалога усилено отсылкой к явлению пореволюционной действительности — «мешочникам», т. е. людям, занимавшимся скупкой, перевозкой вручную (перевозка осуществлялась в мешках, отсюда и название «мешочник») и продажей каких-нибудь товаров. С середины февраля 1918 г. советская власть объявила борьбу с мешочниками: они преследовались как спекулянты, на них устраивались облавы, к ним применялись жесткие санкции. В случае сопротивления мешочники подлежали аресту и суду, при вооруженном сопротивлении — расстрелу на месте.

Далее тему голода в фельетоне развивают другие персонажи пьесы, а зрители еще больше включаются в обсуждение:

« Шишкин (на сцене). Смотрю на него и завидую, грешный человек!

В партере страшное урчание пустых желудков. Стоны:

— Мы тоже завидуем!

Нил (показывает опорожненную миску). Не завидуйте, — я уже все съел!

В публике взрыв негодования.

— Он же еще и дразнится! Совдеп проклятый!

— Налопался перед голодными и форсит!‥

— Эх, ты! Пролетарий всех стран!

— Нашим потом жиреешь, обжора!

— Недаром, видно, Ленин говорит, что в революции к честным дуракам примазалось много умных прохвостов…

— Позвольте, это совсем не Ленин сказал!

— Здравствуйте! Разве я газет не читаю?

— А вы слушайте, что на сцене!» (226).

Прием парафраза автор использует с разными целями — как художественными, так и идеологическими.

Для критики инициатив советской власти и действий нового правительства Амфитеатров чаще всего прибегал к приему прямого параллелизма. Сатирическое направление русской литературы, представленное именами Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, давало фельетонистам богатый материал.

Первый раунд переговоров о мире в Брест-Литовске, когда Советская делегация во главе с Л. Троцким отказалась от подписания мирного договора и одновременно объявила о демобилизации армии, широко освещался в прессе. Газеты пестрели заголовками: «Ни мира, ни войны, а армию распустить». В газете «Новая жизнь» сообщалось:

«Мировая история обогатилась новым, не имевшим еще прецедентов парадоксом: правительство России объявило страну в положении "ни войны, ни мира". Русская делегация "отказалась от подписания аннексионистского договора" — в то же время прокламирует "состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией — прекращенным"»5.

Ситуацию, в которой оказалась страна по результатам переговоров в Брест-Литовске в январе 1918 г., Амфитеатров сравнил (фельетон «Изумление народов») не только со звуком, испущенным Христианом Ивановичем Гибнером в «Ревизоре», средним между «и» и «э», но и с произведением Л. Н. Толстого — «Сказкой об Иване-дураке и его двух братьях…»:

«Может быть, г. Ленин и впрямь спохватился, что с демобилизацией армии <…> Россия лишается последней защиты от внешнего врага и обращается в то "непротивленное злу" Иван-Дураково царство, о котором некогда столь умиленно и столь неубедительно мечтала толстовская сказка? В толстовском Иван-Дуракове царстве нашествие иноплеменников кончилось оттого, что неприятелю противно стало истреблять несопро-тивляющихся. После того, однако, как враги вырезали дочиста несколько областей. Не скажу, чтобы особенно прельстительна была самозащита по способу противности. Больших симпатий и уважения не вызывает. Но, сверх всего, — еще большой вопрос: будут ли немцы столь же брезгливы, как враги Иван-Дуракова царства» (136).

Парадоксальность сложившейся ситуации Амфитеатров сравнивал также с эпизодом из сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина «Самоотверженный заяц» (1883):

«Но, позвольте! Значит, мы просто сдались на волю победителя?‥ Стали на заячью позицию в щедринской сказке: — Сиди, — сказал волк, — под этим кустом и жди своего термину: может быть, я тебя съем, а, может быть, ха-ха, и помилую…» (134).

В фельетоне «Щедринские опыты» Амфитеатров откликнулся на декрет ВЦИК и СНК от 13 мая 1918 г. «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими», в рамках которого были установлены основные положения продовольственной диктатуры — начало так называемой продразверстки. Политику насильственного изъятия продуктов у крестьянских хозяйств публицист сопоставил с походом «фантастического путешественника», бригадира Фердыщенки, а также эпизодом из «войн за просвещение» Василиска Семеновича Бородавкина, описанных в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина:

«Выйдем мы, россияне, когда-либо из очарованного круга щедринских бытописаний или надо принять с покорностью, что записал нас покойник Михайло Евграфович, Бог ему судья, себе в крепостные навсегда и бесповоротно. Прочитал я, глаза протер, пенсне протер, перечитал: верно! Но пятьдесят человек от района двинутся на голодающую деревню с понуждением кормить голодающий Петроград чрез отобрание продовольствия. Но ведь это же поход "фантастического путешественника", бригадира Фердыщенки! Ведь это же эпизод из "войн за просвещение" Василиска Семеновича Бородавкина! Того самого насадителя золотого века в городе Глупове, при котором "денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их, потому что это были… ассигнации". Первопричина не только не устраненная и в наши дни, но еще осложненная не менее важною второпричиною: некому клевать, кур нет. Бригадир Фердыщенко правил тоже голодающим городом. Система его правления была очень близка к ныне переживаемой нами, ибо тоже "до некоторой степени напоминала игру в бирюльки"» (300).

Бурный поток политических преобразований 1917–1918 гг. Амфитеатров иллюстрировал прямыми параллелями, парафразами русской классической литературы, нарочитым цитированием произведений Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Г. И. Успенского, А. П. Чехова и Л. Н. Толстого, а конкретные сюжетные ситуации проецировал на современную ему действительность. В этом отношении журналист был верен себе и традициям фельетонной публицистики. Инкорпорирование цитат призвано не только проиллюстрировать конкретное политическое событие, усилить авторскую позицию ссылкой на авторитет классика, но и рассчитано на создание комического эффекта. Комическое в данном случае выступает как проявление критической позиции автора по отношению к окружающей его действительности.

Высказывавшему опосредованно критику существующего порядка и политических инициатив Амфитеатрову на протяжении разных периодов карьеры (как дореволюционного, так и пореволюционного) не всегда удавалось избежать цензурных притеснений и более серьезных санкций. Послеоктябрьский период не стал исключением: в ночь с 24 на 25 июня 1918 г. в его квартире был произведен обыск, а сам публицист препровожден в Чрезвычайную следственную комиссию по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией на Гороховую 2. Здесь журналист провел несколько дней, был допрошен лично председателем следственной комиссии М. Урицким, после чего отпущен6. После закрытия всех буржуазных изданий в августе 1918 г. Амфитеатров прервал свою бурную публицистическую деятельность на несколько лет, т. к. дал обещание не печатать «ни единой своей строки»7 в условиях жесткой советской цензуры и отсутствия свободной прессы.