Пейзаж в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание" как возможная аллюзия на "Божественную комедию" Данте

Ко времени написания романа «Преступление и наказание» (1866) «Божественная комедия» Данте Алигьери еще не была переведена на русский язык полностью. Не случайно Белинский с сожалением отмечал, что Данте не посчастливилось в России: его никто не переводил, о нем мало говорили… Безусловно, образованные круги ХIХ в. знали «Божественную поэму», по крайней мере в немецком или французском переводе. В 1830-е гг. С.П. Ше-вырев даже защитил диссертацию «Дант и его век», напечатанную в «Ученых записках имп. Московского университета» за 1833– 1834 гг. Однако полный перевод первой части «Ад» с сохранением стихотворного размера (терцины)* сделал только в 1856 г. Дмитрий Егорович Мин, врач по образованию и основной профессии.

Ф.М. Достоевский не мог не знать всемирно известное произведение Данте, о котором благодаря переводам Д.Е. Мина** стали довольно много говорить и писать***. Однако вопрос об аллюзиях на «Божественную комедию» в пейзаже романа «Преступление и наказание», конечно, спорный и сложный, т.к.

усмотреть отсылки к великой поэме можно не столько через явные пейзажные образы, сколько через функцию пейзажа, а она могла просто совпасть у двух великих писателей. Как бы то ни было, намеченное сопоставление не становится от этого менее интересным.

В «Божественной комедии» мучителями грешных душ в аду и чистилище являются не столько бесы, сколько сорвавшиеся с узды стихии: вихри, ветры, зловонные болота, огненный дождь... Приведем всего два примера для сравнения:

заж: Было часов восемь, солнце заходило. Духота стояла прежняя; но с жадностью глотнул он этого вонючего, пыльного, зараженного городом воздуха . Раскольников идет в полицейскую контору с мыслью признаться, если спросят: На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившие-ся извозчики . Зной, духота и пыль не прекра-

28 Я там, где свет немотствует всегда И словно воет глубина морская, Когда двух вихрей злобствует вражда.

31 То адский ветер, отдыха не зная, Мчит сонмы душ среди окрестной мглы И мучит их, крутя и истязая.

100 Мы пересекли круг и добрались До струй ручья, которые просторной, Изрытой ими, впадиной неслись.

103 Окраска их была багрово-черной; И мы, в соседстве этих мрачных вод, Сошли по диким тропам с кручи горной.

37 И я узнал, что это круг мучений Для тех, кого земная плоть звала, Кто предал разум власти вожделений.

40 И как скворцов уносят их крыла, В дни холода, густым и длинным строем, Так эта буря кружит духов зла.

Не всегда природные образы, истязатели грешных душ в аду, представляют собой полноценный пейзаж, скорее они у Данте одушевлены: образы стихий кажутся разумными, поскольку выполняют волю Высшего Судьи. В «Преступлении и наказании», как будет показано ниже, образы природы тоже наделены разумностью и одушевлены.

В романе Достоевского можно увидеть два круга ада, где природа мучает двух грешников: Раскольникова и Свидригайлова. В «круге ада» Раскольникова всегда зной, духота, пыль – они словно ведут героя по греховному пути и мучают его до самого вечера покаяния, свежего, теплого, ясного *.

Начало романа: В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки… ** После убийства Раскольников снова заходит в квартиру процентщицы, а над ним все тот же пей-

106 Угрюмый ключ стихает и растет

В Стигийское болото, ниспадая К подножью серокаменных высот.

109 И я увидел, долгий взгляд вперяя, Людей, погрязших в омуте реки;

Была свирепа их толпа нагая [1, с. 52, 63].

(Пер. М.Л. Лозинского)

щались даже ночью (обратим внимание на то, что пейзаж, сопровождающий Расколькнико-ва, чаще вечерний, сумеречный, после захода солнца – время, когда начинают проявлять себя различные инфернальные силы): Был уже поздний вечер. Сумерки сгущались, полная луна светила все ярче и ярче; но как-то особенно душно было в воздухе. Люди толпой шли по улицам; ремесленники и занятые люди расходились по домам, другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею водой.

Зной, духота, словно бесы, ведут Раскольникова к преступлению и терзают после него, но как только веет вечерней свежестью, Раскольников словно приходит в себя, воспринимает свой поступок на фоне вечности и внутренне готовится к покаянию: Из окна повеяло свежестью. На дворе уже не так ярко светил свет. Он вдруг взял фуражку и вышел. <…> Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска начала сказыват-ся ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной, мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине простран- ства». В вечерний час это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.

– Вот с этакими-то глупейшими, чисто физическими немощами, зависящими от какого-нибудь заката солнца, и удержись сделать глупость! Не то что к Соне, а к Дуне пойдешь! – пробормотал он ненавистно.

Если Раскольников благодаря Соне через покаяние находит путь в «чистилище» и выбирается из круга своих мучений, то Свидригайлов этого пути не находит и губит свою душу окончательно. У Свидригайлова свой «круг ада», где мучителем является не изнуряющая жара, а напротив – дождь. Этот природный феномен, близкий символистам с их идеей двое-мирия, заметил С.Н. Дурылин в статье «Пейзаж в произведениях Достоевского» (1926): «Поразительнее всего, что “зной” и яростное городское пыльное солнце сопровождает в романе только Раскольникова. У другого – второго по назначению действующего лица романа, у Свидригайлова, – совсем другое пейзажное сопровождение – обратное: дождь» [4, с. 489] . Для Раскольникова ад – это городской зной, для Свидригайлова – холодный, водяной, проникающий до костей ад городского ненастья*.

Глава о гибели Свидригайлова (6-я часть, 6-я глава) начинается с изображения грозы, потоков воды: …вечер был душный и мрачный. К десяти часам надвинулись со всех сторон страшные тучи; ударил гром, и дождь хлынул, как водопад. Вода падала не каплями, а целыми струями хлестала на землю. Молния сверкала поминутно, и можно было сосчитать до пяти раз в продолжение каждого зарева.

Незадолго до самоубийства Свидригайлов думает: Никогда в жизнь мою не любил я воды, даже в пейзажах. А между тем вода мучит его всю эту последнюю ночь, навевая предсмертные кошмары: Холод ли, мрак ли, сырость ли, ветер ли, завывавший под окном и качавший деревья, вызывали в нем какую-то упорную наклонность и желание… Ему снятся в кошмаре сырость, мрак, холод… Просыпается и слышит пушечный выстрел, затем воображает страшный водяной пейзаж: «А, сигнал! Вода прибывает, – подумал он, – к утру хлынет, там, где пониже место, на улицы, зальет подвалы и погреба, всплывут подвальные кры- сы, и среди дождя и ветра люди начнут, ругаясь, мокрые, перетаскивать свой сор в верхние этажи…».

Свидригайлов решается на самоубийство, но и это он представляет себе среди мокрого, холодного пейзажа: « Чего дожидаться? Выйду сейчас, пойду прямо на Петровский: там где-нибудь выберу большой куст, весь облитый дождем, так что чуть-чуть плечом задеть и миллионы брызг обдадут всю голову…» . Герой выходит из притона, и город окружает его мокрым пейзажем, словно издеваясь: Молочный, густой туман лежал над городом. Свидригайлов пошел по скользкой , грязной деревянной мостовой, по направлению к Малой Неве. Ему мерещились высоко поднявшаяся за ночь вода Малой Невы, Петровский остров, мокрые дорожки, мокрая трава, мокрые деревья и кусты и, наконец, тот самый куст… С досадой он стал рассматривать дома, чтобы думать о чем-нибудь другом. Ни прохожего, ни извозчика не встретилось по проспекту. Уныло и грязно смотрели ярко-желтые деревянные домики с закрытыми ставнями. Холод и сырость прохватывали все его тело, и его стало знобить. Все в пейзаже подталкивает Свидригайлова к самоубийству: прохожих и извозчиков нет, ставни домов закрыты, сырость внушает отвращение к миру и к жизни… Так же зной и жара и словно что-то бесовское в этом зное ведут Раскольникова на убийство.

В пейзаже романа, в образе Петербурга видят бесовскую природу города на Неве, но ни в одном пейзаже нет слов бес, демон и пр. Слово бес всего один раз встречается в романе: его в уме произносит Раскольников, когда берет топор из под лавки: «Не рассудок, так бес!» – подумал он, странно усмехаясь. Однако это слово спрятано Достоевским в очень частотном повторении таких слов (и производных от них других частей речи), как бессилие, бесконечно, беспрерывно, беспредельно, беспокойно, бесчестье, беспорядок, бесценный, бесцеремонный, беседовать, обеспеченный, бесстыдник, бессознательно, бессмысленно, бесцеремонно, бесить, беспощадно, бесполезно, беспамятство, бесцветный, бесчувственный, бессвязный, бесчеловечие, бесчестит, бесчинства и др. В общей сложности слова с приставкой или корнем бес встречаются в романе 300 раз. Из них самое частотное слово беспокойство и его производные беспокойный, беспокойно, беспокоиться, беспокоить и др. – 109 раз. Практически на каждой странице «Преступления и наказания», часто несколько раз на странице, читатель встречает спрятанную внутрь слов морфему бес, а общее настроение передается через назойливо повторяющееся слово беспокойно. Слова с корнем -жар- (жара, жаркий, с жаром, пожар и др.) встречаются в романе 49 раз, т. е. тоже довольно часто. Действительно, подсознательно читатель начинает ощущать жар в атмосфере, болезненный жар Родиона Раскольникова и влияние бесов на преступление героя.

Тема бесов, инфернальных сил в прозе Ф.М. Достоевского прослеживается не только через пейзаж, но и через портрет. Латвийский исследователь Г.С. Сырица в первой главе книги «Поэтика портрета в романах Ф.М. Достоевского» анализирует ассоциативно-семантические связи в развитии образа черта и Христа в прозе Достоевского, а последнюю главу посвящает исследованию семантического поля слова черт . Г.С. Сырица делает справедливый вывод о том, что у Достоевского «библейские цитаты, аллюзии, реминисценции переводят изображение сиюминутного и временного в ранг вечного и вневременного» [3, с. 56].

Аллюзия на «Божественную поэму» Данте, без сомнения, еще более философски углубляет роман о человеческих грехах и их искуплении.