Пьеса А. П. Чехова "Чайка": литературные вопросы и фольклорные ответы

Фольклор и литература образуют систему - русскую художественную словесность. Многие вопросы, рождаемые литературным произведением, могут быть разрешены с привлечением фольклорного материала. В основу сюжета пьесы А.П. Чехова «Чайка» легла реальная история драматической любви и попытки самоубийства художника И. Левитана. Однако, несмотря на множество работ, посвященных «Чайке», многие вопросы остаются дискуссионными. Главные из них - кто из героев является «чайкой», каков символический смысл этого образа и почему для художественного высказывания, в основе которого лежат реальные события, драматург избрал именно такой символический язык. Новизна авторского подхода к проблеме в статье заключается в стремлении рассмотреть пьесу с точки зрения традиционной культуры и фольклора. Такой подход заставляет присоединиться к тем исследователям, кто полагает, что чайка - образ-символ и что она символически связана именно с Ниной Заречной. Нину часто сравнивают с героиней драмы Пушкина «Русалка» и с Ларисой и Катериной А.Н. Островского. Среди названных образов нет ни одной актрисы. Зато их объединяет мотив погубленной женской судьбы. Сюжет о погубленной девушке реализуется в народных сказках и в комплексе народных представлений о русалках, в той его части, которая считает русалками девушек, утопившихся от несчастной любви. Это возможный фольклорный «ключ» к интерпретации пьесы Чехова. В структуре образа Нины присутствуют как «чаечные», так и «русалочьи» мотивы. Птица - это характерный для свадебной поэзии образ девушки-невесты. В волшебной сказке птичий облик часто имеет чудесная супруга героя, его волшебная помощница или жертва злого колдовства. В южнорусских народных песнях, хорошо известных писателю, распространен сюжет о чайке, оплакивающей своих птенцов. На русском Севере бытовали представления, что чайкой стала дочь, проклятая отцом за то, что не уберегла свою девичью честь. Так мотив погубленной девушки объединяет народные поверья о чайке и русалке. Автор приходит к следующим выводам. Редуцированный сюжет о погубленной девушке, содержащийся в свернутом виде в образе-символе чайки (русалки), восполняет пробел в два года между третьим и четвертым действиями, компенсируя недостаток событий, переводя их во внесценический план. При общей тенденции пьес Чехова к децентрализации, к отказу от одного главного героя, что неоднократно отмечалось чеховедами, главный образ-символ изнутри воссоединяет пьесу «Чайка», придает ей целостность. Образы и мотивы «чайки», «русалки» и «смерти», соединенные в чеховской героине, образуют единое смысловое пространство.