Петербург - Петроград - Ленинград (заметки о художественном городе А. Блока, В. Брюсова, А. Белого, А. Ахматовой)

чала ХХ в., через пространственную, временную, звуковую символику, что объяснимо своеобразным поэтическим жанром образа города, к которому прибегали поэты [13, с. 271]. Петербург становится неотъемлемой частью творчества поэтов, особенно легко черты города узнаваемы в поэтике А. Блока, В.Я. Брюсова, А. Белого, А. Ахматовой.

А.С. Пушкин был не только поэтом, который внес значительные изменения в поэзию, но и породил тему Петербурга, написав «петербургскую повесть». Именно с поэмой А.С. Пушкина связан мотив всадника, меняющего обыденную жизнь и несущего перемены.

Мотив всадника как символа грядущих перемен присутствует в творчестве В.Я. Брюсова, например, в поэме «Конь блед». Обращение поэта к данной теме вполне объяснимо: во-первых, Петербург ассоциировался с «Медным всадником» А.С. Пушкина (своеобразная коннотация); во-вторых, В.Я. Брюсов – автор нескольких работ о «петербургской повести». В лирической поэме «Конь блед» (1903) появляется всадник на лошади, несущий смерть, которому предшествует гул: «В этом свете, в этом гуле – души были юны, / Души опьяневших, пьяных городом существ» [10, с. 112]. Вслед за гулом появляется всадник: «Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах. / Только женщина…/ Плача целовала лошадиные копыта» (Там же). В «Медном всаднике» А.С. Пушкина: «А в сем коне какой огонь! / Куда ты скачешь, гордый конь, / И где опустишь ты копыта? / О, мощный властелин судьбы!» [14, с. 475]. В романе А. Белого звук цокающих копыт преследующего всадника – это пророческие сны семьи Аблеуховых: «странное удаленное цоканье, будто цоканье быстро бивших копытец. <...> И цоканье близилось» [7, с. 138].

В «Поэме без героя» два персонажа обладают схожей функцией: «козлоногая актерка» [1, с. 180], у которой, «как копытца, топочут сапожки» (Там же, с. 178), и «Владыка Мрака», что содержится в следующих строках «Поэмы без героя»: «Он сердца наполняет дрожью / И несется по бездорожью / Над страной, вскормившей его» (Там же, 181), «т.е. попросту черт» [3, с. 218], а звон копыт проходит лейтмотивом через всю поэму («И невидимых звон копыт...» [1, с. 187]).

«Петербург, – пишет А.А. Ахматова в воспоминаниях, – я начинаю помнить очень рано – в девяностых годах. Это в сущности Петербург Достоевского. Это Петербург дотрам-вайный, лошадиный, коночный, грохочущий и скрежещущий, лошадиный. <…> Зато зеле- ни в Петербурге 90-х годов почти не было» [2, с. 171–172]. «После П<етербурга>, каким я застала его (тогда я была зрительницей), я скажу несколько слов о Петербурге десятых годов, о военном П<етербурге>, о П<етрограде> революционном <...> и, наконец, о послебло-кадном Ленинграде» (Там же, с. 175).

Так, для А.Ахматовой памятны определенные детали того или иного художественного образа города: А.С. Пушкина (праздный, богатый, но неспокойный и буйный), Ф.М. Достоевского (музыка шарманки, «барабанный бой, напоминающий казнь» (Там же, с. 174), А. Белого (замкнутого, мрачного, туманного) и А.Блока – «трагического тенора эпохи» [3, с. 267]. Именно с именем этого поэта связана тема хаоса, гармонии, гула в творчестве А. Ахматовой.

А.А. Блок писал о значимости гула в 1908 г. в докладе «Народ и интеллигенция»: «Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху; такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание» [9, с. 323]. После Октябрьской революции поэт снова говорит о «грозном и оглушительном гуле, который издает поток... Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию» [8, с. 29]. «Гул этот все равно всегда – о великом » (Там же, с. 12).

В поэме «Конь блед» В.Я. Брюсова надвигающийся катаклизм – это обреченность образа жизни людей на гибель. Он не знает, кто придет на смену старому поколению, поэтому «неведомый пришелец», «неведомое племя». «Поэт улавливает как бы подземный гул . Грозы еще нет, но уже есть ее предощущение» [12, с. 11].

Этот гул Блок слышал, когда писал поэму «Двенадцать»*. А. Ахматова в «Прозе о поэме» писала о чем-то похожем на блоковский гул, сопровождавший ее на протяжении создания «Поэмы без героя»: «…звук продолжал вибрировать долгие годы, ритм, рожденный этим шоком, то затихая, то снова возникая, сопровождал меня в столь не похожие друг на друга периоды моей жизни» [3, с. 215]. Гул – граница между временными эпохами, в «Поэме без героя» такой рубеж – «Сочельник», а обращение А. Ахматовой к гулу связано с тем, что, видимо, этот звук был слышен каждому в предвоенное время (в 1910-х гг.). А. Белый считал, что творчество рождается из звука, а точнее, из «у» [11]. Возможно, с этим и связано использование некоего ассонанса в строках «Поэмы без героя», где говорится о 1910-х гг:

И всегда в д у хоте морозной, Предвоенной, бл у дной и грозной, Жил какой-то б у д у щий г у л...

Но тогда он был слышен гл у ше,

Он почти не тревожил д у ши

И в с у гробах невских тон у л (выделено мной. – С.Х. ) [1, с. 186].

А.А. Ахматова еще в заметке «Коротко о себе» указала на стадии изменения Петербурга: «В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз (1914 г. – С.Х. ) расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX в. сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города» [2, с. 238]. В «Поэме без героя» А.А. Ахматова дала следующее описание города: «А вокруг старый город Питер, / Что народу бока повытер <…> И под тучей вороньих крыл» [1, с. 180]. В поэме А. Ахматовой присутствует смешение различных символов, характеризующих время: многократно употребляется символ сирени, а параллельно – снега; хотя время эпоса – Святки, но все меркнет в «хаосе давних дней».

Ахматова оставила важное замечание об идейном и структурном стержне «Поэмы без героя», наполняющем ее художественную систему: «Ощущение Канунов, Сочельников –- ось , на которой вращается вся вещь, как волшебная карусель…» [3, с. 232] Данное замечание А. Ахматовой можно отнести и к роману «Петербург» А. Белого: первая революция начинается с бомбы, брошенной сыном в отца. Первая мировая война, по мнению А. Ахматовой, – со смерти Вс. Князева, потому что «его самоубийство было так похоже на другую катастрофу» (Там же, с. 217). Когда начинаются события в «Поэме без героя», город ушел в темноту: «И царицей Авдотьей заклятый, / Достоевский и бесноватый, / Город в свой уходил туман...» [1, с. 185].

Художественному городу А.Ахматовой характерна горизонтальная ориентация, где время воспринимается с временной дистанции, но однородно, последовательно, хронологично. В «Поэме без героя» время как бы остановлено автором («Как вы были в пространстве новом / Как вне времени были вы...» (Там же, с. 182), а изображаются фрагментарные пространства со световыми «маяками»: свечи, костер, «тусклый луч» углового фонаря, что позволяет осветить «ночь бездонную», «чер- ное небо», «сумрак» [1, с. 176] и т.д. Ненапол-ненность пространства выражается в «дальнем эхе» (Там же, с. 199), значение имеют разрозненные детали, служащие семантической связью с прошлым («старый клен», «черная роза» и т. д.).

Мотив смерти является основным не только для произведения А. Ахматовой, но и всего того времени, что связано с темой крови, невинной крови. «И напрасно наместник Рима / Мыл руки пред всем народом / Под зловещие крики черни (безликая масса, по А. Блоку. – С.Х. )», потому что «кровью пахнет только кровь» [4, с. 423]. Обращение А. Ахматовой к данной теме особенно наблюдается после смерти Н.Гумилева, например, в стихотворении «Не бывать тебе в живых...»: «Любит, любит кровушку / Русская земля»[5, с. 355]. Так, А. Ахматова дает Петербургу еще одну характеристику – это кровавый город, придавая ему некие черты античного города.

В романе «Петербург» А. Белого туман – это своеобразный лейтмотив произведения: «грязноватый туман» [7, с. 21], «туманная даль» (Там же, с. 29), «зеленоватый туман» (Там же, с. 23), в котором слышится «воющий хаос» (Там же, с. 26), а город, как призрак, следит за героями. В стихотворении А. Белого «Образ Вечности» присутствует гул, предшествующий переменам: « Гул, прозвучавший в веках » [6], как эхо времени. В «Поэме без героя»: «И весь траурный город плыл / По неведомому назначению... / <...> / И царицей Авдотьей заклятый, / Достоевский и бесноватый / Город в свой уходил туман» [1, с. 185].

Гул – звук, вибрация, сопровождающие конец и начало, закрытие и открытие, смерть и возрождение мира, эпохи, что хронологически уходит в века, – это неизменная категория бытия. Любой поворот истории сопровождается гулом, а также музыкой. Все эти детали восходят к дионисийскому пониманию мира.

А. Белый в стихах о России активно использовал символы пространства, связанные с движением, что особенно ярко выразилось в «Пепле». «С целью усиления художественных образов-символов поэт многократно словесно обыгрывает их, <…> не боясь даже тавтологии вроде: «в пространствах таятся пространства»» [13, с. 202]. Возможно, Ахматова прибегает к этому приему, реализовав его в строках «Поэмы без героя»: «Только зеркало зеркалу снится, / Тишина тишину сторожит» или «Как в прошедшем грядущее зреет, / Так в грядущем прошлое тлеет…» [1, с. 176], а также «Только зеркало зеркалу снится, / Тишина тишину сторожит» (Там же, с. 193).

Город в изображении Ахматовой предстает в темных (свойственных инфернальному миру) красках – черных, серых и отчасти красных. Ощущение мрачности города достигается различными символами: хвоей (атрибут похорон), воронами (вестники смерти), зеркалами (семантическая связь с другим миром), а также отсутствует динамика времени, а пространственные ориентиры разбросаны по тексту.