Победители и побежденные

РАН, директор Центрального экономикоматематического института

Валерий Макаров, академик РАН, директор Центрального экономико-математического института, считает социальное неравенство главной проблемой сегодняшней России.

Александр ТРУШИН

— Валерий Леонидович, как вы оцениваете итоги двадцати лет реформ в России?

— Мы получили три главные проблемы: сумасшедшее неравенство, безудержную коррупцию и ухудшающееся качество населения. Формально мы выглядим как вполне приличная страна. Мы покупаем современные автомобили, наши люди отдыхают в Турции и на Гавайях. И экономический рост у нас, несмотря на кризис, не снижается. Мы до сих пор гордимся нашими бесплатными образованием и здравоохранением и нашими достижениями в космосе. Растет заработная плата, растут реально располагаемые доходы населения.

Но это — в среднем исчислении. Как средняя температура по больнице. Ведь при всем внешнем благополучии мы получили огромный разрыв в доходах между богатыми и бедными. Разрыв этот постоянно увеличивается, но ничего не делается для его сокращения. Наши власти говорят по этому поводу правильные слова, с которыми нельзя не согласиться. Но проблема остается. Уоррен Баффет и Билл Гейтс выделили на благотворительность из своих богатств по $30 млрд. Наша элита пока этим примерам не последовала.

И в науке нашей тоже неравенство. В Академии наук есть люди, которые получают очень большие деньги, а есть такие, кто бедствует. Даже в нашем институте есть сотрудники, которые умеют сшибать гранты, мало что делая в науке, и живут неплохо. А другие, действительно работающие, не думающие о грантах, — бедны, их зарплата ниже некуда. Вот главный результат реформ: в нашем обществе есть победители и побежденные.

Неравенство подогревает коррупцию. Размер коррупционных трансакций постоянно возрастает. Для борьбы с этим злом, очевидно, нужны решительные меры. Но власть боится делать непопулярные шаги. Хотя они были бы непопулярные для очень малой части общества, но популярны среди большинства населения.

Я думаю, одна из причин коррупции — очень сложная налоговая система. В такой системе открывается широкий простор для всяческих махинаций. При этом законы работают исключительно в интересах богатой части общества. У нас плоская шкала подоходного налога, все платят по 13%. Такого нет ни в одной развитой стране мира. Надо сделать так, чтобы доходы перераспределялись от богатых в сторону бедных. Кто против прогрессивной шкалы налога? Конечно, богатая элита.

И третья проблема — качество населения. Оно постоянно ухудшается из-за наркомании, алкоголизма и плохого здравоохранения. И эта проблема порождена тем же неравенством. Где-то видишь отличную больницу, оснащенную самым современным оборудованием. А где-то нет горячей воды и туалет на улице. То же и с образованием. У нас есть два–три десятка университетов мирового класса, и есть вузы, которые не дают никаких знаний.

— В 1991 году десятки тысяч людей выходили на митинги. Чего они хотели? За что боролись?

— Я понимаю простых людей, которые выходили на митинги. В конце 1980-х стала доступной любая информация. Люди увидели, как живут в западных странах, сравнивали со своей жизнью. Не сравнивали здравоохранение и образование. Сравнивали полки магазинов — забитые товарами там и пустые здесь. И для простых людей это был ясный и четкий образ счастливой жизни, к которой надо стремиться. Никто не задумывался о другом — о том, что было у нас бесплатное жилье, здравоохранение, образование. Никто не думал тогда, что для того, чтобы были полны магазины, надо работать. Появились «челноки», возившие товары из-за границы. А мы стали распродавать за бесценок то, что плохо лежало. Вплоть до танков и пушек.

— А когда мысль о том, что надо работать, ушла из сознания людей?

— Немного раньше. Во времена Михаила Горбачева уже понимание необходимости труда начало исчезать. Начали появляться первые кооперативы на предприятиях. И кооператоры говорили, мол, сколько на социалистическом заводе ни работай, все бессмысленно. Но кооперативы создавали только в сфере торговли и услуг. А работа у станка стала считаться неинтересной. Работать там, где можно быстро получить большие деньги, — такой была идея многих людей. В советские времена спекулянтов осуждали. А теперь перепродажа (купил дешевле, продал дороже) стала считаться выгодным и престижным занятием. Может, в этом и нет ничего зазорного, это тоже работа, но когда эта идея внедряется в массовое сознание, все начинают спекулировать, и никто ничего полезного не производит.

— Были ли в начале 1990-х программы социальноэкономических реформ? Обсуждались ли они всенародно?

— Действительно, программы, которую все знали и принимали бы, тогда не было. Разные группы ученых свои программы писали. Станислав Шаталин и Григорий Явлинский написали программу «500 дней». До этого была программа Леонида Абалкина и Абела Аганбегяна. Я тоже в свое время писал Горбачеву записку о необходимости введения двухвалютной системы. Я предлагал ввести одну чисто рыночную, гибкую, а другую более стабильную валюту. В Китае этот вариант, кстати, применялся.

Создавалась бы такая «двухэтажная экономика». Но к сожалению, не получил на эту записку никакого ответа.

Такой же была участь и других программ. Объединяющего документа не было. Тогда в России появился Джордж Сорос со своими деньгами. У него была идея создать в порядке эксперимента «маленький островок капитализма в социалистическом море». Несколько наших экономистов в этом проекте участвовали, но продолжения эта идея не получила. У нас не было ни стратегии, ни программы. Когда Борис Ельцин пригласил Егора Гайдара возглавлять правительство, у того тоже было несколько идей, как надо переходить к рыночной экономике. Но широкого обсуждения не произошло. Не было таких прог-

ФОТОСОЮЗ кие предприятия. Создавали

рамм ни в Казахстане, ни на Украине. Наверное, у властей на постсоветском пространстве не было на это спроса.

— Нужно ли было собрать вместе экономистов тогда, в 1991 году, чтобы они разработали общую программу?

— Это имело бы смысл: собрать людей с разными точками зрения и выработать общий документ, обсудить его всенародно и принять. Но победила крайняя точка зрения. Власть сделала ставку на шоковую терапию и ускоренную приватизацию. Думали, что если предприятия будут в частных руках, то все решится само собой наилучшим образом. По определению считалось, что частные предприятия эффективнее государственных, а следовательно, экономика пойдет вперед. Но в реальности получилось так, что новые владельцы частных предприятий просто стали стараться извлекать максимальную прибыль из того, что получили. И не нашли ничего лучше, как распродать имущество и оборудование. Ускоренная приватизация привела к неравенству, которое мы сейчас наблюдаем. Тогда появились и первые олигархи.

— Когда началось разрушение советской экономики?

— Не с 1991-го, раньше. С появлением кооперативов. Представьте: вот нормально работающий завод, который выпускает, например, шагающие экскаваторы. Выясняется, что их перестали покупать. Но вместо того, чтобы перепрофилировать основное производство, в цехах, на той же производственной базе возникают малень- их сами же руководители предприятий. Начинают выпускать ширпотреб, какие-нибудь компакт-диски или пластиковые пакеты. Причем в ущерб основному производству. Вот это и есть разрушение промышленности, к которому мы пришли. Экономика вся сдвинулась к удовлетворению самых простых сиюминутных потребностей населения.

— А когда перестал функционировать Госплан?

— По-моему, когда премьер-министром стал Валентин Павлов. Госплан еще работал. Он может работать при условии, что его решения выполняются. А страна просто потеряла управляемость. Никто не обращал внимания на распоряжения Госплана и партийных органов. Госплан существовал до конца 1991 года, но не играл никакой роли в экономике.

— Какими причинами была вызвана денежная реформа Павлова?

— Возник «денежный навес». Надо было как-то бороться с большим количеством наличных. Но боролись-то со следствием, а не с причиной. «Денежный навес» возник как раз тогда, когда Госплан, утверждавшийся Верховным Советом СССР, перестал быть законом. И вот представьте: государство выделяет предприятию бюджетные деньги, которые существуют в безналичной форме. В наличные они превращаются только тогда, когда госбанк выдает деньги на зарплату рабочим. Но возникают кооперативы. А с ними и фирмы, которые находят способ обналичивать бюджетные деньги. Раньше люди получали зарплату, которая была обеспечена товарами. А теперь деньги не обеспечивались ничем. Именно тогда и начало возникать неравенство. Тогда уже были очень богатые люди, имевшие большие деньги, и были бедные. Я в те времена уже был академиком, получал более 500 руб. Я не знал, что делать с деньгами. Покупали продукты на рынке по сумасшедшим ценам.

— Каковы основные причины крушения социализма?

— Уточним: советского социализма. Это была очень жесткая система, которая могла существовать лишь изолированно, за «железным занавесом». Если бы он

Мы получили огромный разрыв в доходах между богатыми и бедными

который постоянно увеличивается.

сохранялся, советская экономика могла бы жить вечно. Но великая страна не может существовать в отрыве от всего мира. И выяснилось, что жесткая плановая система не могла конкурировать в мировой экономике. Главная причина — отсутствие гибкости. В рыночной системе, если возникает необходимость в каком-то новом продукте, его тут же начинают производить. А в плановой системе уходят годы на согласование. Плановая система может быть эффективной, например, в космическом секторе. На западе признают, что в этом секторе рыночная экономика не работает. И мы в космосе лидируем до сих пор. Но как только мы стали открытыми миру, неэффективность плановой системы стала очевидной.

— Есть ли название обществу, в котором мы сейчас живем? Что это такое?

— Это очень трудный вопрос. Название той экономики, к которой мы движемся, еще не придумано. Сорос в 1990-х называл наше общество «бандитским, или грабительским, капитализмом». Можно было бы думать о государственном капитализме, то есть экономике, в которой госком-пании играют значительную роль. Но это все — отдельные параметры, и по ним судить о том, какая у нас экономика, трудно. В Арабских Эмиратах, показывающих устойчивые экономические успехи, вполне четкая «семейная» экономика. Есть глава клана, его сыновья — министры, дети при рождении получают счет в банке. И есть наемные работники — индийцы, филиппинцы и т.д. Это тоже рыночная экономика, но особого типа. К какому типу наша экономика склоняется, сейчас трудно сказать. Скорее всего, она складывается как смешанная. В ней есть и рыночные механизмы, есть и элементы рационирования. Сохраняются бесплатные для людей здравоохранение и образование. Военные и госслужащие получают жилье за счет государства. Во всяком случае, наша экономика отличается от американской или западноевропейской.

— Какой вы видите перспективу нашего социально-экономического развития?

— Я написал книгу «Социальный кластеризм» (см. №4). Мы должны идти к федеративному государству нового типа. Обычная федерация — это объединение суверенных территорий с верхней надстройкой. В моем понимании — должна быть федерация не территорий, а социальных кластеров. Кластеры — это объединения людей, обладающих суверенитетом. Эти кластеры уже сейчас складываются. Например, кластер ученых и преподавателей. У них должен быть суверенитет, они сами в своем «подгосударстве» должны определять законы и правила жизни. Эти правила не должны спускаться сверху. Реально такая самостоятельность сейчас есть только у одного социального кластера — у священнослужителей. Они живут по своим законам. У них есть свои служебные градации. Государство в дела

Церкви не вмешивается. Почему этого не сделать по отношению к другим кластерам? А на уровне федерации равноправные кластеры подписывают между собой некий договор. В таком обществе легче будет бороться с коррупцией, например. Сейчас предприниматель трепещет перед чиновниками или милиционерами. Почему? Чем милиционер лучше предпринимателя? Они должны быть равноправными партнерами. Но внедрить равноправие кластеров в нашу жизнь непросто. По крайней мере, надо об этом говорить, обсуждать. Я надеюсь, что эта идея будет благожелательно воспринята обществом. Ведь все мы — равноправны. Нет преимуществ ни у чиновников, ни у предпринимателей.

Борьбу за длину яхт надо воспринимать как полный идиотизм. Если у тебя яхта 150 м — значит, отчисляй народу 90% своих доходов. Так устроено общество в Швеции, например. Это тоже социализм, рыночная экономика со справедливым распределением доходов. Я думаю, к этому надо и нам стремиться.