Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

В 1996 г. германским отрядом (руководитель Б. Беттгер) Нижне-Донской археологической экспедиции под руководством Т.М. Арсеньевой на XIX раскопе был открыт подвал 3 постройки 4 (так называемый Восточный подвал). Участок работ расположен в юго-восточной части основного четырехугольника городища (рис. 1, 2: 1 ). Данный комплекс не является чем-то особенным по сравнению с остальными немногочисленными постройками II в. н.э. Но в то же время его следует выделить по нескольким причинам. Во-первых, он принадлежит к числу весьма малочисленных закрытых комплексов конца I — первой половины II вв. н.э., погибших в пожаре около середины II в. н.э. в результате нападения позднесарматских племен, пришедших с востока на территорию Нижнего Подонья (Безуглов 2001: 111, 119; Арсеньева, Науменко 2004: 59—60). Из-за этой акции в городе серьезно пострадали не только жилые постройки (на сегодняшний день известно 10 построек с подвалами), но и 4 башни, две из которых более не восстанавливались (Шелов 1972: 27, 34; Арсеньева, Шелов 1974: 131—132; Арсеньева, Науменко 2004: 35—36; 2007: 37; Арсеньева и др. 2009: 39—43). Следов разрушений этого времени и связанных с ними последующих перестроек на территории цитадели зафиксировано довольно много во всех исследованных городских кварталах. Едва ли не в каждом подвальном помещении, погибшем в середине III в. н.э., отмечались строительные остатки и артефакты II в. под полами, а иногда и серьезные перепланировки. Часто расширялись площади за счет появления новых стен. В одном случае в огромном подвале середины III в. н.э. на XIX раскопе зафиксирована специальная пристройка к южной стене, куда был сброшен мусорный слой с материалом первой половины II в. (Arsen’eva, Böttger 1998: 389—398). Иногда старый подвал засыпался грунтом со строительными остатками и предметами материальной культуры и над ним воздвигался новый более крупный склад, как например, подвал МБ (Арсеньева, Науменко 1993: 62—63. рис. 1; Безуглов 2001: 109—110). Во-вторых, несмотря на свои незначительные размеры, подвал 3 постройки 4 привлекает внимание исследователей богатым составом разнообразных находок, позволяющих отнести его к одному из важных хронологических индикаторов этого времени. После пожара середины II в. н.э. он более не восстанавливался, а все рухнувшие внутрь строительные остатки и вещи были погребены под слоем выравнивания поверхности под сооружение дворика и новых помещений.

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

По данным авторов раскопок, подвал был построен в конце I в. н.э. и разрушен около середины II в. Над ним была наземная одноэтажная часть помещения, которая не сохранилась. Подвал узкий, прямоугольной формы, ориентирован длинной осью по линии восток — запад. Размеры его примерно 4,8 × 1,75 м, площадь около 8,5 кв. м. Он был вырублен в скале, его стены частично были сооружены из камня, за исключением южной стены: она была скальная. Пол также был скальный, а образовавшаяся со временем продольная трещина вдоль северной стены была заложена плоскими камнями, укрепленными со стороны стены орфостатными плитами (рис. 2: 2—4 , 3: 1 ). Во время пожара обрушение здания происходило, видимо, с юго-западного угла. Вместе со строительными остатками вниз рухнули и предметы, находившиеся в наземной части помещения. В засыпи подвала зафиксировано значительное число разных форм краснолаковой, столовой, серолощеной и лепной посуды, гвозди, два наконечника стрел, замок, два ключа, обломки стеклянных сосудов, целый светильник, рыболовное грузило, астрагалы, костяное изделие, а также 5 бронзовых монет. Что касается амфорных находок, то их обнаружено немного, при этом часть из них открыта in situ на полу (рис. 3: 2 ). Важно, что состав амфор в данном комплексе абсолютно совпадает с набором сосудов тех же производственных центров в аналогичных постройках и в мусорных свалках времени чистки города после катастрофы середины II в. как внутри города, так и за его пределами. Внутри города нам известны факты сброса мусора в общегородскую цистерну на раскопе XIX (постройка 6), где было открыто беспрецедентное количество керамического материала (Arsen’eva, Böttger 1999: 423—427, Abb. 19—20), засыпь наземной части 16-й усадьбы в центральной части городища в квартале III (помещение ЕЗ) (Арсеньева, Науменко 1992: 58— 59), а также засыпь башни 3 второго периода (Арсеньева, Науменко 2004: 35—36, 68—71, табл. 5—8). За пределами города известно использование заброшенных построек в Западном городском районе после прекращения его существования в I в. н.э. На основании материалов, полученных при исследовании этих комплексов в 1960—1961 гг., И.С. Каменецкому удалось проследить все формы керамической тары, поступавшей в город на протяжении I—II вв. н.э. (Каменецкий 1969: 139—147, табл. I—II, IV: 1—8, 11—18 ). Кроме того, огромное число фрагментов разбитых амфор, краснолаковой и столовой посуды I — первой половины II вв. н.э. было сброшено в пустую яму-глинище в северной части города за пределами оборонительного рва цитадели (Арсеньева, Власкин 1998: 18; Арсеньева, Науменко 2001: 60). Раскопки самого крупного мусорного холма в Нижнем городе у реки к югу от железной дороги, проведённые в 2000—2003 гг. (Казакова 2004: 234), дали аналогичный материал.

В публикуемом комплексе зафиксировано две целых амфоры и значительное число фрагментов — как профильных частей, так и стенок. У западной стены подвала лежала амфора очень похожая по форме на сосуды типа Зеест 84 (Зеест I960: 116, 171, табл. ХХХV: 84 ). У этих сосудов красная или розоватая с фиолетовым оттенком глина, венчик в виде округлого широко подрезанного снизу валика, а на горле часто 3—4 рельефных желобка. Коническая ножка в большинстве случаев имеет следы от подставки для просушивания. Емкость подобных сосудов от 70 до 80 л, в то время как объем нашей амфоры лишь 53,7 л. Она меньше и по размеру, венчик менее выразительный, да и глина светлая оранжеватая (рис. 3: 2 , 4: 1 ).

Самая крупная в подвале амфора типа Усадьбы 20-21 (Арсеньева, Науменко 1992: 141—142, рис. 20—21). Она является одним из нескольких вариантов типа оранжевоглиняных сосудов, бытовавших в Танаисе в I—II вв. н.э. Впервые на эти амфоры обратил внимание И.С. Каменецкий, обрабатывая материалы из раскопок 1960 г. на одном из восточных участков западного городского района. Он выделил серию венчиков, ручек и ножек красноглиняных амфор, определив для них по данным стратиграфии нижнюю границу — рубеж н.э., верхнюю —

МАИАСП № 13. 2021

II в. н.э. Однако исследователь не смог объединить отдельные профильные части в типы из-за чрезвычайной фрагментарности материала, происходившего главным образом из мусорных напластований, перекрывших комплексы последних двух веков до н.э. (Каменецкий 1969: 136— I47). И.Б. Зеест в своем каталоге приводит один экземпляр, похожий на эту серию сосудов, который датирует рубежом н.э. — II вв. н.э. (Зеест 1960: 111, 165, табл. XXIX: 69 ). Коллекция музея Танаиса располагает несколькими целыми формами и огромным числом фрагментов, обнаруженных на территории городища в немногочисленных закрытых комплексах середины II в. н.э. вместе с амфорами типа С по Шелову, типа Зеест 83, сосудами с воронковидным горлом, синопскими амфорами типа Син II по Внукову (Внуков 2006: 16, рис. 1: 12 ), а также в переотложенных слоях и мусорных свалках. Это довольно крупные амфоры с более или менее массивными венцами, имеющими разную профилировку, с широкими, расширяющимися книзу горлами; с сильно покатыми плечами и коническими туловами, плавно завершающимися высокими и массивными коническими или цилиндрическими ножками, иногда со спиралевидным рифлением. Их ручки, имеющие разную профилировку, массивные, широко расставлены; глина часто идентична, в основном, оранжевая, отличается примесями, иногда в тесте присутствует слюда, золотистая или белая. Очевидно, что этот тип производился в разных центрах. Следует отметить, что подобные амфоры, иногда менее крупные, широко использовались во II в. н.э. для погребения в них детей. На основании танаисских материалов представляется возможным выделить среди этой серии многочисленных широкогорлых сосудов семь вариантов, которые поступали в город, очевидно, с начала II в. н.э., а некоторые варианты и с конца I в. н.э. и бытовали до середины II в. н.э. и позже. Лишь единичные экземпляры встречены в закрытых комплексах первой половины III в. н.э.; очевидно, эта форма бытовала в Танаисе в течение II—III вв. н.э. (Арсеньева, Науменко 1992: 141—142, 156, рис. 20—21, 36: 2 ). Находки амфор этого типа известны в Кноссе как тип 39 (Hayes 1983: 155, fig. 25: 91 ), распространены в Нижнем Подунавье в период II—III вв. н.э. (Opaiţ 1980: 308, fig. X: 2 , XV: 1 ; 1987: 247—250, fig. 2: 1 , 3а-b , 3: 1—2 ), зафиксированы они в погребальных комплексах II—III вв. н.э. в Томах (Radulescu 1976: 103—104, fig. III: 3 ; IV: 1—2 ). Похожие амфоры изданы в одной из последних работ Д. Кассаб-Тезгер, отмечающей их как имитацию типа Зеест 75, что не совсем корректно, поскольку и морфологически, и по глине они сильно отличаются и, как нам представляется, центры производства у них разные. Лишь несколько экземпляров, практически идентичных типу Усадьбы 20-21 из музеев Синопы, Амастрии и Эрегли, она относит к типу Troemis X = Aegyssus IB, ссылаясь при этом на А. Опайта, на его публикации 1987 и 2016 гг. Она отмечает, что, по мнению А Опайта, в этих сосудах кроме вина, транспортировались и рыба, и оливки, а датирует он их I в. и третьей четвертью II в. н.э. (Dominique Kassab Tezgör 2021: 64— 66, 146—147, pl. XXIV—XXV, cat. 133—136).

У нашего экземпляра венчик низкий и широкий валик, слегка загнутый внутрь, верхняя площадка профилирована желобком и чуть скошена наружу, сбоку он округлен, а снизу глубоко рассечен. Горло широкое и высокое, под венчиком припухлое, книзу плавно расширяется, переход к плечам выделен изнутри утолщением и ребром, под венчиком между ручками узкая врезная линия; плечи узкие и слабо покатые. Тулово коническое, стенки у дна слабовыпуклые; ножка массивная и высокая, коническая; ручки в сечении овальные расходятся в стороны за пределы тулова, максимальный размах их в верхней части, на внешней поверхности широкий асимметричный валик, крепятся широкими прилепами под венчиком, чуть приподнимаются кверху, изгибаются широкой дугой и опускаются на края плечей. Глина плотная, коричневато-красная с оранжевым оттенком, с черными и белыми частицами и редко мельчайшей слюдой. Высота сосуда 103 см. диаметр венчика 20,4 см,

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

диаметр тулова 46,0 см, объем амфоры примерно от 57 до 70 л. (рис. 4: 2 ). Центры производства этой серии сосудов из оранжевой глины точно пока не установлены.

Еще одна амфора из коричневой глины с широким плоским дном, более похожая на кувшин, была открыта в заполнении подвала. Центр производства таких сосудов пока не установлен. Они встречаются в Танаисе в основном в закрытых комплексах середины II в. н.э. и просуществовали, очевидно, до середины III в. н.э.; во всяком случае, они встречаются редко в закрытых комплексах середины этого столетия (Арсеньева, Шелов 1974: 141, табл. VI: 4 ; Арсеньева, Науменко 1992: 81, рис. 60: 6 ; Arsen’eva, Böttger 1997: 451, рис. 11, 1 ; Arsen’eva, Böttger 1999: 426, Abb. 19: 3 ). Отличаются устойчивостью формы и незначительными колебаниями оттенков коричневой глины от светло-оранжевого до бежевого, иногда с небольшим количеством мелкой слюды. Характерным является расположение ручек на плечах. Аналогичная амфора известна в комплексе ямы середины II в. н.э. на акрополе Пантикапея вместе с амфорой типа С (Журавлев, Ломтадзе 1999: 98, рис. 2: 15 ). Венчик у нашей амфоры отогнут наружу, с утолщенным и округленным сверху краем, образующий воронку, сбоку профилирован желобком, снизу косо подрезан. Горло узкое, книзу расширяется; плечи широкие, выпуклые; тулово коническое. Донце широкое, плоское; ручки в форме арки, уплощенно-овальные в сечении, профилированы снаружи одним широким желобком, крепятся на плечах. Глина рыхлая, темно-красная с оранжевым оттенком, к ядру коричневая с мелкими белыми и черными частицами. Высота 48,0 см, диаметр венчика 9,9 см, диаметр тулова 28,4 см, диаметр дна 10,8 см, объем около 13,2 л. (рис. 4: 3 ).

В подвале были зафиксированы и находки одной из важных для датировки групп сосудов — фрагменты узкогорлых светлоглиняных амфор типа С (Шелов 1978: 17, рис. 6) или тип С IV, вариант C, гераклейского производства (Внуков 2006: 16, 167, рис. 1: 9 ). Это 2 амфоры без горл, 4 горла, 2 ножки (рис. 3: 2 , 5: 1—3 ). Наши экземпляры относятся к самому раннему варианту этого типа с датой первая половина II в. н.э. Танаисская коллекция статистически насчитывает более 4 000 единиц целых и профильных частей по состоянию на 2000 г. Морфологически выделены самые ранние образцы амфор типа С, существенно отличающиеся от предшествующего типа В, прежде всего формой венчика, тулова и профилировкой ручек. Высота их такая же, или чуть ниже, но объем, наоборот, увеличивается. Венчик становится более массивным и широким при таком же высоком и узком горле, но уже без припухлости в верхней части, тулово сильно раздувается в верхней части, а ножка становится шире, чем у второго варианта типа В, ручки также широко расставлены, но их профилировка изменилась, превратившись в один боковой валик, рассеченный врезной линией, образующей два разновеликих валика (Науменко 2012: 65—66, 79, рис. 5: 2—3 ; Науменко 2017: 25, рис. 4: 4 С1 ).

Кроме того, в комплексе встречены фрагменты довольно редких форм сосудов, укладывающихся в дату до середины II в. н.э. Это и обломки вариантов амфор с воронковидным горлом, и фрагменты других сосудов пока неустановленных центров (рис. 5: 4—6 ).

Краснолаковая керамика, являющаяся также одним из важнейших хронологических маркеров в закрытых комплексах Танаиса, представлена тарелками, мисками, чашами и кубками в основном понтийского производства (понтийская сигиллата А) и несколькими фрагментами пергамской сигиллаты, дата которых укладывается в период конец I — первая половина II в. н.э. Так среди тарелок образцы понтийской сигиллаты А: тарелки формы 3.1 по Журавлеву, на кольцевом поддоне с сильно или менее сильно вогнутым бортиком, на дне одной из них оттиснуто клеймо planta pedis, окруженное тремя кольцевыми нарезками (рис. 6: 1 , 3 ) (Журавлев 2010: 135—136, кат. 94; Гущина, Журавлев 2016: 30). Еще три тарелки формы 4.2 по Журавлеву с прямым и невысоким бортиком, дно их украшено двумя или

МАИАСП № 13. 2021

четырьмя поясками насечек, на одной из них в центре нечеткое клеймо, возможно, planta pedis (рис. 6: 2, 4—5 ) (Журавлев 2010: 135—137, кат. 106, 108, 117; Гущина, Журавлев 2016: 31). Еще одна тарелка формы 6.3 по Журавлеву на кольцевом поддоне с полусферическим туловом и горизонтально отогнутым краем, на дне орнамент в виде трех рядов косых насечек (рис. 7: 1 ) (Журавлев 2010: 138, кат. 132; Гущина, Журавлев 2016: 33). Встречены и тарелки с полусферическим туловом, с невысоким прямым бортиком, похожим на сосуды формы 9 по Журавлеву, и уплощенным отогнутым наружу краем, образующим «площадку» (Журавлев 2010: 139, кат. 141; Гущина, Журавлев 2016: 34). У одной из тарелок на стенке у кольцевого поддона волнистость (рис. 7: 2, 3 ). Подобная форма тарелок находит аналогии в продукции италийских мастеров (Журавлев 2006: 167, рис. 1: 11—12 ).

Среди мисок два экземпляра формы 14.3 по Журавлеву с расширяющимся кверху туловом и чуть загнутым внутрь и подрезанным изнутри краем. На дне орнамент из двух рядов насечек (рис. 7: 4—5 ) (Журавлев 2010: 141, кат. 155; Гущина, Журавлев 2016: 36).

Что касается чаш, то выделяются три экземпляра: одна из них глубокая, на кольцевом поддоне, неширокий край горизонтально отогнут, стенки у поддона волнистые. Ниже под краем врезная бороздка, на ней ручка-налеп (рис. 8: 1 ). Другая чаша формы 30.3 по Журавлеву с вогнутыми стенками, чуть отогнутым внутрь бортиком, край чуть подрезан снаружи, дно почти плоское, с внешней стороны бортика имеются кольцевые бороздки (рис. 8: 2 ) (Журавлев 2010: 146, кат. 206; Гущина, Журавлев 2016: 39). Третья чаша с вогнутым бортиком, отогнутым внутрь и закругленным краем (рис. 8: 3 ). В подвале обнаружены и фрагменты кубка (дно и ручки не сохранились) формы 31 по Журавлеву с округленным туловом, чуть отогнутым венчиком и скругленным краем (рис. 8: 4 ) (Журавлев 2010: 147, кат. 217; Гущина, Журавлев 2016: 39). Отметим еще и фрагмент канфара с верхней частью ручки, орнаментированной сверху елочкой. Венчик сосуда горизонтально отогнут и сверху профилирован желобком, снизу выделен валиком (рис. 9: 1 ). В подвале зафиксированы и два образца пергамской сигиллаты (мастерская Чандарли). Это миски с прямым бортиком и резко выступающим нижним ребром, край скруглен, дно на кольцевом поддоне. На внешней поверхности тулова одной из мисок круговые бороздки (рис. 9: 2—3 ). Подобные сосуды известны в Танаисе в комплексах II в. н.э. (Арсеньева 1985: 83, рис. 3: 1—4 ; Журавлев 1998: 34—35, табл. 2: 1—3 ). Среди краснолаковых сосудов в подвале были и фрагменты кувшинчиков. Столовая посуда представлена гончарными крышками, мисками, кувшинами, среди которых один крупный сосуд с одной ручкой, похожий на амфору (рис 10: 1 ).

Среди прочих артефактов отметим костяной предмет в виде прямоугольной в сечении трубочки, все грани которой орнаментированы прямыми или крестообразными насечками. Поверхность тщательно заполирована. Возможно, он служил игольником (рис 9: 4 ). Еще одна интересная находка — гончарный светильник (тип 7 по Арсеньевой). Резервуар круглый со слегка вогнутым щитком, обрамленным двумя вдавленными желобками, в центре сквозное отверстие для масла. Рожок короткий с округленным окончанием и отверстием для фитиля. Ручка возвышается над резервуаром, она снабжена листовидной пластиной подтреугольной формы. На пластине рельефный орнамент в виде елочки, в верхней части и у основания пластины округлые выпуклости. В своей работе Т.М. Арсеньева отмечала, что светильники, украшенные подобного рода пластинами на ручках, встречаются довольно часто, но в Танаисе были открыты пока удлиненной формы с вытянутым рожком. Однако пластина, приведенная ею в каталоге под № 2 абсолютно идентична пластине на нашем светильнике (Арсеньева 1988: 49—50, табл. I: 6 ; X: 2 ; Arsen’eva, Böttger 1997: 451, Abb. 19). Форма подобных светильников широко известна, варьирует только иконография. Они

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

производились в различных центрах, в том числе и в провинциально-римских мастерских (Журавлев, Турова 2016: 356—357, табл. 8: 32 ; Böttger 2002: 12, 90, Сat. 46, Taf. 4: 46 ).

Лепная кухонная посуда (не менее 13 экземпляров) представлена в основном простыми горшками, реже встречены миски и крышки. Горшки, как правило, с высокими прямыми венчиками, отогнутыми наружу в той или иной степени, с округлыми или скошенными наружу краями, орнаментированными насечками или вдавлениями. На плечах часты орнаменты из косых бороздок, а также мелкие вертикальные налепы, иногда рассеченные выемкой. Поверхность часто шершавая и покрыта расчесами (рис. 11). Они практически не отличаются от лепных сосудов из закрытых комплексов середины III в. н.э. (Арсеньева 1969: 183, 189, табл. II: 2 , VII: 12, 15 ; Arsen’eva, Böttger 1997: 451, Abb. 16—17).

В подвале зафиксировано 27 железных гвоздей, две железные трехлопастные стрелы, железный замок и ключи (Arsen’eva, Böttger 1997: 451, Abb. 18). На разных уровнях заполнения в комплексе найдены 5 монет, одна из которых плохой сохранности. Монеты охватывают время от Аспурга (14—37 гг. н.э.) до Реметалка (131—154 гг. н.э.) и подтверждают дату прекращения функционирования подвала около середины II в. н.э. (Arsen’eva, Böttger 1997: 451; Bezuglov 1998: 427, 445, Cat 94, Abb. 2: 94; 446, Сat 102, Abb. 1: 102 ; Безуглов 2001: 287—288, кат. 803— 804, 808, 811), что соответствует дате позднесарматского разгрома Танаиса, установленной на основании анализа нумизматического материала из остальных подобных комплексов — между концом 30-х и началом 70-х гг. II н.э. (Безуглов 2001: 110, 112).

Довольно любопытен набор неантичной кружальной сероглиняной лощёной керамики из Восточного подвала, состоящий из фрагментов 14 типологически определимых (за исключением одного) сосудов. Как и везде в жилых комплексах Танаиса II—III вв. н.э., такая керамика подразделяется на две отчётливо различающиеся в технологическом отношении группы: меотскую (8 экз.) и аланскую (6 экз.). Ниже мы ещё коснёмся этих различий, которые известны специалистам с тех пор, как были достаточно подробно описаны (Гугуев 1993: 114—115, 117; Гугуев и др. 2017). А пока обратимся к рассмотрению аналогий нашим сосудам в синхронных памятниках Нижнего Дона и Центрального Предкавказья.

Некоторые изделия первой группы принадлежат к типам, очень часто встречающимся в Танаисе, на городищах его округи, а также в степных сарматских захоронениях Нижнего Подонья и Поволжья. Миски с наклонённым внутрь прямым бортиком и венчиком-выступом, аналогичные найденным в Восточном подвале (рис. 13: 2—3, 5 ), распространяются во II в. н.э. (Косяненко 2006: 66—68). Такие сосуды обнаружены и в относящейся, по-видимому, ко II в. н.э. одной из меотских гончарных печей, исследованных на Кобяковом городище (Братченко, Косяненко 1994: 80—85, рис. 35: 1— 8 ). В конце этого столетия и в первой половине следующего данный тип постепенно вытесняет поздние варианты мисок с желобчатым бортиком, которые уже не встречаются в танаисских помещениях, погибших в начале 50-х гг. III в. н.э. (Гугуев, 2020: 209).

Кубышки средних размеров — с высоким слегка отогнутым прямым венчиком (его можно описать и как слабо расширяющееся кверху горло без выделенного венчика) и округло-биконическим туловом (рис. 12: 1 ) и близкая к ней по форме, но отличающаяся более низким сильнее отогнутым, изогнутым венчиком и более округлым туловом (рис. 12: 2 )¹ — принадлежат не к такому распространённому, как упомянутые миски, типу (типам?). Похожий сосуд найден, к примеру, в погребении I в. н.э. некрополя Крепостного городища (Горбенко, Косяненко 2011: 74—75, 327, табл. XIX: 11 , рис. 93: 4) . Уникальной особенностью второй кубышки из Восточного подвала является наличие на ней рельефного

МАИАСП № 13. 2021

тамгообразного знака (рис. 12: 2 , 16: 1 ). Необычно и горизонтальное размещение тамги на гончарном изделии². Знаки такой схемы встречаются в северопонтийском регионе и далеко за его пределами, однако точной аналогии тамге на сосуде обнаружить не удалось. У известных нам подобных знаков внутри «двузубцев» отсутствует дуговидный выступ (см., например, знаки на германских железных наконечниках копий II—III вв. н.э. (Яценко, Добжаньска 2012: 500, 505, рис. 2: 6 , 4: 19 )). Как ни странно, ближе всего по начертанию к танаисской тамге знак из сасанидского Ирана (Драчук 1975: 150, табл. XXVI: 49 ), что, вероятно, просто совпадение.

Два меотских сосуда из Восточного подвала относятся к довольно редким типам. На Дону нам известно только одно керамическое изделие, близко напоминающее по форме обнаруженное в подвале средних размеров блюдо с горизонтально отогнутым венчиком, вертикальным бортиком и слабо выпуклым дном на трёх симметрично расположенных L-образных ножках («сапожках») (рис. 13: 1 , 16: 2 ) — блюдце («вазочка») из фондов Новочеркасского музея истории Донского казачества (Беспаспортная случайная находка: Арх-401 КП 3779) (Кат. Раев 1979: ном. 30, отд. II: 23 ). От танаисского сосуда оно отличается меньшими размерами (диаметр 14,2 см, общая высота 4,8—5,0 см), несколько иной профилировкой бортика (сильнее отогнут, венчик-выступ приострён, верхний слегка выпуклый его край наклонён наружу) и дна (вогнутое), а также количеством симметрично расположенных L-образных ножек (четыре) (рис. 17). Несмотря на то, что блюдце залощено на круге, его рыхловатое светло-коричневое тесто, содержащее чуть более тёмные, чем наполнитель, частицы размером до 1 мм (рис. 17), совсем не похоже на формовочные массы меотской или аланской лощёной гончарной сероглиняной керамики. На внутренней поверхности дна в центре блюдца есть слабо различимое неправильно-овальное пальцевое вдавление (имитация клейма?). Такое впечатление, что блюдце представляет собой античную же реплику средиземноморского или понтийского гончарного сосуда бóльшего размера. И, вероятно, именно такие крупные сосуды послужили образцом для нижнедонского гончара-меота, изготовившего блюдо на ножках из Восточного подвала³.

Найти в литературе эту гипотетическую форму нам пока не удалось. Отдельные её элементы присущи некоторым типам подобных сосудов. Например, трёхногие гончарные сероглиняные тарелки, близкие сосуду из Восточного подвала по размерам, а в ряде случаев и по профилировке бортика, известны в погребениях Дакии и Нижней Мезии (где они, вероятно, и произведены) середины II в. н.э. Правда, их ножки не L-образные, а образованы прорезями в высоком полом коническом поддоне (Exhibition Cat 2018: 120, 138, 139: num. 314, 367—369, 370). В понтийской сигиллате В, датирующейся II в. н.э. (без первой его четверти), известно небольшое краснолаковое блюдце на трёх ножках: форма его ножек и резервуара несколько иная (Catalogue of the exh. 2006: num. 89). Очень похожий, но более крупный краснолаковый сосуд («тарелка») на трёх ножках происходит из Пантикапея4.

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

На наш взгляд, наряду с античными морфологическими параллелями блюду из Восточного подвала стоит обратить внимание и на возможные функциональные соответствия ему в посуде местных приазовских и северокавказских племён. В этой связи приходят на ум, прежде всего, средних и крупных размеров меотские и аланские блюда («миски», «вазы») на полой цилиндрической или конической ножке из грунтовых меотских погребений I — первой половины II в. н.э. (Горбенко, Косяненко 2011: 77—78, 327, табл. XXI: 7 ; рис. 93: 5 ; Ларенок, 2016: 219—220, табл. 87: 9 ) и позднесарматских курганных и грунтовых меотских второй половины II — первой половины III в. н.э. (Беспалый, Лукьяшко 2008: 66, 84, табл. LXVI: 9 , LXXXIV: 6 ; Ларенок 2013: 80, табл. 52: 17 )⁵.

Интересно, что подобные сосуды делались также из дерева. В ограбленной катакомбе грунтового могильника Танаиса, где уцелели разнообразные предметы из органических материалов, было обнаружено средних размеров деревянное блюдо с низким загнутым внутрь бортиком на конической ножке (Беспалый 2016: 40, рис. 372, 373)⁶. Ещё одно деревянное блюдо на высокой ножке («ваза») найдено в склепе № 595 («Склеп жриц») Усть-Альминского грунтового могильника (Зайцев 2000: 304, илл. 7: 5 ; Мордвинцева, Зайцев 2002: 58, рис. 4: 3 ), в инвентаре которого, как справедливо указывают исследователи, отражено восточное (сарматское) влияние на культуру поздних скифов Крыма (Мордвинцева, Зайцев 2002: 61—62). Судя по выразительному уздечному набору позднесарматского облика (Зайцев 2000: 207, илл. 8), данный комплекс, скорее всего, датируется в пределах второй половины II — начала III в. н.э.

Вероятно, сосуд из Восточного подвала по назначению был близок также гончарному сероглиняному сосуду на трёх круглых в сечении низких ножках из грунтовой аланской катакомбы 734 Бесланского (Зилгинского) могильника в Северной Осетии, датирующейся первой половиной III в. н.э. (Малашев, Албегова 2018: 24—25, рис. 3). Авторы публикации причисляют свою находку к категории подносов (блюд) и сравнивают её, с одной стороны, с деревянным столиком-подносом с зооморфными ручками на четырёх съёмных ножках I в.

544 Ю.К. Гугуев, С.А. Науменко МАИАСП № 13. 2021

н.э. из Карабудахкента (Дагестан) и трёхногими чашами-столиками городища Таргу (Дагестан) албано-сарматского времени, с другой — с деревянными столиками из аланских катакомб эпохи раннего и развитого средневековья, в которых все специалисты практически единодушно видят функциональные аналоги (ранние варианты) традиционного осетинского «фынга» — ритуального/бытового столика (подобные столики используются и доныне многими народами Кавказа) для мяса и пирогов (Гаджиев, Давудов 2010: 354—356, рис. 1, 3: 1—16 ; Малашев, Албегова 2018: 28—32, рис. 4: 1—12 ). Отметим сходство танаисского и бесланского керамических изделий с подавляющим большинством средневековых аланских и известных этнографически более поздних «фынгов» по количеству ножек (три), которое было семантически значимо и акцентируется в осетинском фольклоре (Гаджиев, Давудов 2010: 356—357). Резное деревянное блюдо (столик-поднос) на четырёх низких квадратных в сечении ножках происходит из синхронного вышеупомянутому «Склепу жриц» склепа №700 Усть-Альминского могильника (Крым) (Мордвинцева, Зайцев 2002: 58—59, рис. 5: 4 )⁷. Внутри этого блюда лежали кость крупного рогатого скота и железный нож, что, на наш взгляд, не оставляет сомнений в главной функции всех подобных предметов первых вв. н.э. — столики-подносы для мяса.

Высказано мнение, что тогда как столики с высокими ножками предполагали наличие стульев или табуретов, низкие подносы-блюда были рассчитаны на принятие пищи сидя на корточках и, таким образом, могут претендовать на роль специфической посуды, зародившейся ещё у скотоводов в эпоху бронзы, а затем используемой кочевниками раннего железного века и средневековья, в том числе сарматами и ранними аланами Кавказа (Гаджиев, Давудов 2010: 353—354; Малашев, Албегова 2018: 28). Подчеркнём, что в тех случаях, когда деревянные/керамические подносы-блюда встречены в меотских (Нижнее Подонье) или позднескифских (Крым) погребениях II—III вв. н.э., обрядность и инвентарь таких комплексов (см. выше) далеки от «стандарта» и выделяются наличием ярких степных (позднесарматских) черт.

Не нашлось прямых морфологических аналогий происходящему из Восточного подвала средних размеров меотскому сосуду («котелку», «кастрюле») с двумя(?) массивными наклонёнными вниз короткими ручками-упорами и венчиком выступом (рис. 13: 4 )⁸. Высокий, слегка выпуклый и едва заметно загнутый внутрь бортик этого сосуда в верхней части оформлен горизонтальными желобками, что напоминает соответствующее оформление бортика массового типа нижнедонских мисок I—II вв. н.э. (Косяненко 2006: 64—66, 68; Гугуев, Нечипорук 2020: 209), отдельные варианты которого заходят в III в. н.э., но, как было сказано выше, по-видимому, не доживают до его середины.

Завершая характеристику меотской посуды из Восточного подвала, упомянем типологически неопределимый фрагмент дна с придонной частью тулова, принадлежавший закрытому сосуду, вероятно, кувшину или горшку средних размеров.

Керамика второй группы из подвала (аланская) представлена в основном распространёнными типами. К ним относятся миски с загнутым бортиком и прогибом стенок

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

у дна (рис. 14: 1 , 15: 3 ) и небольшой кувшинчик-кружка с утраченной ручкой (кубышка?) со слегка расширяющимся кверху горлом и грушевидным («приземистым») туловом (рис. 15: 2 ). У аланов Кавказа во II—V вв. н.э. миски с загнутым бортиком абсолютно доминировали над другими мисками: на городищах это один из самых распространённых типов керамики, в катакомбных могильниках — наиболее часто встречающийся тип (Абрамова 1993: 142, 160, рис. 55: 1—4 , 64: 1—6,8 ; Деопик 1988: 183—184, рис. 12, 13; Габуев, Малашев 2009: 116— 117, рис. 126: 9 , 127). Множество аланских мисок с загнутым бортиком найдено в нижнедонских памятниках II — первой половины III в. н.э.: степных сарматских курганных захоронениях (Мошкова 1980: 50; Гугуев, Гугуев 1989: 73) и в Танаисе (Гугуев 1994: 120— 121, рис. 11: 2 ; Гугуев и др. 2007: 439, рис. 7: 2—4 , 8: 2 ). Попадаются они и в грунтовых некрополях донских меотов ( Гугуев, Гугуев 1989: 70, рис. 2: 3, 4 ; Ларенок 2021: 249, 273, табл. 163: 2 , 176: 12 , фото 6: 8, 11 ). Аланские кувшинчики-кружки обычно снабжены зооморфными ручками — петлевидными с налепами разных форм или со срезанным отростком в верхней части (характерное для аланской керамики стилизованное изображение кабана) (Абрамова 1993: 138, рис. 52: 14—17 ; Деопик 1988: 182, рис. 10в; Габуев, Малашев 2009: 117—119, рис. 128: 1—4, 7, 12, 13 ; Гугуев 1993: 118—119, рис. 7: 3, 5, 6 ). Такие сосуды есть в нижнедонских памятниках II — первой половины III в. н.э. (Гугуев 1993: 118—119, рис. 7: 3, 5, 6 ; Гугуев, Гугуев 1989: 70, рис. 2: 1 ; Гугуев 2017: 135, рис. 8: 4 ). Аланские кубышки (Абрамова 1993: 136, 158, рис. 51: 4 , 63: 15 ) также встречаются на Дону (Горбенко, Косяненко 2011: 74—75, табл. XIX: 8, 9 ).

Сосуд со сфероконическим туловом и слегка расширяющимся кверху горлом, декорированным в нижней части горизонтально пролощенными желобками (рис. 15: 4 ), несмотря на отсутствие у него венчика и ручки, по-видимому, также можно отнести к массово производившейся разновидности аланских средних и крупных лощёных (и нелощёных — с заглаженной томлёной поверхностью) кувшинов II—IV вв. н.э. Такие сосуды, встречающиеся как в Центральном Предкавказье, так и на Нижнем Дону, обычно имеют валикообразный (иногда, впрочем, без валика) венчик и слабо изогнутую ручку, зачастую со слабо намеченным стилизованным зооморфным выступом сверху (Деопик 1988: 182, рис. 3б: 1, 2 , 10а; Габуев, Малашев 2009: 120, рис. 130: 1—5 ; Гугуев 1993: 118, рис. 6: 1—4 , 7: 1 ; Гугуев и др. 2007: 437—438, рис. 3: 1, 3—5 ).

К распространённой в Предкавказье и Нижнем Дону разновидности аланской посуды принадлежит средних размеров корчага со слегка отогнутым утолщённым венчиком, высоким туловом и парой симметрично расположенных на плечиках подковообразных налепов—ушек, в которых проделано вертикальное отверстие для подвешивания. Её тулово ниже плечиков декорировано двумя широкими полосами ломаного зигзага из сгруппированных по три пролощенных параллельных желобков. Зигзагообразные полосы разделены полоской из двух горизонтально пролощенных желобков и ограничены сверху и снизу аналогичными полосками (рис. 15: 1 , 16: 4 ). Подобные сосуды среднего и крупного размера изготавливались аланами во II—V вв. н.э. в нескольких вариантах: 1) с низким сфероконическим туловом и ушками для подвешивания на плечиках (Гугуев 1993: 120, рис. 10: 3 ; Габуев, Малашев 2009: 121), 2) с аналогичной формы туловом и парой крупных ручек (как у аланских двуручных кувшинов) в месте наибольшего расширения тулова (Деопик 1988: 182, рис. 11; Габуев, Малашев 2009: 121), 3) с аналогичной формы туловом, парой ручек и парой ушек, расположенными перпендикулярно (Гугуев 1993: 120, рис. 10: 4 ; Габуев, Малашев 2009: 121, рис. 72: 1 , 112: 4 , 131: 3, 4 ). Существуют также небольшие корчажки с ушками, полностью повторяющие по форме более крупные сосуды без ручек (Гугуев 1993: 120, рис. 10: 5 ). Венчики корчаг и корчажек высокие вертикальные, часто с

МАИАСП № 13. 2021

небольшим наклоном внутрь или, как в нашем случае, отогнутые и утолщённые. Корчаги и корчажки нередко накрывались крышкой — с прямым вертикальным краем или иного типа (Габуев, Малашев 2009: 43—44, рис. 72: 1, 2 ), но сосуд из Восточного подвала крышки, вероятно, не имел. Необычным элементом его морфологии является высокое («бомбовидное») тулово. Подобные корчаги нам неизвестны. Вообще, этот сосуд — один из наиболее ранних экземпляров данной разновидности формы, с чем, возможно, и связана названная его особенность. Пролощенный декор из полос ломаного зигзага, ограниченных горизонтальными желобками, не редкость для разных типов аланской посуды II—IV вв. н.э., в частности, кувшинов (Аrzhantseva et al. 2000: fig. 7; Габуев, Малашев 2009: рис. 15: 3 , 93: 14 ), тогда как для меотской кружальной керамики он совсем не характерен.

Типологическую атрибуцию крупного кувшина (рис. 14: 2 , 16: 3 ) затрудняет плохая сохранность. Тем не менее, основные элементы его формы (расширяющееся кверху горло, которое, кстати, могло иметь и ойнохоевидный слив, слабо изогнутая овальная в сечении ручка с округлым налепом—выступом в верхней части) характерны именно для аланской керамики Кавказа и Нижнего Дона II—IV вв. н.э.

Долгое время один из авторов этих строк, вслед за М.П. Абрамовой и М.Г. Мошковой, считал всю найденную на Нижнем Дону и, в частности, в Танаисе аланскую сероглиняную посуду первых вв. н.э. импортом из Центрального Предкавказья (Абрамова 1979: 47—48; Мошкова 1980: 45—55; Гугуев, Гугуев 1989: 72—75; Гугуев и др. 2007: 434, 436—440, 442). Такой версии не противоречили результаты выполненных в 2003—2004 гг. минералогопетрографических исследований нескольких десятков её образцов из Танаиса в сравнении с эталонами, собранными на городищах Северной Осетии (Зилгинское, Брутское, Карджинское, Киевское) (Гугуев и др. 2017). Однако в последнее десятилетие получены новые принципиальные данные о существовании на Крепостном и Подазовском меотских городищах (левый берег Дона, в черте современного г. Азов) очага аланского гончарства. Здесь по кавказской технологии (крупные примеси в тесте, круг медленного вращения, ленточное наращивание тулова и горла, крепление ручек через отверстие в стенке, рельефные знаки и отпечатки досок круга на дне) производилась керамика специфических аланских типов — миски с загнутым бортиком, горшки с отогнутым, декорированным косыми насечками венчиком, кувшины с валикообразным венчиком, крупные двуручные кувшины и др. (Масловский, Косяненко 2011: 371—387, рис. 2—9). Особенно важны находки изготовленных посредством наращивания узкими лентами полых трубчатых («муфтообразных») цилиндрических предметов не вполне ясного функционального назначения (подставки—разделители для сушки или обжига мисок? сопла между горном и мехами?) (Гончарова и др. 2016: 76—77), которые раньше ошибочно считались курильницами (Березин 2019). «Подставки» такой формы практически никогда не встречаются у меотов и надёжно маркируют аланское керамическое производство II—IV вв. н.э. (Гугуев и др. 2017: 53; Березин 2019: 54—55)9.

Новейшие исследования не оставляют сомнений в том, что аланские гончарные мастерские функционировали уже во II в. н.э., т.к. в слое, заполнявшем ров Подазовского городища, фрагменты перечисленных выше типов сероглиняной посуды обнаружены вместе с обломками амфор конца I—II вв. н.э.: гераклейских светлоглиняных с профилированными

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

ручками типов СIV варианта С (он преобладал) и СIV варианта В, типа Син II по Внукову, типов Зеест 90 и 83 и оранжевоглиняных неизвестных центров10.

Таким образом, можно утверждать, что формирование в первой половине II в. н.э. или самое начало развития (вторая половина II в. н.э.) в Центральном Предкавказье аланской археологической культуры (Габуев, Малашев 2009: 148—153) ознаменовалось переселением на Нижний Дон части её носителей. Это первое переселение, по-видимому, не было столь масштабным, как миграция кавказских аланов-кочевников в середине следующего столетия, которая имела характер военной экспансии, радикально изменившей культурный облик обширного степного региона между Волгой и Дунаем (Безуглов 2008: 285—292). Скорее всего, во II в. н.э. с Кавказа на Нижний Дон переместилось только небольшое количество оседлых аланов (гончары с семьями?). Они поселились на меотских городищах (только левобережных?) и, может быть, в Танаисе, где, наряду с огромным количеством аланской посуды (Гугуев 1993; Гугуев и др. 2007; Гугуев и др. 2017), были обнаружены единичные цилиндрические «подставки» (Арсеньева 1965: 187, табл. V: 1 ): в свете новой информации эти давние находки уже не выглядят как случайность¹¹.

Изложенные выше факты и соображения заставляют нас вернуться к гипотезе, объясняющей наличие аланских гончарных изделий в Танаисе римского времени сочетанием импорта с местным производством, которая была сформулирована одним из авторов настоящей работы (Гугуев 1993: 23), но до сих пор не рассматривалась им в качестве основной. По-видимому, единственное технологическое отличие аланской керамики с левобережных донских городищ от произведённой в Центральном Предкавказье состоит в

548 Ю.К. Гугуев, С.А. Науменко МАИАСП № 13. 2021

отсутствии в тесте первой темноцветных минералов, входящих в состав песчано-гравийной смеси с берегов Терека и его притоков, и чёрного магнитного стекла¹², которые использовались в качестве отощителя кавказскими гончарами (Гугуев и др. 2017: 49, 51—52, рис. 5—9). На Подазовском и Крепостном городищах вместо них аланы добавляли в формовочную массу главным образом среднезернистую фракцию местного кварцевого песка (Масловский, Косяненко 2011: 371—384)¹³. Различие между нижнедонской и импортной аланской керамикой подчас трудноуловимо, т.к. с одной стороны, не вся собственно кавказская посуда содержит в тесте тёмные частицы, с другой, в аланской посуде, изготовленной на Дону, иногда есть искусственные или естественные примеси (шамот, бежевые включения) (Масловский, Косяненко 2011: 384), которые можно принять за вышеупомянутые кавказские. Данное обстоятельство затрудняет определение места производства ряда найденных в Танаисе и вообще на Нижнем Дону аланских сосудов, целых или представленных фрагментами: во всяком случае, при визуальном осмотре их поверхности и изломов. К примеру, как понять, в Центральном Предкавказье или на донских городищах (в Танаисе?) был изготовлен публикуемый нами крупный кувшин с расширяющимся горлом и налепом - выступом на ручке (рис. 4: 3 ), в тесте которого не заметно характерных кавказских примесей?

Впрочем, независимо от того, где была произведена аланская посуда, обнаруженная в Восточном подвале, обращает на себя внимание само её количество. Оно не столь велико, как в помещениях, погибших при разгроме Танаиса столетием позднее (около 251 г. н.э.), которые демонстрируют преобладание аланских гончарных изделий над меотскими в пропорции от 2 : 1 до 4 : 1 (Гугуев 1993: 122; Гугуев и др. 2007: 436—437, 440), но всё-таки довольно внушительно: 6 экземпляров из 14. Интересно, что это резко отличается от соотношения фрагментов меотских и аланских сосудов в мусорных слоях, образовавшихся единовременно в результате чистки города после сарматского разгрома середины II в. н.э.: мощном холме к югу от железной дороги или в огромной яме - глинище к северу от цитадели (см. выше). По нашим наблюдениям, сделанным при осмотре коллекций массового материала из этих объектов в фондах АМЗ «Танаис», обломки аланской сероглиняной посуды единичны, тогда как фрагменты меотской исчисляются многими десятками. Понятно, что соотношение меотских и аланских фрагментов в мусорном слое должно отражать общее соотношение двух названных больших групп неантичной гончарной керамики в Танаисе на момент разгрома середины II в. н.э. И возникает вопрос, почему в одном из закрытых комплексов, сформировавшихся в ходе этих событий, доля аланской посуды оказалась существенно выше, чем в целом по городу? В поисках возможного ответа на данный вопрос вернёмся к другой гипотезе одного из авторов этих строк, объясняющей широкое распространение аланской гончарной посуды в эмпории на Танаисе во II — первой половине III в. н.э. его экономическими контактами и присутствием в нём сарматов.

Надо сказать, что тема сарматского присутствия, и, в более широком смысле, той роли, которую сыграли степные номады в истории самого отдалённого северопонтийского центра

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

античной цивилизации, остаётся одной из наиболее актуальных и обсуждаемых для нескольких поколений исследователей Танаиса¹⁴. В последние годы специалисты всё больше обращают внимание на свидетельства разных источников о седентаризации ираноязычных кочевников в городе и на меотских поселениях его округи уже начиная с середины I — первой половины II в. н.э. (Гугуев 2017: 135—137), т.е. столетием ранее, чем считалось прежде (Гугуев 1993: 123—123). По мнению историка и лингвиста С.В. Кулланды, небольшое количество (до 13%) иранских имён есть в танаисских надписях первой половины II в. н.э. (Внуков 2007: 169). С середины I в. н.э. на нижнедонских меотских городищах и в Танаисе распространяются сарматские тамги, причём в городе их применение становится массовым (Гугуев 2017: 135). Тогда же в некрополях названных памятников появляются погребения с наборами характерных среднесарматских лепных курильниц, состоящими из крупного сосуда в форме соленоида и цилиндрического сосуда меньшего размера («стопки») (Гугуев 2017: 136). Вероятно, справедлива точка зрения, в соответствии с которой ещё до разгрома Танаиса позднесарматскими племенами (середина II в. н.э.) здесь в течение многих десятилетий проживали сарматы, но их имена редко попадали в надписи, поскольку первоначально данная группа не имела гражданских прав. Ситуацию изменил упомянутый политический кризис, после чего в городе возникла община сарматов - «танаитов». Он сопровождался очередным притоком в город степного населения — в первую очередь местных (нижнедонских) средних сарматов¹⁵, а потом и представителей новой позднесарматской волны кочевников (Внуков 2007: 168—170).

Во II — первой половине III в. в. н.э. функционировал сухопутный торговый путь, связывавший Танаис с аланскими протогородами Центрального Предкавказья. Возможно, в его обслуживании в качестве своего рода контрагентов принимали участие степные сарматы16, тогда как их живущие в городе соплеменники и родственники были торговцами, которые отправляли на юг вино в амфорах (находки винных гераклейских светлоглиняных

МАИАСП № 13. 2021

амфор, правда немногочисленные, известны на городищах и в могильниках центральнокавказских аланов), а в обмен на него получали оттуда какие-то товары. Некоторые из этих продуктов, по-видимому, поступали в Танаис в керамической таре — крупных двуручных кувшинах и больших горшках, много которых оказалось в домах горожан на момент катастрофы начала 50-х гг. III в. н.э. Что же касается аланской столовой и кухонной посуды, то, вероятно, её широко применяли в быту и для нужд погребального обряда оседавшие в городе сарматы (Гугуев 1993: 123—124), а теперь можно предположить, что и выходцы непосредственно из Центрального Предкавказья. Наверное, только у названных групп горожан имелись причины для использования такой зачастую не слишком презентабельной посуды там, где в изобилии имелась самого высокого качества привозная (краснолаковая и др.) и местная (меотская гончарная сероглиняная) керамическая продукция. Может быть, ряд столовых и кухонных аланских керамических форм был лучше приспособлен к некоторым традиционным видам пищи и напитков варваров-«танаитов»17. С другой стороны, для этих людей, скорее всего, оставались значимыми религиозномагические представления, выражавшиеся в таких особенностях морфологии и декора аланской посуды, как ручки в виде реалистичных или стилизованных изображений животного, солярные знаки и клейма.

Примером высокой концентрации аланской керамики (всего около 32 сосудов разных функциональных форм и типов против 8 меотских) в жилом комплексе Танаиса, хозяином которого был богатый торговец, вероятнее всего, иранского происхождения, является погибшая в середине III в. н.э. усадьба 2 на раскопе IV (помещения И и М с подвалами). Уникальность данного жилого и хозяйственного комплекса в том, что на происходящих из него амфорах сохранились многочисленные дипинти и одно граффито, являющиеся аббревиатурой имени владельца в разных её вариантах — Οσι Μαρδ, Οσια Μαρδ, Οσιαδ Μαρδα. Патронимикон достаточно надёжно реконструируется как Μάρδαυος (Мардав, вероятно, от иранского корня mār — «убивать», ср. осетинское mard — «убитый, мертвец, труп») — на основании танаисской фиасной надписи 228 г. н.э., в которой фигурирует человек по имени Μάρδαυος Ζαράνδου (Заранд принадлежит к группе древнеосетинских (аланских) и означает «старый»). Кстати, в этой усадьбе обнаружен также специфический позднесарматский культовый предмет — лепная курильница в форме параллелепипеда с прочерченными на боковых гранях косыми крестами (Гугуев и др. 2007: 432—436, 449—444).

К сожалению, имя владельца Восточного подвала нам неизвестно. Однако в обрисованном контексте заметное количество аланской гончарной керамики в хозяйстве этого горожанина, наверное, может свидетельствовать в пользу его варварского, сарматского или аланского (ранние аланы Кавказа) происхождения. Тем более что с сарматами определённым образом ассоциируются и два принадлежавших ему меотских гончарных сосуда: кубышка с рельефной тамгой и блюдо-поднос на низких ножках. Кубышка, например, могла быть изготовлена и помечена личным знаком хозяина подвала по его заказу.

МАИАСП № 13. 2021

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)

Что же касается блюда на ножках — функциональной формы, достаточно популярной у степных сарматов и аланов Кавказа (см. выше) — то его присутствие в наборе сероглиняной посуды, может быть, также не случайно, а объяснялось привычками и предпочтениями этого горожанина (и членов его семьи?).

Естественно, авторы не настаивают на своей версии происхождения владельца танаисского подвала середины II в. н.э., которая основана исключительно на анализе ряда предметов из закрытого комплекса. Однако, как мы стремились показать выше, в ней нет ничего, что противоречило бы здравому смыслу и множеству самого разного рода фактов из истории и археологии Танаиса римского времени. По нашему мнению, в указанный период этническая принадлежность отдельных жителей эмпория в устье Дона, порой так ярко выраженная в погребально-поминальной обрядности и инвентаре захоронений (Безуглов, Ильяшенко 2016; Гугуев 2019), должна была каким-то образом проявлять себя и на бытовом уровне. Будем надеяться, что новые детальные исследования материала из погибших жилых и хозяйственных построек, а также из культурных напластований города позволят специалистам оценить, насколько вероятна наша догадка.

Приложение. Описание неантичной гончарной сероглиняной керамики из Восточного подвала

Нижнедонская меотская керамика

• 1.    Фрагментированный сосуд (кубышка) с высоким прямым слегка отогнутым и чуть утолщённым венчиком, край которого скруглён, плавно переходящим внизу в округло-биконическое тулово, и вогнутым дном. У дна стенки имеют выраженную закраину. Переход венчика в плечики декорирован невысоким горизонтальным валиком. Поверхность коричневая, снаружи лощёная. Тесто аналогичного цвета, тонкое, с примесью кварцевого песка, слоится. На внутренней поверхности горизонтальные бородки и отчётливо выраженное рифление. Диаметр венчика 11,0 см, тулова (реконструируемый) около 19,4 см, дна 8,4 см. Высота (реконструируемая) сосуда около 21,7 см (рис. 12: 1 ).

• 2.    Фрагментированный сосуд (кубышка) с высоким отогнутым слегка утолщённым венчиком, плавно переходящим внизу в тулово, по форме близкое к сферическому (его средняя часть утрачена), и вогнутым дном. Верх плечиков декорирован пояском из трёх широких горизонтально пролощенных желобков. На плечиках имеется крупный рельефный налеп— тамга, расположенный горизонтально. Тамга имеет вид пары соединённых посередине прямой линией зеркально-симметричных п-образных фигур («двузубцев») с отогнутыми наружу окончаниями и маленьким дуговидным «выступом» внутри по центру. Поверхность краснокоричневая, снаружи хорошо залощена. Тесто такого же цвета, очень тонкое, без видимых примесей. На внутренней поверхности горизонтальные бородки и слабо выраженное рифление, а напротив тамги — едва заметные отпечатки пальцев (вероятно следы поддержки изнутри при нанесении знака). Диаметр венчика 11,0 см, тулова (реконструируемый) около 22,2 см, дна 10,1 см. Высота (реконструируемая) сосуда около 22,7 см. Размеры налепа 7,4 × 4,3 см, высота налепа над поверхностью сосуда 0,15 см. (рис. 12: 2 , 16: 1 ).

• 3.    Фрагментированное блюдо с широким горизонтально отогнутым венчиком, имеющим плоский верхний край, низкими прямыми чуть расширяющимися кверху стенками, резко переходящими в широкое слегка выпуклое тонкое дно, к краям которого симметрично прилеплены три прямоугольные в поперечном сечении изогнутые наружу L-образные ножки-«сапожки». Поверхность светло-серая со светло-коричневыми пятнами, снаружи и внутри хорошо залощена. Тесто коричневато-серое (бежевое), очень тонкое, без видимых

  МАИАСП № 13. 2021

• 4.    Немногочисленные фрагменты открытого сосуда («кастрюли» или «котелка») с венчиком—выступом и высоким чуть выпуклым и слегка наклонённым внутрь бортиком, плавно переходящими в придонную часть тулова. К нижней части бортика были прилеплены (две?) массивные круглые в сечении горизонтальные, чуть наклонённые вниз ручки-упора с плоско срезанным окончанием. Под венчиком бортик декорирован двумя горизонтально пролощенными желобками. Поверхность серая, снаружи лощёная. Тесто такого же цвета, очень тонкое, с примесью мелкого кварцевого песка. На внутренней поверхности горизонтальные бородки от круга. Диаметр венчика (реконструируемый) около 20,8 см, тулова (реконструируемый) около 21,5 см. Высота (реконструируемая) сохранившейся части сосуда около 9,0 см. Длина ручки около 4,1 см, размеры сечения 3,6 × 3,4 см (рис. 13: 4 ).

• 5.    Фрагментированная миска с венчиком-выступом, резко загнутым внутрь прямым бортиком, прямыми стенками и толстым слегка вогнутым дном. Поверхность серокоричневая, снаружи и внутри тщательно залощена. Тесто такого же цвета, очень тонкое, почти без видимых примесей — с редкими мельчайшими белыми включениями. Диаметр венчика 19,9 см, бортика 20,4 см, дна 8,0 см. Высота сосуда 7,7 см (рис. 13: 2 ).

• 6.    Фрагмент миски с венчиком-выступом и прямым вертикальным бортиком. Поверхность серая, снаружи и внутри лощеная. Тесто такого же цвета, тонкое, с примесью мельчайшего кварцевого песка. Диаметр венчика около 17,8 см, бортика около 17,4 см. Высота сохранившейся части сосуда 5,7 см (рис. 13: 3 ).

• 7.    Фрагмент миски с венчиком-выступом и прямым загнутым внутрь бортиком. Поверхность серая, лощеная. Тесто такого же цвета, тонкое, с примесью мельчайшего кварцевого песка. Диаметр венчика около 19,5 см, бортика около 20,4 см. Высота сохранившейся части сосуда 3,8 см (рис. 13: 5 ).

• 8.    Фрагмент придонной части тулова и тонкого вогнутого дна размеров закрытого сосуда. Поверхность снаружи серая, хорошо залощена. Тесто аналогичного цвета, тонкое, с примесью мельчайшего кварцевого песка. Диаметр дна 10,2 см. Высота сохранившейся части сосуда 3,1 см.

примесей. Диаметр венчика 21,2 см, дна 19,1 см. Общая высота сосуда 7,0 см: «чаши» 3,5 см, ножек 3,5 см. Размеры сечения ножек 1,9 × 1,8 см (рис. 13: 1 , 16: 2 ).

Аланская керамика

• 1.    Фрагментированный сосуд (кувшинчик-кружка или кубышка) с валикообразным венчиком, расширяющимся кверху горлом, плавно переходящим внизу в приземистое (грушевидное) тулово. Дно и ручка(?) утрачены. Низ горла декорирован двумя горизонтально пролощенными желобками. Поверхность светло-коричневая с тёмными пятнами, снаружи лощёная. Тесто такого же цвета, довольно тонкое, с обильной примесью тёмных частиц, более редкими крупными кварцевыми(?) песчинками и частичками слюды крупного и среднего размера. Диаметр венчика 8,8 см, горла (минимальный) 7,3 см, тулова около 12,5 см. Высота сохранившейся (реконструируемой) части сосуда 14,1 см (рис. 15: 2 ).

• 2.    Фрагментированный кувшин с расширяющимся кверху горлом, плавно переходящим внизу в тулово, по форме близкое к сфероконическому. Верх горла с венчиком, ручка и дно утрачены. В средней части плечика сохранился след нижнего прилепа ручки. Низ горла декорирован двумя горизонтально пролощенными желобками. Поверхность светлокоричневая, снаружи тщательно залощена, внутри на горле следы горизонтального ленточного наращивания. Тесто такого же цвета, тонкое с примесью тёмных частиц и редкими белыми включениями. Диаметр горла (минимальный) около 8,0 см, тулова около 26,5 см. Высота сохранившейся (реконструируемой) части сосуда 25,1 см (рис. 15: 4 ).

  МАИАСП № 13. 2021

  
  

• 3.    Фрагменты кувшина. Сильно расширяющееся кверху («воронкообразное») горло (с ойнохоевидным сливом?) без выделенного венчика плавно переходит внизу в яйцевидное тулово. У самого дна стенки слегка прогнуты внутрь. Дно вогнутое. Овальная в сечении, слегка расширяющаяся книзу ручка, верх которой оформлен снаружи округлым налепом-выступом с вдавлением посередине ровной площадки, верхним концом крепится к горлу (вероятно, штифтом через отверстие в стенке, но утверждать этого с определённостью нельзя, т.к. внутренняя поверхность горла в этом месте тщательно заглажена), а нижним прилеплена к верхней части тулова. Переход горла в плечики декорирован тонким горизонтальным валиком, а на некоторых участках ещё и желобком. Поверхность светлокоричневая с красноватым оттенком, снаружи тщательно залощена. Тесто такого же цвета, довольно тонкое, с редкими белыми включениями и ещё более редкой примесью шамота. Максимальный диаметр горла не более 19,5 см, минимальный около 11,8 см. Диаметр тулова около 29,6 см, дна 11,0 см. Реконструируемая высота сосуда около 42,5 см. Размер сечения ручки в верхней части 2,4 × 1,5 см, в нижней части 3,1 × 1,6 см. Размеры налепа 1,5 × 1,0 см, высота 0,6 см (рис. 14: 2 , 16: 3 ).

• 4.    Фрагментированная корчага со слегка отогнутым утолщённым венчиком и высоким «бомбовидным» туловом. Низ тулова и дно утрачены. Внизу плечиков имелась пара симметрично расположенных подковообразных налепов-ушек (одно сохранилось), в верхней части которых проделано круглое поперечное (вертикальное) отверстие для подвешивания. Тулово декорировано неглубоким пролощенным орнаментом: двумя широкими полосами ломаного зигзага из трёх параллельных желобков, ограниченными сверху и снизу тремя парами горизонтальных желобков. Поверхность светло-коричневая, снаружи лощёная. Внутри местами заметны следы ленточного наращивания тулова. Тесто такого же цвета, грубоватое, с обильной примесью тёмных частиц, более редкими белыми включениями и частичками слюды крупного и среднего размера. Диаметр венчика 14,3 см, тулова 19,8 см. Размеры ушка 3,7 × 2,7 см, диаметр отверстия 0,5 см. Высота сохранившейся части сосуда 22,2 см (рис. 15: 1 , 16: 4 ).

• 5.    Фрагменты миски с загнутым чуть скруглённым бортиком и слегка прогнутыми внутрь стенками. Поверхность тёмно-серая, снаружи и внутри лощеная. Тесто такого же цвета, тонкое, с примесью мелкого песка, мелкими белыми включениями и редкими тёмными частицами(?). Диаметр устья около 28,7 см, бортика около 30,8 см. Высота сохранившейся части сосуда 7,1 см (рис. 14: 1 ).

• 6.    Фрагмент миски с загнутым скруглённым бортиком и плоским(?) дном. Поверхность светло-коричневая, снаружи и внутри лощеная. Тесто такого же цвета, грубоватое, с обильными белыми включениями, редкими частицами слюды и тёмными частицами. Диаметр устья около 15,3 см, бортика около 17,1 см. Высота сосуда 5,0 см (рис. 15: 3 ).

Подвал II в. н.э в районе городской площади Танаиса (раскоп XIX)