Поиски счастья героинями "Крэнфорда" (Э.Гаскелл) и "Миддлмарча" (Дж.Элиот): мисс Мэтти и Доротея Брук

Если посмотреть на роман Джордж Элиот «Мидлмарч»    как    на    произведение, завершающее в английской литературе XIX в. исследование проблемы «женского счастья», станет очевидна прямая перекличка с темами и образами, разработанными другими мастерами английского романа. Так, обстоятельства женитьбы баронета Четтема и Селии Брук напоминают ситуацию, описанную Джейн Остин в «Гордости и предубеждении». Беспомощность Доротеи, скованной сначала узами постылого брака, а затем условиями завещания, приводит на память безвыходное положение героев на пути к браку (мистера Рочестера и Джен Эйр) в романе Ш.Бронте «Джен Эйр».

Героиня Д.Элиот Доротея Брук выделяется на фоне остальных героев романа. Ее натура – индивидуальна, она дика обитателям Мидлмарча. Додо фанатично религиозна. Этим она напоминает саму Элиот, воспитанную в рамках «пылкой религиозности»: «пылкая религиозность, накладывавшая печать на все ее

мысли и поступки…» (Элиот 1998: 5). Доротея, будучи стесненной условностями быта Мидлмарча, превратила свою жизнь в путаницу мелочных хлопот. Жажда действовать не оставляла ее ни на минуту. Но мечтала она о настоящей жизни, настоящем деле, которому посвятила бы свою жизнь. Нам показалось любопытным сравнить героиню «провинциальной истории» Дж.Элиот не с ее ровесницами, юными героинями Остин, Ш.Бронте или Э.Гаскелл, но с представительницей старшего поколения, так и не получившей у Гаскелл традиционной награды в виде «женского счастья».

В жизнь провинциального городка Крэнфорд вписано и существование мисс Мэтти, одного из главных персонажей одноименного романа Э.Гаскелл. Будучи глубоко религиозной, Гаскелл также наделяет свою героиню христианским обликом и истинно добродетельным характером. Как и Доротея Брук, мисс Мэтти славится совершенным радушием и при том абсолютной безынициативностью. Не понимая, что значит жить для себя, она уже в молодости посвящает свою жизнь исключительно исполнению прихотей старшей сестры Деборы. И лишь спустя много лет, в силу обстоятельств, на воле оказываются ее решительность и твердость духа; подобно героине Элиот, сделавшей шаг навстречу своей судьбе (Ладиславу).

Джордж Элиот в романе не симпатизирует характерам, жизнь которых подчинена удовлетворению эгоистических потребностей. Доротея, как идеал Элиот, отдает себя людям, обретает второе дыхание, находясь среди людей, что соответствует и поведению мисс Мэтти у Гаскелл. И пусть при этом пространство их жизни ограничивается семейным кругом и толками городков Мидлмарч и Крэнфорд. Это является тем стимулом, который помогает героиням понять себя и обрести смысл своей жизни: «Тут и там рождается святая Тереза, которой ничего не дано основать, – она устремляется к недостижимой благодати, но взволнованные удары ее сердца, ее рыдания бесплодно растрачиваются и замирают в лабиринте препятствий, вместо того чтобы воплотиться в каком-нибудь деянии, долго хранящемся в памяти людской» (Элиот 1988: 20).

В романах «Мэри Бартон», «Крэнфорд», «Жены и дочери», «Север и юг» Э.Гаскелл представляет нам героинь, которые органично вписаны в окружающую действительность. При этом эта действительность может быть совершенно разной: индустриальным центром и провинцией. Сердцу автора близки душевные персонажи, не претендующие на звание «исключительного характера».

Если говорить о позиции Элиот в романе, то в идеальных образах она усматривала бесперспективность. Примером этого может служить супруг Доротеи – Кейсобон. Эдвард Кейсобон стал тем человеком, дело которого, по мнению Доротеи, могло бы приобщить ее к «высокой» жизни. Сам брак для Додо был служением высшим целям жизни, причем «восторженность эта питалась собственным огнем и ничуть не подогревалась мыслью не только о шитье приданого или о выборе свадебного сервиза, но даже о привилегиях и удовольствиях, положенных молодой даме» (Элиот 1988: 40).

В «Крэнфорде» мисс Мэтти и не стремится, по воле автора, выйти замуж. Будучи 60-летней дамой, она обретает довольство, находясь в окружении друзей и брата Питера, обретая такое ожидаемое воссоединение. Важное наблюдение делает Б.М.Проскурнин в своей работе «Почему необходимо изучать творчество Джорж Элиот…», отмечая, что на первом плане у Элиот – «интеллектуальная жизнь» (Проскурнин 2003: 192) героев. В этой связи мы отмечаем, что в браке Додо выходит за пределы семейных уз. В ней происходят главные изменения – нравственные. Это интеллектуалка, стремящаяся изменить мир.

Размышляя о смысле человеческой жизни в романе, Элиот говорит, что найдется немало людей, кто в дни молодости верил, что они сами определят свою судьбу, а может быть, и чуть-чуть изменят мир. Рассуждает писательница и о том, как их надеждам не суждено было сбыться. «Возможно, пыл, с каким они отдавали силы и труд, ничего за это не получая, остыл столь незаметно, как угасает пыл других юных увлечений, и наконец наступил день, когда все, чем они были прежде, стало лишь призраком, бродящим по старому дому, бесприютным и страшным среди новой мебели» (Элиот 1988: 145).

Поняв, что труд ее супруга – плод обиды, желаний заявить о себе, что все им написанное уже было сказано Доротея решает уйти от мертвого мира, мира древностей к жизни живой, несмотря на власть Кейсобона над ней. Нет, она ушла от него не физически: она стала отдалятся духовно, начала жить своими мыслями и чувствами. Именно чувствами, поскольку, по мнению Додо, они направляют на верную дорогу, ведущую к счастливому миру людской взаимовыручки. Эта общественная позиция подчеркнута в образе

Доротеи путем сопоставления ее взглядов со взглядами вольнодумца Уилла Ладислава: «На миг к восхищению Уилла примешался холодок. Мужчина редко стыдится того, что его любовь к женщине остывает, когда он замечает в ней величие души, – ведь природа предназначила подобное величие только для мужчин» (Элиот 1988: 345).

И если в облике героини Гаскелл неизменно притягательна ее добродетель, в лучах которой греются окружающие ее люди, Додо делает особенной для жителей городка то, что она не по-женски деятельна, причем не в узко семейных делах, а на поприще общественного блага.

Брак должен был открыть путь к исполнению полезных и достойных обязанностей, но в итоге он не освободил ее от «гнетущей свободы» (Элиот 1988: 26), он даже «не заполнил ее досуга негаснущей радостью разделенной нежности» (Элиот 1988: 261).

В браке Доротея жила чужими заботами и мыслями, забывая о себе. Трудно представить, какой был бы финал романа, если бы Додо прожила с Кейсобоном пять-десять лет, а то и больше. Только этому не суждено было сбыться. Автор Элиот не пожелал свести образ Доротеи к образам других мидлмарчевских девушек: Розамонде, Мэри Гарт и другим. Оставшись наедине со своими мыслями, Додо ощутила прилив юношеских сил, ее обуяла жажда быть полезной. Всмотревшись в свой мир, осознав себя как личность Доротея встретила Ладислава со столь же страстными порывами применить свои знания и вложить душу во благо людям: «истинное благочестие в том, чтобы радоваться – когда можно. Это значит, что вы делаете все от вас зависящее, чтобы спасти репутацию Земли как приятной планеты» (Элиот 1988: 214). Ладислав выступает не за стенания со скорбящими, а за радость от осознания того, что ты существуешь, от произведений искусства и других вещей. Два сердца дополнили друг друга: практичность Доротеи вошла в союз с известной долей умозрительности Ладислава, с его фантазией и игрой, дающими такое необходимое вдохновение, новый взгляд на обыденные вещи. Героиня Э.Гаскелл мисс Мэтти в заботе о других находит свой смысл жизни, что не делает ее менее счастливой.

Обвинив Доротею в незнании предмета, Кейсобон открыл ей глаза: будучи неприменимым к жизни, не способствующим общественному благу, никакой научный труд не является жизнеспособным, он умозрителен.

Истинно же то, что делается для человека, а это всегда живо и ценно.

Доротея не искала решения глобальных вопросов, она начала действовать от того, что видела перед собой нищенскую жизнь арендаторов при величавой роскоши господ. Целями Доротеи были постройка новых домов, улучшение жизни этих людей. Величие души Додо проявилось и в том, что она стремилась пробудить в людях человеческое достоинство, заставить их взглянуть на мир другими глазами, глазами человека: «У меня щемило сердце при воспоминании о грязи, о безобразности того, что я видела в домах бедняков, и слащавые картины в гостиной казались мне бесчувственными попытками искать наслаждения в фальши ….(Элиот 1988: 360). А поступки мисс Мэтти в романе «Крэнфорд», привносящие в души людей радость и веру (угощение уличных ребятишек сладостями, в убыток себе честная торговля и др.).

Для Доротеи искусственным было и требование общественных перемен, если ничего не было сделано, чтобы уничтожить зло, царящее рядом. «Доротея Брук … была полна «борений духовной жизни, обращенной к вечности»… С начала и до конца романа писательница «приобщает» читателя к интеллектуальным терзаниям героини в поисках смысла жизни» (Проскурнин 2005: 109).

Записка, которую Додо оставила покойному мужу показала тот стержень, который вел Додо по жизни: «Неужели вы не понимаете, что душа моя не может настолько подчиниться вашей, чтобы я посвятила себя делу, в которое не верю?» (Элиот 1988: 488). Вера Доротеи освящает ее отношения с другими героями. Ей пришлось много пережить, и одним из главных итогов явилась горячая убежденность, что «нельзя судить о людях предвзято» (Элиот 1988: 651). Доротея чувствовала людей, любила их и освещала предметы этого чувства «чистой верой» (Элиот 1988: 683), которая делала людей такими же справедливыми и чистыми. «Это ее простосердечие, этот дар создать, поверив в человека, образец, которому он станет следовать, было в ней одной из самых чарующих черт» (Элиот 1988: 683). Доротея создала нового Уилла, помогла ему найти свое место на поприще общественной жизни. Такое чувствование людей было бы невозможно, если бы сама Додо не ощутила себя, свою самость и предназначение в жизни. «В своей душевной щедрости она, подобно той реке, чью мощь сломил Кир, растеклась на ручейки, названия которых не прогремели по свету» (Элиот 1988: 739). Но ее воздействие на тех, кто находился рядом с ней, – огромно, так как «благоденствие нашего мира зависит не только от исторических, но и от житейских деяний…» (Элиот 1988: 739).

И если в «Крэнфорде» для автора была важна установка на интимность и лиризм, навеянный ушедшей эпохой старой Англии, то Элиот,     по     мнению     Скороденко, руководствовалась      ориентацией      на документальность и установку причинноследственных связей в жизни героини (вышла замуж за Кейсобона и чуть не потеряла себя под сильным влиянием супруга. – В.В.). Джордж Элиот с помощью тонкого анализа передает нам психологические мотивации: «Мне так понятно ваше горе – ведь невыносимо тяжко поставить перед собой великую цель, вложить в нее всю душу и потерпеть неудачу», – говорит Додо Лидгейту. Автор – повествователь максимально объективен по отношению к героям, но при этом мы можем понять, на чьей стороне авторский голос. Он принадлежит Доротее и, порой, окрашен искренним сочувствием и доброй улыбкой: «Ее оскорбляло то, что она оказалась игрушкой чувства, – ее сила расходовалась на приступы волнения, борьбы с собой, уныния и на новые картины более полного самоотвержения, которое преображает все мучительные противоречия в исполнении долга. Бедняжка Доротея!» (Элиот 1988: 195). Тонкий юмор и добрая ирония сквозят и в романе Э.Гаскелл, в котором автор отразил ностальгию по такому милому и невозвратимому времени, проводником к которому стал образ «милой мисс Мэтти».