Политическая элита при Мануиле II Палеологе: эволюция придворной иерархии

DOI:

После восстановления Византии в 1261 г. была возрождена и прежняя политическая модель имперского управления, воссоздана придворная иерархия, возвращена к жизни система титулов и должностей. Трактат ПсевдоКодина, составленный, по всей вероятности, в правление Иоанна V Палеолога [24, p. 219], наглядно показывает, насколько многоступенчатой и ранжированной оставалась иерархия чинов в раннепалеологовское время. ПсевдоКодин перечисляет более 80 титулов и должностей, делившихся, в свою очередь, на разряды. Те, кто занимал верхние строчки ранжира, входили в правящую элиту империи. Просопог-рафические изыскания, в свою очередь, позволяют «оживить» исследуемую «табель о рангах», поместив на каждую ступень иерархической лестницы имена обладателей соответствующего статуса. На протяжении периода с конца XIII в. до 80-х гг. XIV в. большинство позиций в чиновной номенклатуре, представленной Псевдо-Кодином, были заняты. В целом можно говорить об относительно стабильном функционировании системы организации властной элиты в данный период.

Однако политические, социально-экономические и демографические процессы, протекавшие в XIV в., не могли не оказать влияния на характер структур власти, специфику функционирования аппарата управления и механизмы формирования правящей элиты. Тема поздневизантийской аристократии, казалось бы, получила должное отражение в историографии. В работах Г. Острогорского [22], А. Лайу [13], Д. Кирицеса [12], К.-П. Мачке и Ф. Тиннефельда [17], Н. Неджипоглу [20] и целого ряда других исследователей рассматривалась специфика палеологовской аристократии, но в фокусе их исследований находилась преимущественно ситуация XIV в. как наиболее освещенная в источниках и показательная с точки зрения эволюции социальных структур в сравнении с предыдущей эпохой. Конец XIV столетия и весь следующий XV в. в этих работах зачастую обрисованы лишь контурно, без анализа протекавших в тот период социальных сдвигов и перемен. В центре нашего внимания – политическая элита Византии конца XIV – первой четверти XVв. и изменения в ее структуре и функционировании.

Просопографические данные показывают, что в правление Мануила II Палеолога (1391–1425) правящая элита претерпела существенные перемены: ее численность заметно сократилась, состав изменился, да и формировалась она на других основаниях. Об этом свидетельствует упадок прежней иерархии чинов и титулов – многие, даже высшие, титулы больше не предоставлялись, а в дальнейшем и вовсе исчезли из политического обихода.

Изменения коснулись и верхних эшелонов политической элиты. Высшими титулами империи в раннепалеологовский период были деспот, севастократор и кесарь [25, p. 133– 134]. Если прежде титул деспота предоставлялся детям, родственникам, наиболее приближенным к императору лицам и соседним правителям (сербским) [2], то теперь им обладали исключительно сыновья василевса. При Мануиле II этот титул носил прежде всего тот, кто получал в управление Морею: до 1407 г. в Мистре правил младший брат императора Феодор I, после смерти которого титул деспота и владение на Пелопоннесе перешли Феодору II, третьему сыну Мануила II. После возвращения в 1403 г. Фессалоники она была передана в управление сперва племяннику императора, соправителю Иоанну VII, а после его смерти – 8-летнему сыну импера- тора Андронику, который тогда же получил и титул деспота [10, p. 227–234]. Из шести доживших до совершеннолетия сыновей Ману-ила II при жизни отца только двое обладали титулом деспота. Быть деспотом в это время значило управлять какой-то частью империи.

Многие титулы, входившие прежде в высший и первый разряд табели о рангах, и вовсе не присваивались. Со времени Мануи-ла II мы уже не встретим обладателей титулов севастократора, кесаря, великого доместика, паниперсеваста, протовестиария. Сократился центральный аппарат управления, сузившийся, по сути, до размеров двора, что снимало необходимость ранжирования должностей и сохранения отдельных ведомств.

Этот упадок можно объяснить, вероятно, тем, что титулы и чины, многие из которых, согласно Псевдо-Кодину, в XIV в. уже не имели служб и обязанностей 2, выродились в почетные звания (своего рода синекуры). Но империя не могла позволить себе роскошь содержать титулованную знать, не обремененную какими-то общественно-полезными обязанностями. Таким образом, прежняя чиновная номенклатура в связи с утратой ее функционального назначения – фиксировать иерархический порядок должностей государственного аппарата – к концу столетия постепенно отмерла. Безусловно, не все прежние должности исчезли из политического оборота, но сама иерархия чинов потеряла свою актуальность.

Правящий класс в позднепалеологовское время формировали, прежде всего, потомки известных византийских фамилий (Палеологи, Ласкарисы, Кантакузины, Асаны, Тарха-ниоты), что подтверждает общепринятый тезис об аристократизации поздневизантийского общества [22, p. 28]. А. Лайу высказала предположение, что в конце XIV – XV в. верхушка византийской аристократии становилась все более замкнутой и наследственной [13, p. 139], а Г. Острогорский и вовсе назвал тех, кто при Палеологах занимал наиболее почетные должности и представлял высшую знать, «своими людьми» императора, подчеркивая родственный характер их отношений [22, p. 28]. Действительно, в родстве с правящей фамилией находились наместник Лемноса, прото-вестиарит Феодор Палеолог [23, № 21 461], протовестиарит, протостратор, великий стра- топедарх Марк Палеолог Ягарис [23, № 7 811], великий примикирий Адроник Палеолог Асан [23, № 1 488], протостратор Мануил Кантаку-зин [23, № 10 979]. Однако тезис о замыкании правящего класса и кровнородственном принципе формирования властной элиты, видимо, все же не стоит принимать безоговорочно.

В поздней Византии сохранялись каналы социальной мобильности, по которым люди незнатного происхождения могли достичь высокого положения. Такими социальными лифтами были образованность ³ и дружеские отношения с правителем [1, c. 66]. Мануил II, который, по замечанию Димитрия Кидониса, умел сочетать «обучение литературе и упражнения с оружием» [7, ep. 262. 35–37], всегда уделял большое внимание ученым штудиям, окружал себя образованными людьми, покровительствовал риторам и философам. Именно из этого интеллектуального окружения приходили в политику новые люди ⁴. Мануил II значительно повысил политическую роль интеллектуалов, удельный вес которых в императорском окружении заметно вырос. Среди его доверенных лиц были Максим Хрисоверг [23, № 31 123], Димитрий Хрисолора [23, № 31 156], Иоанн Хрисолора [23, № 31 160], Мануил Хрисолора [23, № 31 165], Иоанн Хортасмен [23, № 30 897]. Чаще всего интеллектуалы не обладали официальными титулами или должностями, но тем не менее становились ключевыми фигурами в политической жизни империи. Они действовали как ο k κείοι [30, p. 89–99], ближайшие советники, дипломаты, полномочные представители василевса.

Одна из важнейших сфер, где были задействованы представители ближнего императорского круга, – дипломатия. Согласно подсчетам С. Мергиали-Захас, из 21 дипломата, которые по заданию Мануила участвовали в посольствах на Запад, семеро являлись родственниками императора, остальные были связаны с ним дружескими отношениями [19, p. 598]. Среди них встречались и люди весьма скромного социального происхождения (Николай Нотара [3, p. 347], Мануил Оловол [23, № 21 046]). При упоминании имен послов источники указывают на характер их отношений с императором, но без указания их должности или титула [19, p. 599], что весьма симптоматично. Назначая главу миссии, Мануил в своем выборе руководствовался не только дружескими чувствами, но явно предпочитал представителей образованной элиты.

Ярким примером тому служит политическая деятельность Мануила Хрисолоры [23, № 31 165; 29, S. 15], друга детства василевса, интеллектуала, латинофила и конвертита [1, c. 336–337]. Не занимая официальных должностей, Хрисолора стал одним из главных советников Мануила II в международных вопросах. Это – наиболее показательный пример дипломата-ученого. По поручению императора он побывал при дворах ряда европейских правителей, где вел переговоры о совместной борьбе против турецкой агрессии. В 1415 г. Хрисолора умер в Констанце, куда прибыл для участия в обсуждении на Вселенском соборе вопроса о помощи Византии.

Проиллюстрируем иной характер взаимоотношений между императором и элитой еще одним примером. Димитрий Хрисолора (о его родстве с Мануилом Хрисолорой у нас нет данных) был не только ο k κείος императора, дипломатом, но и другом-интеллектуалом. Думается, он не случайно оказался в должности месадзона при Иоанне VII, когда тот получил в управление возвращенную Византии Фессалонику [8, p. 216]. Связанный дружескими отношениями с Мануилом II, Димитрий, вероятно, присматривал за его своевольным племянником, постоянно тяготевшим к неповиновению. Хрисолора регулярно извещал императора о положении дел в Фессалонике, как свидетельствует их переписка. Император восхищался успехами друга в литературных занятиях, несмотря на его загруженность делами: «Если ты перед лицом стольких препятствий способен с легкостью написать то, что другой мог бы сделать с большим трудом и за долгое время, на что же ты был бы способен, если бы не было бы больше препятствий?» [28, ep. 50. 36–38]. Иоанн Хортас-мен, напротив, сетовал на то, что Димитрий Хрисолора был слишком занят должностными обязанностями и не находил времени для писем друзьям [11, ep. 22, S. 171–173].

Среди лиц, не имевших знатного происхождения, но сумевших сделать карьеру при дворе, можно также назвать некоего Димитрия Скарана [23, № 26 035], чиновника в финансовом ведомстве. Своим восхождением

Скаран был обязан, вероятно, родству с Ма-нуилом Хрисолорой и его покровительству. Император назвал Скарана «лучшим среди слуг отечества и господина» [28, ep. 49. 10– 11]. Одно из писем Мануила II Палеолога наглядно иллюстрирует механизмы карьерного роста: друг детства императора Мануил Хрисолора ходатайствовал перед правителем о повышении по должности Скарана [28, ep. 49. 12–14].

Еще один пример привлечения к решению государственных задач ученого дает случай Димитрия Кидониса, около сорока лет занимавшего должность месадзона при Иоанне Кантакузине и Иоанне V и лишившегося своего поста в 1386 г. [27, S. 26]. И если в последние годы правления Иоанна V Кидонис действительно был удален от двора, то с приходом к власти Мануила II он оказался приближен к нему в качестве советника, хотя и не получил официальных постов и титулов. Ма-нуил, ценивший его советы, неоднократно упоминал об этом в своих письмах. После отъезда Кидониса в 1396 г. в Италию император писал: «Наши хлопоты об общем деле были бы успешнее, если бы ты был здесь, чтобы помочь речью, здравым смыслом и всем остальным – я говорю так не только из любезности» [28, ep. 31. 9–10]. Да и сам Кидонис упоминал о том, что он всегда старался дать императору «лучшие политические советы, внести наиболее подходящий вклад в общее дело отечества» [7, ep. 432. 97–102].

Показателен также cursus honorum Димитрия Ласкариса Леонтариса, который, судя по имени, принадлежал к аристократии по рождению. Его карьера, вероятно, началась на военном поприще – он был военачальником в Морее и Фессалии [23, № 14 676]. Ему как представителю Иоанна VII было поручено принимать от турок в 1403 г. Фессалонику, а в дальнейшем Мануил назначил его регентом при юном сыне императора Андронике, ставшем деспотом этого города [4, p. 115; 20, p. 136]. В 1416 г. в качестве наместника Фессалоники Леонтарис получил задание императора переправить в Константинополь пленного Мустафу, брата Мехмеда I [5, p. 279; 9, № 3 361, 3 362]. В дальнейшем он участвовал в дипломатических миссиях к Мехмеду I (1420/21), в подписании договора с Венецией в 1423 и 1431 годах. В начале 1428 г. он одержал победу над флотом Карло Токко [11, S. 128]. Леонтарис, как и упомянутые выше персоналии, не имел официальных титулов, но активно участвовал в политических делах, руководствуясь пожеланиями василевса.

Одной из причин сокращения численности правящего класса было финансовое состояние Византии. Империя уже давно утратила единство – ее территории оказались изолированы друг от друга. К концу 80-х гг. XIV в. богатые и обширные владения на Балканах были потеряны, что ударило прежде всего по земельной знати 5. Если позиции земельных собственников еще оставались сильны на Пелопоннесе, то константинопольская правящая верхушка вынуждена была искать иные источники материального благополучия. Аристократия со второй половины XIV в., как показывают исследования, переключалась на коммерческие операции [14, p. 105–107; 17, S. 158; 18, p. 139–143; 21, p. 120–131]. С другой стороны, представители правящей элиты надеялись на государственные доходы, получаемые в основном с торговли. Место при дворе, как и раньше, обеспечивало более или менее стабильное материальное положение. По выражению И. Шевченко, «императорское солнце по-прежнему грело лучше всего» [26, p. 80]. В речи, обращенной к Иоанну V Палеологу, Димитрий Кидонис как-то перечислил выгоды, которые приносила государственная должность: ее обладатель приобретает землю и дома, выгодно ссужает деньгами торговцев, получает подношения от просителей, чьи просьбы он доводит до императора, распределяет посты, тем самым усиливая собственное влияние, и продвигает своих родственников по карьерной лестнице [7, p. 21. 22–26]. Однако ситуация к концу XIV столетия оказалась крайне тяжелой для государственных финансов, за счет которых прежде кормились управленческий аппарат и придворное окружение.

В казне было недостаточно средств для содержания политической элиты. Кидонис, лишившийся на старости должности, неоднократно испрашивал у императора деньги на свое содержание. Настойчивость его просьб свидетельствует не столько о скупости правителя, сколько об отсутствии средств для обе- щанных выплат. Мануил II в ответ на неоднократные просьбы Кидониса о финансовой помощи как-то заметил: «Не говори, что императору легко дать тысячу статеров и давать такую сумму часто, когда ему тяжело отстоять власть над страной» [28, ep. 12. 8–10]. Отвечая на просьбы Мануила Хрисолоры о содействии Димитрию Скарану, император заметил, что не может вознаградить того, так как в казне нет денег, но постарается решить вопрос о его продвижении: «Но то, о чем ты просишь нас для него, включает в себя две вещи, обе непростые, и он сам знает это лучше, нежели кто другой, ибо он наш логист и достаточно осведомлен о нашей нужде. Но ради тебя одна из просьб, более значительная, будет удовлетворена, в то время как другая, возможно, будет удовлетворена позже и время между их исполнением не причинит ему никаких беспокойств» [28, ep. 49. 12–14].

Наряду со столичным правящим классом в Морейском и Фессалоникийском дес-потатах сложилась своя местная политическая элита. Особенность палеологовской эпохи состояла в растущей роли провинциальной аристократии [13, p. 148–150]. На уровне дес-потатов, где существовали должности из прежней общеимперской номенклатуры, происходило дублирование (конечно, в крайне усеченном варианте) чиновной иерархии. Если прежде должность месадзона – одна из ключевых в центральном правительстве [6, S. 316] – существовала только при императоре, то теперь и в Морее, и в Фессалонике появляются свои месадзоны. Деспоты, опираясь на местные элиты, жаловали титулы и чины. В письме брату Феодору, деспоту Мореи, Мануил заметил об одном из приближенных деспота, который посетил столицу: «Он, конечно, не пребывал в неведении, что служить мне и служить тебе – одно и то же» [28, ep. 13. 22–23]. Вероятно, местная элита думала иначе.

Мануил несколько раз за время правления посещал Мистру, где демонстрировал свою верховную власть. Как заметил Хортасмен, во время визита на Пелопоннес император «привел все к должному», устранил там нарушения, покарал зло и вознаградил добро [11, S. 199, ep. 42. 10–11]. И хотя Мануил II сохранял за собой верховную власть в империи, деспоты фактически самостоятельно прави- ли в своих землях, окружая себя собственным двором.

Отмеченные изменения были вызваны, прежде всего, объективными обстоятельствами. Сложившаяся система управления разобщенными частями империи, сокращение территорий, ограниченные финансовые ресурсы, экономическая стагнация, уменьшение численности подвластного населения вызвали деградацию чиновной иерархии, упрощение системы управления, изменение характера взаимоотношений императора и его окружения.

Если подвести итог эволюции византийского правящего класса, то следует отметить, что к концу XIV столетия придворная иерархия пришла в упадок, хотя некоторые титулы и должности еще продолжали существовать. Правящий класс империи, по сути, сводился к окружению василевса. Значение кровного родства с правящей династией 6, безусловно, было крайне велико, тем не менее в правление Ма-нуила II политическая элита состояла далеко не из одних только родственников императора и не была столь замкнутой, как это может показаться на первый взгляд.