Политическая культура Санкт-Петербурга: поддержка демократии элитой и массовой публикой

Проблема

Проблема, на исследование которой был нацелен проект, — особенности российской политической культуры, препятствующие консолидации либеральной демократии в нашей стране. Эволюция российского политического режима в 2000-е годы свидетельствует об отступлении от принципов демократии и укреплении авторитарных начал. Выражая общее убеждение аналитиков о состоянии российской демократии, М. Макфол пишет: «Преобладающее большинство политиков, ученых и экспертов в Соединенных Штатах и Европе, следящих за положением дел в России, полагают, что российский режим при Путине все больше становится автократическим» (McFaul 2007, p. 13). Одно из предположений, выдвинутых для объяснения этой тенденции, связывает ее с особенностями российской политической культуры, с авторитарным наследием прошлого и поверхностным усвоением российским обществом демократических идей.

Российская политическая культура:обзор исследований

Теория политической культуры, основы которой были заложены в классической работе Г.A. Алмонда и С. Вербы (Almond and Verba 1989 [1963]), после длительного периода критики и вытеснения на периферию политических исследований, вновь возрождается в 80-е годы (Inglehart 1988). Два десятилетия назад Г. Экстейн писал: «Теория политической культуры <…> может считаться одним из двух все еще жизнеспособных общих подходов к [построению] политической теории и объяснения, предлагавшихся с начала 1950-х гг. <…> другой — теория рационального политического выбора» (Eckstein 1988, p. 789). Последующие работы (Diamond 1999; Inglehart 1990, 1997; Inglehart and Welzel 2005; Putnam 1993) подтвердили объяснительные возможности культуралистского подхода к анализу проблем консолидации демократии и процессов демократизации.

Продвижению демократизации в некоторых из стран «третьей волны» (Huntington, 1991), согласно точке зрения, разделяемой сегодня ведущими исследователями этой проблематики, препятствуют особенности их политической культуры (Diamond 1999; Linz and Stepan 1996; Shin 2006). Консолидация демократии подразумевает, что большая часть общества принимает правила, на которых строится демократическая политика, и считает эту форму правления предпочтительной по отношению к любым альтернативам. Демократизация, отмечает Д.Ч. Шин, — это не только смена политического режима, преобразование авторитарных структур и процедур в демократические институты, но и изменение самих граждан — им необходимо отказаться от представлений о достоинствах авторитаризма, укрепляя убежденность в преимуществах демократии (Shin 2006, p.2). Этот процесс остается незавершенным до тех пор, пока демократия не получит безусловной поддержки со стороны преобладающего боль- шинства: «минимальный порог массовой поддержки демократии в консолидированном режиме» — две трети граждан (Diamond 1999, p.179).

Поддержка демократии со стороны граждан — многоуровневый феномен. Она включает «нормативную» составляющую — отношение к демократии как к идеальному типу, а также убеждения и оценки, относящиеся к работе реальных демократических институтов. Среди ценностей, аттитюдов и убеждений, составляющих необходимую для демократического развития политическую культуру, основополагающим является «убеждение в том, что демократия предпочтительнее, чем любая из ее альтернатив» (Shin 2006, p.8). Сравнительные исследования с глобальным охватом свидетельствуют: большинство граждан в любой из изучавшихся стран с одобрением относятся к этой форме правления (Gallup International 2005). Правда, как отмечают Р. Инглехарт и К. Велцел при рассмотрении данных World Values Survey, едва ли не всеобщая «поддержка демократии на словах», отраженная в общественном мнении, слабо связана с формированием в том или ином обществе действующих демократических институтов. «В нынешний исторический момент демократия почти повсеместно имеет позитивный образ, однако эти одобрительные мнения зачастую поверхностны, и если они не сочетаются с глубже укорененными ориентациями на терпимость, доверие и участие, мало шансов на то, что эффективная демократия появится на со-циетальном уровне» (Inglehart and Welzel 2003, p.61). Несмотря на значительное увеличение за три последних десятилетия числа демократических стран и распространение приверженности народов этой форме правления, «новые демократии достигли относительно небольшого прогресса в преодолении массами граждан устоявшихся традиций авторитаризма. В большинстве из этих стран сегодня лишь скромное меньшинство выражает безусловную приверженность демократической политике» (Shin 2006, p.17).

Что к настоящему времени известно об отношении к демократии российских граждан? Приведем мнения ряда авторитетных исследователей российской политической культуры. На протяжении 90-х годов, указывает А. Браун, просматриваются «отчетливая нисходящая тенденция в оценках того, как развивается демократия в России, и даже определенные признаки снижающейся поддержки норм демократии» (Brown 2001, p. 38). «Один из самых ясных выводов предшествующих исследований политических ценностей в посткоммунистической России состоит в том, что у простых граждан был низкий уровень доверия гражданским институтам и, в особенности, политическим институтам», — отмечают С. Уайт и И. МакАллистер (White and McAllister 2004, p. 83). Следствием недоверия политическим институтам является ориентация на авторитаризм — «значительную поддержку получало утверждение о том, что ‘сильный, наделенный властью лидер [может] добиться большего, чем любые законы’» (там же, p. 86). Р. Пайпс пишет: «Российские граждане <…> выше всего ценят стабильность. Ограниченное и короткое знакомство с демократией <…> убедило их в том, что она не несет ничего кроме анархии и преступности» и, выбирая между свободой и порядком, «они в подавляющем большинстве выбирают последний» (Pipes 2008, p.32). «Большинство российских граждан — по крайней мере, две трети и, очень вероятно, больше — сожалеют о кончине Советского Союза» (там же, p.35). Анализируя изменения в отношении российских граждан к прежнему и нынешнему политическому режиму на протяжении 1992-2005 гг., У. Мишлер и Р. Роуз приходят к заключению о том, что «социализация в авторитарной культуре <…> не является сама по себе непреодолимым препятствием для развития демократии в России» (Mishler, Rose 2007, p.832). Хотя коммунистическое наследие сказывается на оценках советского устройства и постсоветской «многопартийной системы со свободными выборами», проявляясь в различиях воззрений старших и младших поколений, аттитюды к ним формируются главным образом под воздействием опыта, приобретенного людьми в меняющихся политических реалиях. Такое адаптивное научение означает, что люди способны «принять любой режим, предложенный элитами, будь он более демократическим или авторитарным» (там же, p.832), если с его появлением их жизнь будет улучшаться. Исследования политических воззрений жителей Ярославля, проводившиеся в 1990, 1993, 1996 и 2004 гг. (Hahn 2001, 2005), приводят к заключению о том, что после некоторой эрозии поддержки демократии в начале 90-х гг. «политические аттитюды, ценности и убеждения менялись сравнительно мало», а если и менялись, то в сторону увеличения этой поддержки (Hahn 2005, p. 36). Такое увеличение было зафиксировано по большинству показателей, включая политическое доверие, отношение к гражданским обязанностям, признание многопартийной системы, субъективная политическая компетентность, и только интерес к политике несколько снизился. На протяжении постсоветского периода, отмечает Дж. Хан, «на определенном уровне продолжала существовать нормативная приверженность демократии, хотя большинство и считало, что нынешняя Россия не очень демократическая» (Hahn 2005, p. 37).

Из процитированных работ, как и многих других исследований, складывается представление о негативном отношении в российском обществе к реально действовавшим в постсоветскую эпоху демократическим институтам. Сохранялась ли при этом нормативная поддержка демократии, как считают одни из процитированных авторов, или же она была подвержена эрозии, как думают другие? Не имея возможности подробно осветить весь спектр многочисленных исследований, посвященных этому вопросу, сошлемся на выводы, к которым нас привел обзор этих исследований в другой нашей работе (Сафронов 2007). Убеждения российских граждан, проявляющиеся в их отношении к демократическому идеалу и представлениях о пригодности демократии для России, далеко неоднозначны — российская политическая культура представляет собой смесь авторитарных и демократических воззрений. Так, относительное большинство готово признать, что демократическое правление имеет преимущества перед другими политическими системами. Однако при сопоставлении демократии западного образца, нового российского устройства и прежней советской системы предпочтение отдается последней, особенно в том случае, если рассматривается гипотетический ее вариант, который мог бы появиться в результате демократизации. Кроме того, поддержка демократии российским обществом не является безусловной — при определенных обстоятельствах, считают россияне, преимущества имеет авторитарный режим, и такого убеждения придерживается ничуть не меньше граждан, чем тех, кто в любых условиях считает демократию предпочтительной. В том случае, когда при обсуждении перспектив развития российского общества приходится выбирать между демократическими свободами и наведением в стране порядка или материальным благополучием, преобладающая часть наших сограждан приносит в жертву демократию. Очень многие убеждены в том, что наш народ не может жить без

«сильной руки», по крайней мере, в нынешний непростой период. Динамика некоторых показателей позволяет утверждать, что в течение постсоветского периода поддержка демократии снижалась. Эта поддержка была в России одной из самых низких в мире и заметно слабее, чем в большинстве посткоммунистических стран Европы, не говоря уже о развитых западных демократиях.

При всей важности для консолидации демократии поддержки со стороны массовой политической культуры, еще важнее — разделяют ли демократические убеждения и ценности элиты. «Политические режимы создаются и поддерживаются элитами», — напоминают нам Дж. Хиг-лей и М. Буртон. Согласно их теории, формирование и сохранение объединенных консенсусом элит — главное условие либеральной демократии: «Либеральные демократии способны существовать только там, где <…> элиты договорились соблюдать и оберегать права на критику, оппозицию и [политическое] участие наряду с гражданскими свободами, необходимыми для осуществления этих прав» (Higley and Burton 2006, p.181). Л. Даймонд, отмечая едва ли не всеобщее признание гражданами разных стран демократии в качестве предпочтительной формы правления, считает, что «принципиальным препятствием к распространению демократии в мире являются не народы остающихся авторитарными государств. Проблему составляют правящие элиты, захватившие структуры государственной власти и забаррикадировавшиеся внутри них» (Diamond 2003, p. 20). С. Уайтфилд, завершая обзор исследований, посвященных проблеме политического разделения в посткоммунистических обществах, приходит к заключению: «Недостатки и нестабильность демократии наиболее очевидны в странах, где массовая публика наименее политически важна — вследствие ли прямых ограничений на получение информации, участие и представительство, или же институциональных препятствий для трансляции общественных предпочтений в контроль руководства» (Whitefield 2002, p.198). В таких странах, а к их числу относится и Россия, слабость демократии обусловлена не особенностями политического разделения общества — более вероятным объяснением является «коммунистическое наследие на уровне элиты» (там же). «В гибридной политической системе, — замечает А. Браун, — воззрения и поведение элит <…> являются, пожалуй, лучшим руководством относительно перспектив демократии, чем мнения простых людей» (Brown 2001, p. 39). Он пишет: «Учитывая то, до какой степени мнение массовой публики оторвано от политической практики, нет ничего более важного в ближайшем будущем, чем результаты выбора, который сделает новая <…> российская политическая элита» (там же, p. 41).

Что можно сказать о политических воззрениях российской элиты? Рассматривая состояние отечественной науки в области изучения национальной элиты в 90-е гг., В.Гельман и И.Тарусина отмечают, что «исследование политической культуры элиты все еще игнорируется» (Gel’man and Tarusina 2003, p.193). В последующие годы эта лакуна начинает постепенно заполняться. Оценки приверженности российской элиты демократии, полученные в сравнительно немногочисленных исследованиях, сильно варьируют в зависимости от того, какой из ее сегментов, когда и с помощью какого инструментария изучался.

«Политическая культура постсоветских элит, — обобщают В. Гельман и А. Стеен результаты исследований в российских регионах, проведенных к началу текущего десятилетия, — сильно связана с советским наследием, главным образом, благодаря сохранению представителей прежней номенклатуры, приверженных установкам и ценностям советского периода» — их воззрения являются «нелиберальными, авторитарными и антизападны- ми» (Gel’man and Steen 2003, p. 5; см. также Hughes and John 2003; Duka 2003). В первой половине 90-х гг. отношение местной элиты из небольших и средних российских городов к демократическим принципам было предельно недоверчивым — ценности политического равенства, гражданского участия и политической конкуренции она, как правило, отвергала (Toschenko and Tsibikov 2006), сильно отличаясь от аналогичных фракций элиты в таких европейских демократиях, как Швеция или Нидерланды, которые эти ценности разделяли (Szucs and Stromberg 2006). Согласно результатам исследования элиты северо-запада России 1998 г. (Санкт-Петербурга и Ленинградской области), «политическая институциональная система страны не находит существенной поддержки среди региональных лидеров» (Региональные элиты … 2001, с. 139). Большинство среди них склонялось к убеждению, что это — «авторитарная система, гипертрофия исполнительной власти и полномочий президента», а не «становление современной демократической системы».

По другим данным (Miller, Hesli, and Reisinger 1995, 1997; Miller, Reisinger, and Hesli 1998; Reisinger, Melville, Miller, Hesli 1996), в 1992 и 1995 гг. парламентская и административная элиты федерального уровня, как и массовая публика в нашей стране, хотя и не так последовательно, как лидеры, отдавали предпочтение демократическим, а не авторитарным, политическим ценностям. Отчетливое большинство тех и других признавали право каждого гражданина или организации на оппозиционную политическую деятельность и критику любой правительственной инициативы, считали, что конкуренция между партиями служит укреплению политической системы, понимали важность компромиссов с политическими оппонентами и возлагали на политическое руководство ответственность за соблюдение прав меньшинств. Исследования парламентской, правительственной, экономической и культурной элиты общенационального уровня, а также региональных политических и административных лидеров, проведенные в 1998 и 2000 гг., показали (Steen 2002, 2003a, 2003b), что российские элиты, принимая одни из основополагающих принципов демократии (равные для всех граждан возможности влияния на политику) и рыночной экономики (конкуренция), скептически относились к другим из таких принципов (многопартийности, частной собственности в ключевых отраслях экономики). Так, хотя преобладающая часть «стратегической элиты» разделяла идею равенства политических прав, она одновременно признавала и необходимость сильного лидера. А когда речь шла о влиянии на политическую систему многопартийной конкуренции, элита оказывалась разделенной на две равные части, одна из которых была убеждена, что такая конкуренция служит укреплению этой системы, а другая придерживалась противоположной точки зрения. При достаточно высокой поддержке президента (после прихода В.В.Путина) и органов представительной российской власти, как и других важнейших государственных институтов, доверие элиты к неправительственным структурам, таким как партии и частный бизнес, было чрезвычайно низким.

Исследование элиты, проведенное Институтом общественного проектирования в 30 субъектах РФ в 2007 г., продемонстрировало: «Различные группы элит солидарны между собой в принятии основных базисных ценностей, таких как демократия, рыночная экономика, свобода. Однако в понимании и в интерпретации этих понятий внутри элиты существуют серьезные различия» (Сумма идеологии … 2008, с. 34). При этом большая часть элиты признает status quo, выражая удовлетворенность уровнем демократии в стране, а меньшая ее часть ориентируется на изменение политического режима, выступая за развитие выборности, усиление влияния парламента, независимость суда, многопартийную систему и смешанную систему выборов. Учитывая, что нынешний российским режим, по единодушному мнению специалистов, не является демократическим, приведенный выше вывод о приверженности элит демократическим ценностям трудно признать обоснованным.

Таким образом, убеждения и ценности российской элиты вряд ли можно охарактеризовать в терминах демократического консенсуса. Ее политическая культура, как и воззрения массовой публики, представляет собой, вероятно, своеобразное соединение демократических и авторитарных компонентов, хотя в целом элиты более последовательны, скорее всего, в приверженности демократическим принципам, чем гражданские массы. Однако это обобщение — не более чем предположение, требующее дальнейшей проверки и накопления систематического эмпирического знания в данной исследовательской области. Нельзя не отметить, что исследования политической культуры элиты все еще слишком малочисленны и методологически зачастую не безупречны — далеко идущие заключения о состоянии этой культуры выносятся на основании одного единственного, а в лучшем случае — нескольких вопросов респондентам, которые в свою очередь нередко вызывают сомнения в релевантности инструментария исследуемой проблеме. Оценки действующих демократических институтов и пригодности демократического правления для нашей страны не всегда разводятся с нормативными представлениями о демократии, с приверженностью ее ценностям и убеждениям.

Одним из важнейших и относительно автономных направлений в анализе политической культуры является изучение политической толерантности: «Терпимость является, безусловно, самым важным компонентом в синдроме демократических ценностей» (Gibson 2002, p.310). Неспособность режимов, находящихся в процессе демократизации, обеспечить политический плюрализм и поддерживать политические свободы — одно из самых важных препятствий по всему миру для консолидации демократических преобразований: «Установление институтов мажоритарного правления, как выяснилось, — сравнительно несложная задача; оказалось, что гораздо труднее обеспечить право непопулярных политических меньшинств соперничать за политическую власть» (Gibson 2007, p.325).

Исследования политической терпимости проводились и в постсоветской России и касались установок массовой публики. Дж. Гибсон, с именем которого связана преобладающая часть этих исследований, развивает в них концепцию Дж. Салливана и его коллег (Sullivan, Piereson, Marcus 1993), указывая: «Терпимость — примирение с тем, с чем человек не согласен — … означает готовность позволить своим политическим противникам открыто бороться за политическую власть» (Gibson 1998a, p.40). Способ ее измерения, как правило, — так называемый подход с вычленением общественного объединения, которое данному участнику опроса больше всего не нравится. После выявления такого объединения, респонденту предлагается выразить свое отношения к нему, поддержав или отвергнув предложения по ограничению конституционных политических свобод или гражданских прав в отношении его сторонников.

Хотя к началу 90-х гг. наши сограждане выступали за соблюдение в стране гражданских прав и свобод и поддерживали демократические институты, они тут же забывали об этом, как только речь заходила о тех группах, которые им очень не нравились (Gibson, Duch, and Tedin 1992; Gibson and Duch 1993a; 1993b). Результаты опроса Д. Бари и ее коллег, проведенного в 1992 г., также свидетельствовали о широко распространенной в российском обществе нетерпимости, причем высокий ее уровень был характерен как для противников демократизации, так и для тех, кто ее поддерживал (Bahry, Boaz, Gordon 1997). Еще одно исследование Дж.Гибсона, полевая фаза которого относится к концу 1995 — началу 1996 г., позволяет сопоставить толерантность в России и других странах, включая как государства Центральной и Восточной Европы, так и западные демократии. Изучалась терпимость к двум фиксированным группам — «коммунистам» и «фашистам». Данные свидетельствуют о широком распространении нетерпимости к крайним правым во всех новых демократиях, а не только в России, и заметно меньшем — в западных странах. Толерантность к левым течениям была повсеместно выше, чем к группам на противоположном полюсе политического спектра, а в России к коммунистам относились даже с большей терпимостью, чем в Испании или США. Сравнительный анализ «изменил наш взгляд на российскую нетерпимость <…> Вполне вероятно, что нетерпимость не является столь значимым препятствием для демократизации, как было принято полагать», — отмечает автор (Gibson 1998a, p.52). Однако, продолжая изучение отношения граждан нашей страны к демократическим институтам и их политической толерантности во второй половине 90-х гг., Дж. Гибсон вновь приходит к заключению, сформулированному им по данным более ранних опросов, которые приводились выше: «Хотя простые россияне принимают многие аспекты демократической культуры, научение терпимости к политическим противникам оказалось для многих самым трудным демократическим уроком» (Gibson 2002, p.309). Эксперимент, проведенный в 1996 г. на представительной российской выборке и нацеленный на то, чтобы переубедить человека изменить свою установку к вызывающим антипатию политическим группам, продемонстрировал: «Россия продолжает отличаться явно нетерпимой политической культурой … Хуже того, оказалось, что легче склонить терпимого человека к нетерпимости, чем нетерпимого к демократической точке зрения» (Gibson 1998b, p.844). Наши исследования политической толерантности в Санкт-Петербурге 1994 и 2000 гг. также выявили широкое распространение среди его жителей антидемократических установок по отношению к политическим партиям и движениям, вызывающим у них неприятие, хотя уровень нетерпимости оказался не таким высоким, как в описанных выше общероссийских опросах (Сафронов 2003).

Политическая нетерпимость, как показывают представленные результаты, является, по-видимому, — характерной чертой российской публики. Однако массовая нетерпимость к крайним формам нонконформизма и политического экстремизма, распространенная и в стабильных западных демократиях, не является, судя по всему, непреодолимым препятствием для работы современной представительной демократии. Что же ее поддерживает, если идеализированное представление о демократическом гражданине не соответствует действительности и «правила игры», на которых она базируется, гражданами не усвоены или не разделяются? (Sullivan and Transue 1999, p.628). Одно из объяснений (обсуждение проблемы политической нетерпимости в контексте трех версий демократической теории см.: Sullivan, Piereson, Marcus, 1993) этому противоречию дает «элитная» теория демократии — от вероятного разрушения, вызванного устремлениями и действиями антидемократической публики, ее предохраняет элита, профессиональный политический класс. Именно этот класс, усвоивший и воспроизводящий в своей деятельности «правила демократической игры», надзирает за их соблюдением. Накопленные к настоящему времени эмпирические данные действительно показывают, что элиты на Западе в гораздо большей степени привержены демократическим убеждениям и ценностям и терпимы к политическим противникам, чем массовая публика, однако это правило имеет целый ряд ограничений, а воззрения элиты таковы, что приписывание ей роли стража «демократической веры» едва ли уместно. Как пишут М. Пеффлей и Р. Роршнейдер, завершая обзор этих данных, «элиты, возможно, — наш лучший выбор в вопросе обеспечения демократических прав и гражданских свобод, но они — не дающий гарантий выбор» (Peffley, Rohrschneider 2007, p. 77). А терпима ли к политическим противникам российская элита? Насколько нам известно, эта проблема пока не затрагивалась в исследованиях политической культуры элитных групп нашей страны.

В настоящей работе, используя данные опросов, проведенных нами в Санкт-Петербурге в последние годы, и сопоставляя их с результатами наших предшествующих исследований политических воззрений петербуржцев и российских граждан, мы попытаемся охарактеризовать особенности политической культуры массовой публики и элиты нашего города, расширяя накопленные знания и восполняя все еще существующие пробелы в этой области исследований.

Исследования политической культуры Санкт-Петербурга: краткая характеристика

Петербургские исследования, результаты которых представлены в последующих разделах, были нацелены на решение общей аналитической задачи — выяснить, насколько политические убеждения и ценности массовой публики и элиты Санкт-Петербурга соответствуют сегодня демократической культуре. Поиски решения этой задачи осуществлялись нами в двух направлениях.

Первое — изучение политических убеждений и ценностей, позволяющих говорить о степени приверженности «простых» жителей города и элит принципам демократии и о пригодности, с их точки зрения, этой формы правления для России. В рамках этого направления рассматривались, в частности, вопросы о том, имеет ли демократическая система преимущества перед другими политическими устройствами, лучше ли для нашей страны автократическая или демократическая система правления, нужно ли в сегодняшней России укреплять основные институты демократии или же без них можно обойтись, следует ли отдавать приоритет в ближайшем будущем задачам по наведению порядка и подъему экономики или отстаивать политические свободы и обеспечивать влияние граждан на выработку политического курса. Второе направление связано с исследованием политической толерантности — готовности публики и элит признать конституционные права своих политических оппонентов. В связи с этим изучались их установки к меньшинствам и нонконформистам, политические организации, вызывающие у них неприязнь, и нетерпимость к таким организациям — стремление урезать их политические права и свободы.

Методы исследования, использовавшиеся для получения указанных сведений о политической культуре, — интервью с представителями элиты Санкт-Петербурга и репрезентативные массовые опросы жителей этого города, проведенные, как правило, в формате «лицом к лицу» по формализованной анкете. Большая часть вопросов в анкетах, применявшихся в элитном и массовом опросах, были идентичными, что позволяет сопоставлять выраженность «нормативной» поддержки демократии у публики и лидеров по широкому спектру разнообразных показателей.

Эмпирические данные о сегодняшнем состоянии массовой политической культуры были получены в ходе опроса представительной выборки горожан, проведенного осенью (октябрь-первая половина ноября) 2007 г. Центром мониторинга социальных процессов факультета социологии СПбГУ под руководством С.М. Сноповой. Выборка, включавшая взрослое население (старше 17 лет) и насчитывавшая около 800 человек, формировалась обширной группой интервьюеров по технологии «снежного кома» с учетом распределения населения города по районам (без пригородных зон) и при контроле трех параметров генеральной совокупности — структуры названной части жителей Петербурга по полу, возрасту и социально-профессиональному положению. Материалы этого опроса анализируются в сопоставлении со сведениями, собранными нами в двух предшествующих петербургских исследованиях 1994 и 2000 года.

Отношение к демократии массовой публики будет сравниваться с политической культурой административной, экономической и партийно-парламентской элит Санкт-Петербурга. Информация о политических воззрениях элиты получена — в основном — в ходе опроса осенью 2006 г. (ее пополнение продолжалось до весны 2007 г.), выполненного Агентством социальной информации, руководитель — Н.В. Шайдаров. Определение круга лиц, составляющих городскую элиту, осуществлялось нами с использованием позиционного подхода. К политичес- кому сегменту элиты были отнесены депутаты Законодательного собрания, депутаты Государственной Думы и Совета Федерации от Санкт-Петербурга, а также руководители городских отделений политических партий, имеющих достаточно широкую электоральную поддержку в стране или городе. Административный сегмент — губернатор Санкт-Петербурга и вице-губернаторы, председатели комитетов городской Администрации и их заместители, главы администраций районов и их заместители, а также руководство Администрации Губернатора — руководители ее подразделений и их заместители. Экономическая элита — это руководители крупнейших компаний региона. Идентификация таких компаний производилась с учетом четырех показателей: объем реализации продукции, налоговые отчисления в бюджет региона, численность занятых и монопольная позиция на рынке региона. Из общего списка персоналий петербургской элиты была сделана выборка, насчитывающая около 200 человек и представляющая в равных пропорциях каждый из трех описанных сегментов — политический, административный и экономический. В результате продолжительной полевой работы удалось опросить 92 человека — чуть меньше половины планировавшейся выборочной совокупности, что следует признать вполне удовлетворительным результатом, учитывая, что мы имеем дело с элитой. Распределение участников опроса по трем властным категориям, изучавшимся в нашем исследовании, выглядит следующим образом: административная элита — 22 человека, политическая — 36 респондентов (среди которых 22 являются представителями депутатского корпуса, а 14 человек — руководства наиболее заметных политических партий) и экономическая элита — 34 человека. Административный, политический и экономический сегменты элиты, согласно нашему представлению о генеральной совокупности, должны быть представлены в ней приблизительно в равных пропорциях. Поскольку в результате интервьюирования эти пропорции оказались нарушенными, были введены весовые коэффициенты, позволяющие — при сохранении общего числа респондентов — добиться равного представительства в выборке трех указанных сегментов элиты.

Особенности политической культуры элиты и жителей Петербурга рассматривались на общероссийском фоне и в широком международном контексте (анализировались данные World Values Survey 1999 — 2002, полученные при проведении репрезентативных опросов национальных выборок более чем в 80 странах мира).

Политические убеждения и ценности: отношение к демократии элиты и массовой публики

В разделе представлен анализ убеждений и ценностей «простых» петербуржцев и элиты города, свидетельствующий о степени их приверженности демократии. Рассматриваются следующие вопросы:

• •    Представления массовой публики и элиты о работоспособности демократической системы и ее преимуществах по сравнению с другими политическими устройствами.

• •    Мнения тех и других о предпочтительной для России форме правления — сопоставительные оценки автократии и демократии.

• •    Степень убежденности общественности и властных групп в необходимости укрепления в нашей стране основных демократических институтов и их мнения о том, важно ли им жить в стране с демократическим правлением.

• •    Выраженность ориентации у публики и элиты на демократические ценности — представления о приори-

• тетных целях развития нашего общества при выборе между укреплением институтов демократии, с одной стороны, и, с другой, наведением в стране порядка и устойчивым экономическим развитием.

Насколько демократия работоспособна и лучше ли она других форм правления?

Наше исследование политической культуры российских граждан, позволяющее сравнить их представления о демократии с убеждениями, которых придерживаются люди во многих других странах света, свидетельствует о заметно большей распространенности подозрительного отношении к этой форме правления в нашем обществе, чем где бы то ни было в мире. Это заключение получено при анализе данных репрезентативных опросов взрослого населения более чем 80 стран, собранных в четвертой серии World Values Survey (далее — WVS), 1999-2002 гг. (подробнее о приводимых ниже результатах этого сравнительного анализа см.: Сафронов 2007).

Одно из подтверждений этого заключения — убеждения наших сограждан о работоспособности демократии, ее пригодности для решения встающих перед обществом проблем. «Экономика при демократии работает плохо», «демократии не приспособлены для принятия решений, в них слишком много спорят», «демократии не очень хороши для поддержания порядка» — более половины граждан России уверены в правильности всех трех этих утверждений. Ни в одной из 70 стран мира, с которыми можно сопоставить Россию по этому показателю, не найти такого числа скептиков.

Общественное мнение Санкт-Петербурга о работе демократической системы, согласно полученным в наших опросах данным, заметно отличается от взглядов массовой российской публики — в сторону большей поддержки этой системы, а позиции городской элиты отличаются от них очень сильно (см. таблицу 1.1). Около половины «простых» петербуржцев и преобладающее большинство представителей элиты не согласились с приведенными утверждениями: 57% первых и 85% вторых отвергает точку зрения о плохой работе экономики при демократическом правлении, 48% и 70% — о проблемах демократии, связанных с принятием решений, 47% и 69% — о непригодности демократии для поддержания в обществе порядка. Последовательных противников демократии, уверенных в правильности всех трех рассматриваемых суждений, насчитывается лишь 15% среди массовой публики и 8% в рядах элиты. Правда, только 33% первой и 57% второй выражают полную поддержку демократии, отвергая все эти утверждения вместе.

Таблица 1.1. Поддержка демократии в России и СПб

Суждения:	Россия, граждане, 1999 г. %	СПб, публика, 2007 г. %	СПб, элита, 2006 г. %
Экономика при демократии работает плохо (несогласие)	37	57	85
Демократии не приспособлены для принятия решений (несогласие)	24	48	70
Демократии не очень хороши для поддержания порядка (несогласие)	28	47	69
У демократии могут быть недостатки, но она лучше любой другой формы правления (согласие)	48	60	77

Россия, граждане (WVS 1999): N= 2500. СПб, публика (2007): N= 802. СПб, элита (2006): N= 92. Несогласие — ответы «скорее не согласен» или «совершенно не согласен». Согласие — ответы «скорее согласен» или «полностью согласен». Проценты от числа участников опросов.

Другое свидетельство неоднозначного отношения российских граждан к демократии — мнения о преимуществах демократии перед другими политическими системами. Почти во всех странах мира — как демократических, так и недемократических — преобладающее большинство считает, что «у демократии могут быть недостатки, но она лучше любой другой формы правления». В конце прошлого десятилетия относительное большинство в нашей стране — 63% тех, кто имеет определенную позицию по этому вопросу, — также готово было признать справедливой известную сентенцию Черчилля. Тем не менее, по данному показателю Россия располагалась лишь на предпоследнем месте в длинном ряду других стран, опережая только Нигерию. А среди всех участников опроса значение соответствующего показателя равнялось лишь 48%.

По сравнению с этой цифрой петербуржские оценки заметно выше (см. таблицу 1.1). Среди публики — 60% тех, кто считает демократию предпочтительной формой правления, а в рядах элиты — 77%, но при этом надо иметь в виду, что полное согласие с рассматриваемым утверждением высказывает только каждый пятый участник массового опроса и меньше половины представителей элиты (47%).

Таким образом, в отличие от очень многих российских граждан, придерживающихся скептического мнения о работоспособности демократии и преимуществах этого устройства перед другими политическими системами, в общественном мнении Петербурга «нормативная» поддержка демократического правления выражена гораздо отчетливее, отражая воззрения большей части горожан. По сравнению с общественностью элиту отличает наибольшая приверженность демократическим убеждениям — их придерживается преобладающая часть, хотя далеко не все, представители этой группы.

Предпочтительная для России политическая система: автократия или демократия

Продолжим рассмотрение российского общественного мнения в мировом контексте (по материалам WVS 1999-2002) и сопоставим оценки политических систем, которые участники опросов в разных частях света полагают хорошими и плохими для своих стран.

Рассмотрим два показателя. Один из них фиксирует распространенность ориентации на демократию — это доля респондентов, полагающих, что хорошей для данной страны формой правления является демократическая политическая система, а плохой — сильный лидер, действующий без оглядки на парламент и выборы. Значение этого показателя для России (учитывая только тех, кто имеет определенное мнение) — 38%. Она располагается в нижней части списка стран, упорядоченных по убыванию значения этого индекса, занимая десятое от конца место и заметно уступая стабильным западным демократиям. Другой показатель говорит о склонности к автократической ориентации, свидетельством чего выступает доля респондентов, полагающих, что хорошая для данной страны форма правления — это сильный лидер, которому не нужно оглядываться ни на парламент, ни на выборы, а плохая — демократическая политическая система. В нашей стране такой позиции придерживается едва ли не каждый четвертый человек (имеющий позицию по этим вопросам). В этом отношении Россия отчетливо выделяется на общемировом фоне: только у нас (да еще в Молдове, хотя и в меньшей степени) склонность к автократии характеризует убеждения достаточно заметной части граждан.

Сомнения в том, что демократия пригодна для нашей страны, гораздо реже посещают петербургскую элиту, чем остальных горожан или наших сограждан в целом. Расчет описанных выше показателей показывает, что к чис- лу последовательных сторонников автократии относятся 16% всех участников массового опроса в Петербурге, а строгих приверженцев демократической системы среди них — 36%, тогда как значения этих показателей для элиты — 11% и 53% соответственно.

Тем не менее, оценки пригодности этих форм правления для России далеко не однозначны не только у массовой публики, но и у властных групп (см. таблицу 1.2). Так, хотя 59% всех горожан и 75% элиты полагают, что демократия — это для нашей страны «хорошо» или «очень хорошо», только 12% и 33% респондентов в одном и другом исследовании соответственно выбрали последний из этих вариантов ответа. Кроме того, 42% в городской выборке и около трети представителей элиты думают, что политическая система, в которой сильный лидер может действовать без оглядки на выборы и парламент, вполне подошла бы России, и только 14% и 25% участников того и другого опроса считают такую систему очень плохой.

Таблица 1.2. Одобрение автократии и демократии в России и СПб

Как Вы думаете, насколько хороши для нашей страны указанные формы правления?	Россия, граждане, 1999 г. %	СПб, публика, 2007 г. %	СПб, элита, 2006 г. %
Сильный лидер во главе государства, которому не надо оглядываться ни на парламент, ни на выборы	40	42	32
Демократическая политическая система	48	59	75

Россия, граждане (WVS 1999): N= 2500. СПб, публика (2007): N= 802. СПб, элита (2006): N= 92. Показатель — доли оценок «очень хороша» или «хороша» (по 4-х балльной шкале, включающей также негативные оценки «плоха» и «очень плоха»). Проценты от числа участников опросов.

В целом, согласно представленным результатам, большая часть массовой публики и преобладающее большинство элиты в Санкт-Петербурге считают, что демократическое правление является благом для нашей страны. Однако последовательных сторонников этой точки зрения, которые не только высказываются за демократический выбор, но и отвергают автократическую альтернативу, гораздо меньше — лишь чуть больше трети горожан и половины элиты. Хотя убежденные приверженцы автократии (как альтернативы демократическому выбору) в Петербурге составляют скромное меньшинство, эта форма правления все же остается привлекательной более чем для двух пятых всех жителей города и для трети элиты.

Институты демократии: нужны ли они России?

Согласно концепции Р. Даля, к числу основных институтов современной представительной демократии в национальных масштабах («полиархии») относятся: выборность руководства; свободные, честные, часто проводимые выборы; свобода выражения взглядов и критики; наличие у граждан доступа к альтернативным источникам информации; автономия гражданских ассоциаций, в том числе возможность создания политических партий; всеобщие гражданские права (Даль 2000, с.85-86; Dahl 1989, p. 221).

В наших исследованиях была предпринята попытка выяснить отношение массовой публики и элиты Санкт-Петербурга к этим институтам — убежденности участников опросов в их необходимости для нашей страны или же уверенности в том, что от них можно отказаться, что права и свободы, составляющие эти институты, следовало бы в определенной мере ограничить. Респондентам предлагались пары развернутых суждений, характеризующих интересующие нас институты, и им нужно было указать, насколько они убеждены в правильности той или дру- гой из представленных точек зрения (их формулировки можно найти в комментарии к таблице 1.3). Например, отношение к выборам руководства отражали следующие высказывания: «Для определения того, кто должен стоять во главе государства и нашего города, утверждать законы и принимать важнейшие решения, ничего лучшего всенародных выборов не существует» \ «Выборы не гарантируют, что у власти окажутся те, кто способен решить насущные проблемы. Главное, чтобы руководство сумело добиться изменений к лучшему, а избрано оно или нет — не так уж важно». Выявленные нами факты отражены в таблице 1.3.

Такие институты, как всеобщее активное избирательное право, свобода слова, свобода добровольных объединений и политических организаций, независимые средства массовой информации и подконтрольность исполнительной власти представительным органам, поддерживало в 2000 г. отчетливое большинство жителей Санкт-Петербурга (от 59% до 76%). К 2007 г. поддержка большей части этих институтов стала немного меньшей (доли составляли от 50% до 68%). В этот период под подозрением у многих петербуржцев была идея всеобщего пассивного избирательного права (за нее выступали менее половины опрошенных — 49% в 2000 г. и 44% в 2007 г.): они считали, что круг лиц, достойных права быть избранными на высшие государственные посты, нужно ограничить. Относительно невысокую поддержку — со стороны лишь 46% и 43% горожан (в первом и втором опросе соответственно) — получал и выборный механизм назначения высших должностных лиц: результаты деятельности руководства, полагают многие петербуржцы, важнее формальных демократических процедур.

Убеждения элиты Петербурга заметно отличаются от воззрений массовой публики в сторону гораздо более единодушного признания того, что нашей стране не обойтись без любого из рассмотренных институтов «полиархии». Так, необходимость всеобщего активного избирательного права признают 92% представителей элиты, и 90% выступают за свободу гражданских объединений. Чуть меньше — 87% — за свободу критики, 86% — поддерживают идею подконтрольности исполнительной власти представительной ветви, а 83% полагают, что каждый гражданин — в соответствии с оговоренными законом условиями — должен иметь право выдвигать свою кандидатуру в любой выборный орган и быть в него избранным. Еще немного меньше оказалось сторонников свободы и независимости СМИ — 73%.

В вопросе, касающемся принципа выборности на руководящие посты, позиции элиты разделились: в необходимости выборной процедуры убеждены лишь 54% наших респондентов. По мнению как очень многих «простых» петербуржцев, так и заметной части городской элиты, один из ключевых институтов демократии, каким являются выборы, — отнюдь не лучший способ назначения и смены руководства страны и города.

Итак, элиту Санкт-Петербурга отличает от всех жителей города заметно более отчетливо выраженная приверженность принципам демократического политического устройства — доминирующая ее часть выступает за укрепление этих принципов в нашем обществе, тогда как среди всех горожан людей с такими взглядами оказалось немногим более половины. Оценки численности сторонников демократических установлений будут намного ниже, если иметь в виду только тех, кто действительно убежден в их необходимости для России, — сегодня только каждого четвертого из публики и каждого второго в элите можно отнести к их числу (средняя доля ответов «полностью убежден» по всем изучавшимся институтам).

Таблица 1.3. Приверженность демократическим убеждениям в СПб: институты «полиархии»

Демократические институты:	Публика		Элита
	2000 г. %	2007 г. %	2006 г. %
(1) Всенародные выборы руководства страны и города	46	43	54
(2) Подконтрольность исполнительной власти представительным органам	64	50	86
(3) Всеобщее активное избирательное право	76	67	92
(4) Всеобщее пассивное избирательное право	49	44	83
(5) Свобода слова, критики власти	65	68	87
(6) Свобода СМИ, независимость от власти	59	54	73
(7) Свобода создания ассоциаций, политических партий	65	57	90

СПб, публика (2000): N=997. СПб, публика (2007): N= 802. СПб, элита (2006): N= 92. Показатель — доля тех, кто «склонен признать» необходимость для нашей страны данного института или «полностью убежден» в этом. Проценты от числа участников опросов. Формулировки суждений, представляющих демокраmические инсmиmуmы и их альтернативы, были следующими:

• (1)    Для определения того, кто должен стоять во главе государства и нашего города, утверждать законы и принимать важнейшие решения, ничего лучшего всенародных выборов не существует. \ Выборы не гарантируют, что у власти окажутся те, кто способен решить насущные проблемы. Главное, чтобы руководство сумело добиться изменений к лучшему, а избрано оно или нет — не так уж важно. (2) Контроль со стороны избранных народом депутатов за решениями правительства, президента или губернатора не способствует эффективной деятельности власти. Он должен быть ограничен. \ Предпринимаемые правительствами страны и города шаги, решения президента и губернатора должны находиться под контролем избранных народом депутатов. (3) Практически каждый взрослый гражданин должен иметь право участвовать в выборах органов власти. \ Если думать о государственных интересах, правом голоса следовало бы наделить только наиболее зрелых, подготовленных, влиятельных и обеспокоенных судьбами страны граждан. (4) Признание за каждым гражданином — с определенного возраста — права быть избранным в любой выборный орган власти является безответственным: так президентом страны может оказаться неизвестно кто. Нужно очертить круг лиц, достойных этого права. \ С определенного возраста каждый гражданин должен иметь право выдвигать свою кандидатуру и быть избранным, если за него проголосуют люди, в любой выборный орган власти, в том числе и на пост президента страны. (5) Если что-либо в политике вызывает у любого из наших сограждан критику, человек должен иметь право высказать свою позицию и гарантию того, что можно не опасаться за последствия. \ Право критиковать всех и вся, особенно — избранные народом органы власти, подрывает устои государства, разрушает единство страны, общие ценности и мораль. Это право должно иметь разумные пределы. (6) Политическая информация, распространяемая «независимыми» газетами, радио и ТВ, на деле отражает интересы их владельцев, искажая реальное положение дел. Они должны быть под контролем правительства или депутатов. \ Граждане должны обладать правом получения информации о политической жизни из альтернативных источников. Для этого нужны неподконтрольные власти, принадлежащие общественным организациям и частным собственникам газеты, каналы ТВ и радио. (7) Граждане должны иметь право создавать любые добровольные объединения, включая политические партии, если деятельность таких организаций не противоречит закону. \ Свобода объединений, партий нужна лишь тем, кто рвется к власти. Они не выражают ничьих интересов. Следовало бы признать законными только самые крупные партии.

Заинтересованность в демократии массовой публики и элиты

Выше были рассмотрены некоторые представления участников наших опросов о демократии — о том, как она работает и лучше ли она других форм правления, о пригодности этой политической системы для нашей страны и необходимости укрепления в России основных демократических институтов. А нужна ли демократия самим гражданам и элите?

Респондентам задавался вопрос о том, насколько важно каждому из них жить в стране с демократическим правлением. Средняя оценка по десятибалльной шкале, фиксирующей позиции между полюсами «совсем не важно» и «очень важно», равняется для общегородской выборки 6.6, а для представителей властных групп — 8.6, что свидетельствует о желании участников исследований жить при демократии, особенно широко распространенном среди элиты.

Таблица 1.4. Санкт-Петербург: заинтересованность в демократии

Насколько важно для Вас жить в стране с демократическим правлением?	Публика, 2007 г. %	Элита, 2006 г. %
Не важно     1	5	2
2	12	2
3	26	10
4	27	21
Важно      5	21	63
Затрудняюсь ответить	9	2

СПБ, публика (2007): N = 802. СПб, элита (2006): N = 92. Десятибалльная шкала с полюсами 1 — «совсем не важно» и 10 — «очень важно» укрупнена: 1 (не важно) = градациям 1-2 исходной шкалы, 2 = градациям 3-4, 3 = градациям 5-6, 4 = градациям 7-8 и 5 (важно) = градациям 9-10.

Так, только около половины всех горожан (48%) заявляют, что для них достаточно важно жить в демократической стране (оценки 7-10), тогда как этой точки зрения придерживаются 84% в выборке элиты (см. таблицу 1.4). Очень важным (градации 9-10 шкалы) это обстоятельство признает лишь каждый пятый житель Петербурга (21%), зато в рядах элиты такого мнения придерживаются 63% респондентов.

Представленные результаты показывают, что петербургская элита не только выражает приверженность демократической политической системе, как было показано в предшествующих параграфах, но и лично заинтересована в ее укоренении в нашей стране, правда, для примерно одной трети ее представителей это не имеет первостепенного значения. Остальные петербуржцы также склоняются к признанию того, что им важно жить в демократической стране, однако такое убеждение не получило столь широкого распространения, как в элите.

Укрепление демократических институтов или экзистенциальная безопасность?

Среди ключевых факторов консолидации демократии в современном мире, как было показано в работах Р. Инглехарта и его соавторов, — изменение культуры, сопряженное с процессом постиндустриальной модернизации (Inglehart 1997; Inglehart and Baker 2000; Inglehart and Welzel 2005). Это изменение проявляется в относительном снижении значимости «ценностей выживания», отражающих потребность людей в экзистенциальной безопасности, и повышении — «ценностей самовыражения», предполагающих автономию человека, стремление влиять на происходящее, признание социального плюрализма и желание самовыражения. Один из аспектов этого процесса, от которого зависела в последние десятилетия прошлого века как успешность демократизации в странах, где предпринималась попытка перехода к этой форме правления, так и ее дальнейшее развитие в стабильных демократиях, — распространение «постматериализма» (Welzel & Inglehart 2005a; 2005b).

Продолжим анализ данных WVS 1999-2002. Он показывает, что в России «материалисты» (респонденты, указавшие «наведение порядка в стране» и «борьбу с ростом цен» в качестве приоритетных задач общественного развития на ближайшие десять лет) составляют более половины населения, и это одно из самых высоких значений данного показателя в мире. А «постматериалистов» (тех, для кого приоритетные задачи — это «расширение влияния граждан на принятие важных государственных решений» и «обеспечение свободы слова») оказалось менее двух процентов — одно из самых низких значений. В соответствии с описанными в предшествующих параграфах результатами заметная часть наших сограждан, а иногда и большинство (в зависимости от рассматриваемого показателя), с одобрением высказываются о демократии. Однако, как мы видим, при определении наиболее важных целей развития российского общества, когда приходится выбирать между задачами, связанными с обеспечением экзистенциальной безопасности, и задачами, направленными на укрепление демократических институтов, ценности демократии в сознании россиян отступают на второй план. Этот вывод подтверждают и результаты наших массовых петербургских опросов (см. таблицу 1.5).

Таблица 1.5. Ценностные предпочтения в СПб: «материализм \ постматериализм»

1 — Самая важная и 2 — следующая по важности цели развития общества на ближайшие десять лет:	Массовая публика			Элита
	1994 г. %	2000 г. %	2007 г. %	2006 г. %
1 — материалистическая, 2 — материалистическая	45	39	35	13
1    — материалистическая, 2    — постматериалистическая	27	30	24	26
1 — постматериалистическая, 2 — материалистическая	19	20	25	45
1 — постматериалистическая, 2 — постматериалистическая	5	5	6	12
Нельзя классифицировать (ответы трудно сказать и др.)	4	6	10	4

Ценносmные nредnочmения : краткая шкала постматериализма (Four item Materialist / Postmaterialist values battery) Р. Инглехарта (описание индекса в WVS 1999-2002 см.: Inglehart et al. 2004, pp. 410-411). Материалистические цели — «поддерживать порядок в стране» и «бороться с ростом цен», а постматериалистические — «усиление влияния граждан на принятие важных государственных решений» и «отстаивание свободы слова». СПб, публика (1994): N= 581. СПб, публика (2000): N= 997. СПб, публика (2007): N= 802. СПб, элита (2006): N= 92. Проценты от числа участников опросов.

Соотношение последовательных материалистов (обе приоритетные цели — материалистические) и убежденных постматериалистов (обе цели — постматериалистические) составляло: в 1994 г. — 9:1, в 2000 г. — почти 8:1 и в 2007 г. — почти 6:1. Несмотря на некоторое снижение обеспокоенности «материалистическими» проблемами, произошедшее за последние тринадцать лет, большинство петербуржцев продолжает и сегодня считать, что сначала надо навести в стране порядок и решить экономические проблемы, а уж потом думать о демократии (тех, для кого на первом месте стоит одна из материалистических задач, — 59%). Хотя обеим задачам по укреплению демократических институтов в настоящее время отдают приоритет всего лишь 6% горожан, еще четверть ставит одну из них на первую позицию, дополняя той или другой из материалистических целей на второй по важности позиции. И столько же (24%) выбирает обратную ценностную комбинацию, приписывая первостепенную важность материалистической задаче и помещая вслед за ней одну из целей, подразумевающих демократическую консолидацию. Такое распределение предпоч- тений говорит о том, что укрепление демократии в России — важная, по мнению жителей города, задача (и у такой точки зрения в Петербурге заметно больше сторонников, чем во всей нашей стране), однако сегодня, как и вчера, для них еще важнее — обеспечение экзистенциальной безопасности.

Анализ воззрений петербургской элиты также показывает, что экзистенциальная безопасность и укрепление демократии занимают важное место в структуре ее ценностных предпочтений (см. таблицу 1.5), но при этом соотношение этих ориентаций очень сильно отличается от того, которое характеризует взгляды всех жителей города: последовательные материалисты и постматериалисты представлены в пропорции 1:1. Сторонников «чистой» материалистической точки зрения — тех, кто важнейшими задачами полагает наведение в стране порядка (прежде всего), а также борьбу с инфляцией, — оказалось всего лишь 13%: значение этого индикатора для элиты в несколько раз меньше, чем для массовой публики. Большинство среди элиты (57%) помещает на первую позицию одну из демократических целей, подразумевающих усиление влияния граждан на принятие важных государственных решений и соблюдение свободы слова. Хотя только 12% отдают приоритет обеим этим целям, 45% придерживаются смешанных ориентаций, полагая важнейшей ту или иную задачу по укреплению демократии, а следующей — порядок в стране (или сдерживание роста цен). Приведенные результаты убедительно свидетельствуют о высокой значимости для элиты демократических ориентиров, заметно перевешивающих «материалистические» предпочтения.

Таким образом, политические ценности элиты Петербурга, среди которых, согласно представлениям большинства, укрепление демократии — один из приоритетов, существенным образом отличаются от предпочтений всех российских граждан и массовой петербургской публики, обеспокоенных в первую очередь угрозами экзистенциальной безопасности.

Поддержка демократии в Санкт-Петербурге: обобщение результатов исследований

Подозрительное отношение к демократическому правлению — характерная черта политической культуры российских граждан в конце эпохи Ельцина: согласно нашим результатам, поддержка демократии в России была одной из самых низких в мире. Эта черта проступает с особенной яркостью при сопоставлении России и стабильных западных демократий.

В отличие от воззрений очень многих российских граждан, придерживающихся скептического взгляда на демократию, «нормативная» поддержка этой формы правления общественным мнением Петербурга выражена сегодня с заметно большей отчетливостью, отражая убеждения большей части горожан. Они уверены в работоспособности демократии, считают ее лучшей формой правления, полагают, что она была бы благом для России, хотят жить в демократической стране, а также убеждены в необходимости укрепления основных демократических институтов. В то же время, такие убеждения еще не стали достоянием отчетливого большинства горожан, а преобладающая часть тех, кто их разделяет, заявляет об этом не без доли сомнения. Автократия, как возможная форма российского правления, также не потеряла пока для многих петербуржцев своей привлекательности. Признавая важность укрепления в нашем обществе демократических начал, жители города все же отдают приоритет решению в ближайшем будущем задач, связанных с устранением угрозы экзистенциальной безопасности. Все это говорит о том, что даже в Петербурге, не говоря уже о России в целом, не выполняется одно из существенных условий, необходимых для консолидации демокра- тии, — формирование политической культуры, в которой эта форма правления имеет поддержку со стороны явного большинства граждан.

Что же касается элиты, преобладающая доля представителей этой группы, правда, далеко не все, разделяет описанные выше демократические воззрения — о пригодности демократии для решения общественных проблем, ее преимуществах перед другими политическими устройствами, а также о том, что она хороша для России. Доминирующая часть элиты полагает, что нашей стране не обойтись без основных институтов демократии — всеобщих избирательных прав, подконтрольности исполнительной власти представительным органам, политических свобод, хотя отнюдь не так широко распространено убеждение о том, что принцип выборности власти — наилучший механизм назначения высших должностных лиц федерального и регионального уровней. Многие в рядах властных групп лично заинтересованы в укреплении этих институтов, отмечая, что им важно жить в стране с демократическим правлением. Несмотря на важность для элиты задач по наведению порядка в стране и развитию экономики, ценности демократии она ставит даже несколько выше. Таким образом, можно утверждать, что в отличие от взглядов всех жителей Петербурга убеждения элиты в основном, хотя и не во всем, соответствуют демократической культуре.

Политическая терпимостьв Санкт-Петербурге

В разделе обсуждаются полученные нами эмпирические факты, позволяющие судить о том, насколько массовая публика и элита Санкт-Петербурга терпима к своим политическим противникам. Освещается следующий круг вопросов:

• •    Общая установка респондентов на политическую толерантность, свидетельствующая об их отношении к меньшинствам и нонконформистам, взгляды которых сильно отличаются от воззрений большинства.

• •    Политические организации, которые больше всего не нравятся участникам опросов, — партии и общественные движения, выступающие потенциальными объектами политических репрессий.

• •    Толерантность петербуржцев к политическим оппонентам, позволяющая говорить о степени признания ими политического плюрализма, — готовность мириться с деятельностью вызывающих неприязнь организаций, осуществляемой в соответствии с конституционными гарантиями политических прав и свобод. Распространенность нетерпимости — стремления к ограничению этих прав посредством введения запретов на выступления политических противников в СМИ, распространение ими своих изданий, проведение митингов и демонстраций, участие в выборах.

• •    Изменение политической терпимости массовой публики — сопоставление петербургских оценок 1994, 2000 и 2007 гг.

• •    Сравнение толерантности массовой публики и властных групп, позволяющее проверить предположение о том, что именно элита способна выступить подлинным носителем «демократической веры», не допуская эрозии демократических установлений, которую может спровоцировать политическая ксенофобия масс.

Терпимость к политическим меньшинствам: общая установка

В наших опросах в Петербурге была зафиксирована общая установка на терпимость к политическим меньшинствам и нонконформистам. Респондентам предлагалось выразить свое согласие или несогласие с тремя суждениями. Речь в них шла о том, должно ли общество быть терпимым к политическим взглядам, кардинально отличающимся от позиций большинства. Стоит ли отстаивать свободу слова, если это связано с опасностью распространения в обществе радикальных идей. А также о том, нужно ли запрещать проведение публичных акций сторонникам крайних идеологических ориентаций, даже если они осуществляются в соответствии с законом.

Оказалось, что такую установку на терпимость, согласно реакциям на первое и второе суждения, разделяет меньше половины участников массового опроса (см. таблицу 2.1), но все же — относительное большинство. С первым не согласились 48%, а со вторым — 46% респондентов, что свидетельствует об их терпимости к нонконформизму, в то время как согласие выразили — 36% и 34% соответственно. Особенно мало было тех, кто был готов признать право радикальных политических сил, действующих в рамках закона, проводить демонстрации: всего 31% с толерантным мнением, а с нетерпимым — 54% петербуржцев.

Таблица 2.1. Готовность мириться с политическим радикализмом в СПб

Суждения:	Публика 2007 г. %	Элита 2006 г. %
Общество не обязано быть терпимым к политическим взглядам, фундаментально отличающимся от воззрений большинства (несогласие)	48	73
Свобода слова не стоит того, чтобы ради нее мириться с опасностью распространения в обществе радикальных идей (несогласие)	46	61
Поскольку демонстрации нередко ведут к беспорядкам, не следует разрешать их проведение радикалам и экстремистам, даже если они действуют в рамках закона (несогласие)	31	60

СПб, публика (2007): N= 802. СПб, элита (2006): N= 92. Несогласие — ответы «совершенно не согласен» или «скорее не согласен» (4-х балльная шкала, позволяющая также ответить «скорее согласен» или «полностью согласен»). Проценты от числа участников опроса.

Большая часть элиты заявляет о готовности мириться с политическим радикализмом. Она не согласна с тем, что «общество не обязано быть терпимым к политическим взглядам, фундаментально отличающимся от воззрений большинства» (73%) и что «свобода слова не стоит того, чтобы ради нее мириться с опасностью распространения в обществе радикальных идей» (61%). С утверждением «поскольку демонстрации нередко ведут к беспорядкам, не следует разрешать их проведение радикалам и экстремистам, даже если они действуют в рамках закона» они также не согласны (60%). В то же время, более трети разделяют опасения, сформулированные в двух последних из приведенных суждений, и четверть — в первом из них, что указывает на нетерпимое отношение немалой фракции элиты к носителям крайних политических взглядов.

Таким образом, позиции массовой петербургской публики противоречивы — в одних случаях немного преобладают толерантных мнения, в других верх берет нетерпимость (она проступает, похоже, тем отчетливее, чем конкретнее формулировка суждения). Что можно сказать с полной определенностью, так это то, что ярко выраженного терпимого отношения к политическому радикализму, являющегося одной из важных составляющих демократической культуры, мы у этой публики не обнаружили. Элита, напротив, в гораздо большей мере склонна к толерантности — она (в своем большинстве) поддерживает политический плюрализм, отвергая предложения по ограничению свободы слова и конституционных прав радикальных движений, действующих в рамках закона. Хотя те, кто толерантную установку к таким движениям не разделяют, оказались в меньшинстве, это все же заметная часть элиты.

Политические противники петербургской публики и элиты

Методологический подход к исследованию толерантности, реализованный в нашей работе, предполагает, что ее проявление — отвержение респондентом идеи ограничения политических свобод в отношении тех действующих в рамках закона политических объединений, которые ему больше всего не нравятся (его основа — упоминавшаяся концепция Sullivan, Piereson, and Marcus 1993; ряд существенных уточнений, внесенных нами, см. в: Сафронов 2003).

Процедура измерения терпимости включала два шага. Сначала задавался вопрос о том, какая политическая организация участнику опроса больше всего не нравится. Он мог выбрать ее из списка, включающего ряд наименований наиболее известных политических организаций — от парламентских партий до внесистемных радикалов, или указать организацию, не вошедшую в этот перечень. Затем выяснялось, терпим ли он к этой организации — поддерживает респондент или отвергает предложения по ограничению политических прав и свобод, гарантированных конституцией, в отношении объединения, вызывающего у него наибольшую антипатию. В настоящем параграфе рассматриваются политические партии и движения, которые вызывали у массовой публики Петербурга (в 1994, 2000 и 2007 гг.) и у элиты города (в 2006 г.) неприязнь, а в следующем мы перейдем к анализу собственно терпимости к этим организациям.

Как в первом, так и во втором массовом опросе эта неприязнь была сфокусирована. В 1994 г. она была направлена на ЛДПР — эту партию указали более половины респондентов (в демократически настроенном Петербурге — вследствие заявлений ее лидера, содержащих смесь авторитарных и националистических элементов). У остальных объединений политических противников было гораздо меньше: у коммунистов и ДВР — по 8%, правых националистов — 6%, а Яблоко упоминал лишь один человек из ста. В 2000 г. в фокусе внимания оказалось РНЕ — 31% (причина — культивация СМИ фобий перед «фашистской» угрозой, которая связывалась с ее деятельностью). Заметная часть горожан были настроены и против КПРФ (17%) и ЛДПР (14%). Отношение к СПС (7%) осталось тем же, каким было прежде к ДВР, Яблоко с показателем 5% замыкало основной список.

Таблица 2.2. Политические организации, вызывающие неприязнь у публики и элиты СПб.

СПб, публика (2007): N=802. СПб, элита (2006): N=92. Проценты от числа участников опросов.

Сегодня ситуация вновь изменилась (см. таблицу 2.2). У массовой публики в 2007 г. антипатия рассредоточивается между целым рядом организаций, и среди них уже нет такой, на которой бы концентрировалось внимание значительной части горожан (почти треть вообще не смогли указать партию, которая им не нравится). Чаще других назывались НБП (15%), ЛДПР (12%), КПРФ (9%), заметно реже — Яблоко (6%) и ЕР, ДС (по 5%), а остальные набирали считанные проценты голосов. Политические противники петербургской элиты (их указали около четырех пятых выборки) также рассредоточены между многими объединениями, но есть и общая для многих мишень. Больше всего элита, как и все петербуржцы, не любит НБП (27%), а затем идут ЕР (10% — это мнения политических лидеров, оппозиционных власти), ДС (9%), РНЕ (8%), ЛДПР(7%) и прочие партии, названные не более чем 4% респондентов.

Таким образом, сегодня, как и прежде, политические противники массовой публики представляют весь спектр действующих на политической сцене организаций, различающихся как своими идеологическими ориентациями, так и отношением к политической системе (по признаку включения в нее или исключения). Столь же разнообразны и объединения, вызывающие антипатию у элиты. Но главными среди этих противников, особенно у элиты, являются партии и общественные движения радикального толка, использующие неконвенциональные средства политического давления. Воплощением такой организацией является НБП. Важное изменение в распределении неприязни у публики, произошедшее с начала 90-х гг., — антипатия перестала фокусироваться на определенном объекте. Внимание элиты также рассредоточивается между разными организациями, хотя у заметной фракции этой группы есть и общая мишень. Такое размывание фокуса внимания — благоприятное условие для укрепления демократии. При этом снижается вероятность репрессивной политики в отношении какого-либо конкретного политического объединения и поддержки такой политики общественным мнением, даже если неприязнь к такому объединению окажется связанной с нетерпимостью, со стремлением властных групп или публики ограничить его политические права. НБП — исключение из этого правила, и, вероятно, неслучайно эта партия оказалась недавно под запретом.

Толерантность к политическим противникам

Терпимость, согласно принятой нами трактовке, свидетельствует о готовности гражданина примириться с политической активностью своего идейного противника, о признании за оппонентом прав и свобод, зафиксированных в конституции и законах. Для ее измерения участникам петербургских опросов, указавших антипатичные им политические организации, было предложено ответить на ряд вопросов, выражая свое согласие или несогласие с суждениями о введении запретов на их деятельность. Нужно ли запрещать этим организациям проведение митингов, демонстраций и выступления по телевидению и радио? Издание, распространение печатных изданий и участие в выборах органов власти? Причем, как специально подчеркивалось в формулировке вопроса, речь идет о запретах на проведение акций, которые организация может попытаться осуществить, не отступая от требований закона.

В наших предшествующих исследованиях уровень политической нетерпимости петербуржцев был достаточно заметным: и в 1994 г. и в 2000 г. от одной пятой до четверти выборки выступали за лишение своих политических оппонентов тех или иных прав (см. таблицу 2.3). Сегодня он оказался еще немного выше: 27% поддержали идею запрещения демонстраций и митингов, 29% — вы- ступлений в электронных СМИ, 30% — участия в выборах и 32% — издания и распространения печатной продукции. (Возможно, это повышение — следствие изменения формата вопроса: вместо дихотомий «да \ нет» в 2007 г. предлагалась четырехбалльная шкала согласия).

Элита, согласно таблице 2.3, даже менее терпима сегодня, чем «простые» граждане, — от трети до 38% выборки разделяют антидемократические установки. Если же говорить о диспозициях только тех респондентов, которые называли своего противника в политике, то эти цифры будут еще выше — от 42% до 49% (для всех горожан, по данным 2007 г., оценки нетерпимости в этом случае от 40% до 46%).

Любой из четырех рассматривавшихся запретов нарушает политические свободы, гарантированные конституцией, поскольку, напомним, в формулировке этих вопросов было специально указано, что речь идет об акциях, осуществляемых с соблюдением требований закона. Поэтому при построении индекса политической толерантности, обобщающего мнения, высказанные о каждом из таких запретов, мы исходили из того, что свидетельством терпимой позиции к политическому противнику является несогласие со всеми четырьмя предложениями по ограничению политических свобод, а нетерпимости — согласие хотя бы с одним из них. Полученные нами результаты говорят об очень высоком уровне политической нетерпимости в Петербурге середины текущего десятилетия: соотношение нетерпимых и толерантных позиций составляет у массовой публики 42%:23% (проценты от всех респондентов в выборке) и 65%:35% (от указавших антипатичную организацию), а у элиты — 46%:33% (59%:42%).

Таблица 2.3. Нетерпимость к политическим противникам в Санкт-Петербурге

Акции, которые следует запретить политическим противникам, даже если они проводятся в рамках закона:	Массовая публика						Элита
	1994 г.		2000 г.		2007 г.		2006 г.
	% (N)	% (n)	% (N)	% (n)	% (N)	% (n)	% (N)	% (n)
Демонстрации и митинги	25	32	25	31	27	40	38	49
Выступления по ТВ и радио	21	26	23	29	29	42	38	48
Издание и распространение газет	20	26	21	26	30	44	33	43
Участие в выборах	18	23	19	23	32	46	33	42

Мнения о необходимосmи заnреmов : в 1994 и 2000 гг. ответы «да», в 2006 и 2007 гг. — «согласен» или «полностью согласен». Проценmы : %(N) — от всех участников опроса, %(n) — от числа респондентов, указавших политического противника. СПб, публика (1994): N=582, n=454 (78% от N). СПб, публика (2000): N=997, n=810 (81%). СПб, публика (2007): N=802, n=545 (68%). СПб, элита (2006): N=92, n=73 (79%).

Высокий уровень нетерпимости особенно опасен для демократии в том случае, когда сфокусированная на определенных организациях неприязнь сопрягается с антидемократической к ним установкой, разделяемой большинством или хотя бы заметной частью представителей властных групп и широкой общественности. При этом условии возрастает вероятность репрессивной политики, нарушающей основы конституционного строя и ведущей к эрозии ключевых демократических институтов. Можно ли, исходя из полученных нами результатов, говорить о существовании такой опасности?

Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим, сфокусированы ли антидемократические установки публики и элиты на ком-либо из их политических противников.

Доли нетерпимых диспозиций в массовом опросе составляют (по отношению к выборке): к НБП — 10%, ЛДПР — 8%, КПРФ — 6%, ДС, Яблоко и РНЕ — по 3%, ЕР — 2%. Для элиты аналогичные показатели будут следующими: НБП — 18%, ДС — 8%, РНЕ и ЛДПР — по 6%, СПС — 3%, а остальные и того меньше. Эти данные говорят об отсутствии единодушия не только у горожан в целом, чего и следовало ожидать, исходя из относительно равномерного распределения объектов неприязни, но и в рядах элиты — ее нетерпимость рассредоточивается между различными организациями. Ни одно из них нельзя рассматривать в качестве потенциального объекта репрессивной политики, если полагать, что вероятность репрессий повышается при их поддержке со стороны заметной части властных групп. В то же время, наиболее вероятный претендент на эту роль — действительно запрещенная недавно Национал-большевистская партия, известная своими протестными акциями, которыми она бросала открытый вызов элитам, не оглядываясь на установленные последними правила игры (видно, раздражение эта партия вызывала не только в Санкт-Петербурге). Даже если бы НБП эти правила стала соблюдать, среди элиты нашлись бы лица, опасающиеся допускать ее в сферу публичной политической конкуренции.

Политическая терпимостьв Санкт-Петербурге: выводы

Обобщая полученные факты, отметим, что результаты изучения политической терпимости в Санкт-Петербурге подтверждают полученное нашими предшественниками заключение: одна из важных особенностей российской политической культуры — дефицит толерантности. И этот дефицит проявляется не только в диспозициях массовой публики к своим политическим противникам, но и в установках элиты. Наши данные не подтверждают предположения, базирующегося на исследованиях западных демократий, о том, что властные элиты являются последовательными носителями «демократической веры», защищающими политический плюрализм от посягательств нетерпимой к неортодоксальным идеям и меньшинствам массовой публики. На словах большая часть элиты выражает приверженность демократическим принципам, как это делает, пусть не так последовательно, и относительное большинство «простых» петербуржцев, выступая против ограничения политических прав и свобод радикальных общественных движений, придерживающихся идей, которые сильно отличаются от господствующих в обществе воззрений. Однако на деле, когда речь идет о применении этих принципов к конкретным политическим противникам, многие представители не только массовой публики, но и элиты своим убеждениям изменяют, проявляя к организациям, вызывающим у них антипатию, антидемократические установки. Позиции более чем двух пятых респондентов в обеих наших выборках можно охарактеризовать как политическую нетерпимость, и только около четверти всех горожан и трети представителей элиты относятся к оппонентам толерантно. Если же рассматривать только релевантные мнения — тех, кто сумел указать политическую организацию, вызывающую неприязнь (около двух третей в массовом опросе и четырех пятых в исследовании элиты), то показатель нетерпимости и у тех и у других будет около 60%.

Наши исследования показывают также, что, несмотря на стремление многих представителей массовой публики и элиты к ограничению конституционных прав и свобод политических организаций, которые им чужды, непосредственной угрозы демократическим установлениям такие аттитюды, скорее всего, не несут. В отличие от начала и конца 90-х гг., когда антипатия петербуржцев была сфокусированной, сегодня неприязнь и нетер- пимость рассредоточиваются между разнообразными партиями и движениями — ни одна из них не попадает в фокус внимания большинства или хотя бы заметной фракции масс и элиты. Это обстоятельство делает маловероятным антидемократический сценарий, при котором попытка одной фракции элиты провести репрессии в отношении какой-либо конкретной организации будет встречено с единодушным одобрением в правящих кругах, получив к тому же поддержку со стороны общественного мнения, и не вызовет противодействия со стороны других фракций. Претендент на исключение из этого правила — НБП Э.Лимонова, нетерпимость к которой проявляет заметная, но все же очень небольшая часть публики и элиты. Таким образом, если можно сегодня говорить о сохранении в Санкт-Петербурге политического плюрализма, то причина этого лежит вовсе не в том, что в политической культуре масс и элиты укоренилась одна из основополагающих идей демократического правления — толерантность к политическому противнику. Характерная черта этой культуры — все еще очень широко распространенная нетерпимость. Только направлена она на разные объекты — это так называемая «плюралистическая нетерпимость» (Sullivan, Piereson, Marcus 1993), подрывающая единство воли правящего класса в проведении антидемократической политики и поддержку такой политики общественным мнением.

Заключение

Анализ политической культуры Петербурга свидетельствует, что предположение о подозрительном отношении наших сограждан к демократии, базирующееся на общероссийских данных, не лишено основания. Хотя в общественном мнении города преобладают одобрительные высказывания об этой форме правления, приверженцы демократических убеждений не составляют отчетливого большинства и выражают свои взгляды не без тени сомнения. В сознании петербуржцев приоритетные цели общественного развития связываются с обеспечением экзистенциальной безопасности, а задачи, предполагающие укрепление демократических начал, отодвинуты на второй план. Петербургская элита отличается от массовой публики гораздо большей приверженностью демократическим убеждениям и ценностям. В то же время, характерной чертой изучавшейся политической культуры является нетерпимость к политическим оппонентам. И черта эта свойственна элите в не меньшей степени, чем «простым» гражданам. Демократизация затронула лишь поверхностный слой российской политической культуры — за словами одобрения демократической системы все еще скрываются глубоко укорененные антидемократические диспозиции.