Политические взгляды и позиции российских военных в Финляндии на заключительном этапе Первой мировой войны (весна - лето 1917 г.)

DOI:

Цитирование. Дубровская Е. Ю. Политические взгляды и позиции российских военных в Финляндии на заключительном этапе Первой мировой войны (весна – лето 1917 г.) // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2022. – Т. 27, № 1. – С. 20–34. – DOI:

Введение. Для изучения роли военного фактора в истории России и Финляндии в ХХ в. представляет интерес проблема «человек на войне», в русле которой предпринято настоящее исследование. В дальнейшей разработке нуждается ее аспект «революция и человек», связанный с изменением политических взглядов и позиций моряков-балтийцев, солдат и офицеров финляндских гарнизонов в обстановке общественных потрясений Российской революции 1917 года. Революция и Гражданская война в России были вызваны как комплексом масштабных объективных и субъективных причин, обусловленных спецификой предшествующего развития страны, так и Первой мировой войной, а в какой-то мере, по заключению московского историка С.В. Леонова, и «определенной логикой модернизации, развития политического процесса в мире, преломившегося сквозь призму отечественных условий» [17, с. 20].

В 1917 г. российским войскам, остававшимся в Финляндии, на северо-западном рубеже воюющего государства, суждено было сыграть далеко не последнюю роль акторов революции, повлиявших на ход и исход политических трансформаций на Севере Европы. Общее количество размещенных здесь сухопутных войск во время Российской революции 1917 г. составило около 100 тыс. чел.; вместе с личным составом команд Балтийского флота численность солдат и матросов достигала 125 тыс. чел. [41, s. 173, 180].

Воздействие общероссийского революционного процесса на отношения внутри российских войск, дислоцированных в Финляндии, не было односторонним. Военнослужащие финляндских гарнизонов активно включались в движение демократического, антивоенного, антибуржуазного и прочих взаимопроникающих потоков, повлияв на системные изменения в социальных и политических институтах Российского государства. Хотя Финляндская революция и революция в гарнизонах изучались достаточно активно, прежде не делались попытки на материале деятельности Советов и комитетов в финляндских войсках рассмотреть события весны – лета 1917 г. как этап единого процесса, объединившего Российскую революцию 1917 г. и последовавшее гражданское противостояние в российском и финляндском обществе.

Дискуссия. В советской исторической науке было принято оценивать дислоцированные в Финляндии армейские и флотские части, которые именовались финляндскими войсками, исключительно как «боевой резерв революционного Петрограда». Массовая радикализация («большевизация») русских Советов Гельсингфорса (Хельсинки), Або (Турку), Таммерфорса (Тампере), Выборга осенью 1917 г., которая облегчила достижение финляндской независимости, также исследована достаточно подробно [13, с. 111–203].

Долгое время в отечественной науке доминировал тезис о «петроградоцентрично-сти» революционного процесса, и все происходившее в стране рассматривалось как ответ на импульсы из мятежной столицы, полученные в одностороннем порядке. Современные исследователи отмечают самостоятельную революционную линию, осенью 1917 г. проводившуюся матросами балтийских военно-морских баз и солдатами гарнизона бывшей великокняжеской столицы Гельсингфорса [1; 16, с. 279–281]. Историки уделили пристальное внимание первым дням и неделям Февральской революции на Балтике – в Кронштадте и на военно-морских базах в Финляндии, прежде всего, кровавым эксцессам в Гельсингфорсе, которые повлекли за собой гибель десятков офицеров Балтийского флота в начале марта 1917 г. [21, с. 180–191; 37]. Не были обойдены вниманием создававшие- ся в атмосфере революционной эйфории солдатские и матросские комитеты, Советы, общественно-демократические организации, офицерские союзы [1; 14].

В последние годы в отечественной исторической науке стал утверждаться подход к осмыслению событий Великой российской революции 1917 г. и Гражданской войны в качестве единого революционного процесса [4, с. 41]. Влияние 1917 г. на события Гражданской войны настолько велико, что их невозможно отделить друг от друга. Как и по всей стране, в финляндских войсках после Февральской революции резко ускорилось накопление «горючего материала» для Гражданской войны [14, с. 15].

Научная новизна предлагаемого исследования заключается в интерпретации фактов, которые свидетельствуют об опережающих действиях руководства выборных армейских и флотских организаций, без согласования с которым не могли выполняться приказания высшей центральной власти, и противоречат устоявшимся представлениям, актуализируя «региональную повестку» развития событий. Автор статьи ставит целью показать изменения политических взглядов и позиций балтийских моряков и армейцев, входивших в выборные демократические организации российских военных весной – летом 1917 г., и проследить, в какой мере их во многом самостоятельная линия поведения, продемонстрированная в начале осени, была подготовлена опытом предшествующих революционных месяцев.

Методы и материалы. В качестве базового для разработки темы применен историко-антропологический подход к изучению роли военного фактора в истории России и Финляндии в ХХ в., который позволяет обратиться к исследованию социально-политических трансформаций, в том числе в контексте выявления особенностей представительной демократии в финляндских войсках весной – летом 1917 года. В теоретическом плане работа основана на наблюдениях Л.А. Рябовой, заметившей, что социальная трансформация «включает не любой процесс социальных изменений, а лишь переходный по отношению к любой конкретной форме социума» и находит выражение в «явлениях переходного периода» [35, с. 33]. Справедливо заключение боль- шинства авторов о том, что «в отличие от эволюции, развития, модернизации и других типов изменений, трансформациям присущи характеристики качественных изменений системообразующих элементов, многовекторность, относительно высокие темпы, нередко значительное влияние на них субъективных факторов» [22, с. 6]. Вслед за В.Д. Зиминой мы опираемся на данную ею характеристику политических преобразований в революционной России, которые были направлены «на качественные изменения базовых политических институтов и социальной структуры», проявились в участии и борьбе за власть разнородных слоев населения, «различавшихся как уровнем социального статуса, так и культурно-политическими интересами и ценностными позициями», а также «в преимущественно локальном характере борьбы разнонаправленных сил за свои интересы», что препятствовало «ее перерастанию в полномасштабную борьбу» [11, с. 119–120].

Обширная источниковая основа избранной темы дает возможность привлекать в исследовательской практике не только официальные распоряжения, протоколы заседаний солдатских и матросских комитетов, резолюции и постановления (как опубликованные, так и хранящиеся в фондах РГА ВМФ и Национальном архиве Финляндии). Интересны свидетельства, сохранившиеся в дневниках и воспоминаниях военнослужащих, тех, кто весной – летом 1917 г. были избраны в Советы и комитеты разного уровня. Уникальным источником являются письма солдат, матросов и офицеров нижнего звена, многие из которых имели мандаты представительных демократических организаций, в редакции русских газет, выходивших в финляндской столице, в гарнизонных городах Або и Выборге. Весьма примечательны их обращения в редакцию «Известий Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих», обнаруженные в РГА ВМФ и коллекции «Русские военные бумаги» из Национального архива Финляндии.

Особенностью дел, составивших эту обширную коллекцию, зачастую является отсутствие сплошной нумерации листов, что не позволяет указать их общее количество, порой документы внутри дела не подшиты. Од- нако в случае с письмами это придает источнику особую ауру, позволяющую острее почувствовать «аромат эпохи» [23].

Анализ. Массовое появление комитетов на кораблях Балтийского флота и в войсках находившегося в Финляндии 42-го армейского корпуса началось с распространением Приказа № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от 1 марта 1917 года.

Во главе Петроградского Совета – «альтернативной» власти – с самого начала стояли социалисты – меньшевики и эсеры, которые были радикальны, в том числе и в своей антикапиталистической позиции. В соответствии с Приказом вся власть в воинских частях переходила в руки избранных солдатами комитетов, и выполнение его пунктов последовательно подводило солдат к выборному началу в армии. В принятии Приказа № 1 в ходе Февральской революции была своя логика, это завершало ее победу, но ценой разрушения вооруженных сил.

Почти во всех морских и сухопутных финляндских гарнизонах за несколько недель возникли выборные комитеты, явочным порядком осуществлявшие «демократизацию» войск. Своей основной задачей они считали поддержку совершившейся революции и установление контроля в армейских частях и на кораблях Балтийского флота. Примечательно, что первоначально не существовало ясного разделения полномочий между финляндскими гражданскими властями и русскими военными организациями [39, s. 66]. Поэтому армейские и флотские Советы не только распоряжались в войсках, но и занимались проблемами русского населения в Финляндии, часто даже брали на себя обязанности поддерживать порядок среди финнов. Однако созданная в Гельсингфорсе финская рабочая милиция, во главе которой стоял один из лидеров революционного движения в Финляндии Густав Ровио, отказалась сотрудничать как с органами контрразведки 42-го армейского корпуса, так и с секцией охраны народной свободы Гельсингфорсского Совета.

По воспоминаниям унтер-офицера Све-аборгского крепостного пехотного полка Г.Л. Звонарева, также избранного в исполком сразу после создания Гельсингфорсского Совета, революционеры, выдвинутые переворо- том, в первые недели марта работали там «день и ночь, не чувствуя усталости, забывая даже, что нужно иногда и кушать... Тогда не было партий – все представляли из себя одну партию, все были объединены около одного: добытую свободу удержать и не дать восторжествовать нашим врагам». Однако через месяц возник вопрос о недоверии к исполнительному комитету, и выборы в Исполком II созыва состоялись уже с привлечением представителей политических партий. «Начались партийные ссоры, разногласия, появились “инциденты”, – пишет Звонарев, – но уже прежней работы, такой страстности к делу не было» [10, с. 22–23].

Флаг-офицер штаба командующего флотом капитан 2-го ранга И.И. Ренгартен, избранный моряками в исполком Гельсингфорсского Совета в первые мартовские дни, был увлечен идеями о справедливости и социальной эволюции. В его дневниковых записях того периода отразились настроения, разделяемые людьми его круга: «сам, в глубине души, целиком сочувствуешь не только освобождению, но и социальным реформам на основе этого освобождения». Однако уже в середине апреля в дневнике появилась запись: «впечатление анархии». По словам Ренгартена, «в глазах толпы матросов потеряли авторитет не только офицеры, но и “Исполнительный Комитет...”». «Как назвать все это, если не анархией? И что делается в темном мозгу иного матроса. Он знает только, что ему не грозит наказание, что нет над ним больше никакой власти. И как назвать тех, что толкает его на раздор и смуту, – негодует автор дневника. – Вообще все наши благонамерения “о железной дисциплине” полетели кувырком. Послушания нет вовсе, и управлять людьми (конечно, на службе) становится почти невозможным» [7, л. 20 об.–22].

Активные партийные организации в частях были в этот период либо редким исключением, либо переживали стадию становления. Так, 10 апреля на заседании Совета депутатов флота, армии и рабочих района Ган-ге-Лапвик его председатель Булдырев заявил, что на одном из кораблей выражено недовольство Советом, «поскольку ни он, ни исполнительный комитет не занимаются политическими вопросами». Выяснилось, что Совет и тем более комитет «за массою текущих дел совершенно не в состоянии решать еще и политические вопросы, да это и не входит в их задачи». Отметив, что подобные вопросы вызывают «общий громаднейший интерес», Совет признал желательным образование в Ганге (Ханко) партийных организаций, которые как раз могли бы ими заняться. До создания таких организаций решено было «собирать митинги для обмена мнениями и освещения политических вопросов» [31].

В первоначальном составе солдатских и матросских выборных организаций в Финляндии, отразившем соотношение партийных сил, преобладание получили эсеры как самая многочисленная партия на флоте и самая популярная политическая партия в России на протяжении всего 1917 года. В Гельсингфорсской военно-морской базе, как и в гарнизоне, позиции партии были очень сильны. В середине мая здесь оформилась организация левых эсеров. Состав и деятельность гельсингфорсской большевистской организации изучены в советской исследовательской литературе достаточно подробно, поскольку историки имели в своем распоряжении источниковую базу, не сопоставимую по полноте с сохранившимися документами организаций эсеров или меньшевиков. В Гельсингфорсе большевики численно превосходили меньшевиков, но уступали эсерам.

Весной 1917 г. солдатские и матросские Советы и комитеты все больше сознавали себя как власть и решительно вмешивались в жизнь своих частей и соединений, выступали против внешнеполитического курса Временного правительства с его верностью союзническому долгу и ориентацией на продолжение войны, длившейся уже четвертый год. Мартовские резолюции Гельсингфорсского Совета были проникнуты настроениями «революционного оборончества». Такая политика, проводимая умеренным руководством Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, отдавала предпочтение спокойным переговорам для получения уступок от правительства, требованиям мира «без аннексий и контрибуций» и одновременно была нацелена на поддержание боеспособности армии [5, с. 71–72]. К середине апреля становятся заметными перемены в политической позиции Совета, особенно отчетливо обнаружившиеся на пленарном заседании 21 апреля в ходе обсуждения дипломатической «ноты» министра иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюкова.

Опубликованная 18 апреля «Нота Милюкова» заверила союзников, что Россия будет продолжать войну «до полной победы», и вызвала конфликт в российском обществе [38, с. 159–160]. Вслед за рабочими и солдатскими демонстрациями 20–21 апреля на улицах Петрограда возник бурный протест в финляндских войсках. Газета гельсингфорсских большевиков «Волна», созданная незадолго перед этим, призывала своих читателей: «Идите вперед как революционные войска и рабочие Петрограда, которые снова выступили первыми на улицы великой столицы... Да здравствует единая власть самого народа через Всероссийский Совет солдатских, рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!» [8].

21 апреля на экстренном заседании Совета по вопросу об отношении к правительству в связи с «Нотой Милюкова» обнаружилось открытое противостояние между его руководителями, принадлежавшими к партиям эсеров и меньшевиков, и большевистской фракцией. «Настало время для ухода империалистического правительства, не исполняющего воли народа... Никакие уступки Временному правительству недопустимы», – гласила резолюция, выразившая под влиянием большевиков недоверие правительственной власти и заверившая, что армейские и флотские депутаты ждут «только решения Петроградского Совета» и обещают «в любой момент поддержать вооруженной силой требование об уходе Временного правительства». Примечательно единодушно одобренное Общим собранием заявление о возмущении депутатов «Нотой Милюкова», о готовности «всей своей вооруженной мощью поддержать все революционные выступления Петроградского Совета и по первому его указанию свергнуть Временное правительство». В Петроград была отправлена телеграмма с просьбой немедленно известить о положении дел в столице [25].

Нельзя не согласиться с заключением петербургского историка Б.И. Колоницкого о том, что «всякий серьезный политический кризис чреват революцией», а «любая революция – потенциальная гражданская война». Предчувствуя ее, общество противится братоубийственному конфликту и старается погасить очаги войны [15, с. 107]. Уже на следующий день после принятия резолюции о недоверии Временному правительству исполком Совета запретил манифестации против правительственной «ноты». Депутаты подчинились указанию исполкома Петроградского Совета, потребовавшему от всех Советов, армейских и флотских комитетов воздержаться от самостоятельных выступлений, а решение большевиков организовать демонстрацию встретило в Совете ожесточенный отпор [26].

В эти дни Совет добился разрешения командующего флотом А.С. Максимова о списании с линейного корабля «Гангут» офицеров, причастных к судебному процессу над восставшими моряками в 1915 году. Руководители Совета заявили командующему, представителю правительственной власти на флоте, что деятельность «старой и новой власти» может быть совместной лишь «в той степени, в какой командующий пойдет навстречу Совету» [25]. Конфликт между комитетами и командным составом становился продолжением начавшихся в дни февраля антиофицерских выступлений, которые можно считать необычайно важным политическим процессом, по своему значению сопоставимым с борьбой против «буржуазии» [16, с. 249].

Именно в дни Апрельского кризиса матросская секция исполкома приняла решение о создании выборного демократического органа управления флотом – ЦКБФ. 23 апреля, обсудив вопрос о передаче дел бывшего жандармского военного управления от действовавшей в Совете секции охраны народной свободы судебному следователю и контрразведке 42-го армейского корпуса, исполком постановил: «Дело охраны народной свободы ни в коем случае не может быть передано в руки чиновников, назначенных Временным правительством» [24].

• 2 мая в российской столице начались переговоры о формировании и программе нового коалиционного правительственного кабинета, в состав которого предполагалось ввести и представителей социалистических партий. С его образованием 5 мая завершил-

• ся Апрельский политический кризис. В Гельсингфорсском Совете прения об отношении к коалиционному правительству длились два дня и закончились 3 мая принятием постановления о полном доверии и поддержке правительства с участием социалистов. Фракция большевиков опубликовала в «Волне» и выпустила отдельной листовкой резолюцию, не принятую Советом. В проекте, предлагавшемся большевиками, решение Петроградского Совета, который поддержал коалиционное правительство, признавалось недопустимым, опасным и ошибочным, поскольку «революция и контрреволюция нигде и никогда не будут иметь точек соприкосновения и соглашения» [26]. «Двоевластие» неизбежно вело к новому взрыву и новым кризисам.

Следует отметить, что в финляндских морских и армейских частях и подразделениях далеко не каждый проявлял интерес к политике. Многие рядовые и офицеры были поглощены исполнением своих служебных обязанностей даже в самые кульминационные моменты революционного взрыва, а для некоторых наступившая свобода означала свободу пренебрегать этими обязанностями ради веселого времяпрепровождения. Однако, как и повсеместно, в войсках, дислоцированных на территории Финляндии, находились люди, чье участие в выборных органах представительной демократии было мотивировано искренним стремлением послужить для общего дела, иногда – надеждой воспользоваться возможностями «социального лифта», которые предоставлялись работой в легитимных органах власти в воинских частях, а порой и желанием избежать трудностей повседневной службы на кораблях и в гарнизонах. В исследованиях американского историка А. Уайлдмана использован термин «комитетский класс», обозначающий сообщество руководителей новоизбранных демократических организаций, которое состояло из подготовленных для такой деятельности представителей интеллигенции и крестьян в верхних эшелонах военных комитетов действующей армии [20; 40; 42].

Б.И. Колоницкий отмечает, что без этого «комитетского класса», сформировавшегося весной – летом 1917 г. и противостоявшего старой элите, нельзя представить приближав- шуюся Гражданскую войну. Большинство из комитетчиков были беспартийными и политизировались уже в ходе революции, но их военный и революционно-политический опыт, а также управленческие компетенции, приобретенные во время пребывания во власти, становились «важным источником их авторитета в тех местах, где они формировали свои отряды» [14, с. 17]. Примером может служить политический портрет полковника М.С. Свечникова, который с января 1917 г. занимал должность начальника штаба 106-й пехотной дивизии, с февраля работал в партии эсеров, а во время революции стал одним из делегатов от гарнизонного комитета г. Таммерфорсе (Тампере), которым поручалось установить контакты с местными социал-демократами.

«Примерно с июня, – вспоминал Свечников, – началось тайное инструктирование и подготовка к строевой службе финских рабочих, которые велись по ночам в рабочих домах города под моим и русских инструкторов руководством». Для обучения рабочих комитету Социал-демократической партии Финляндии было выдано три сотни сверхкомплектных винтовок [36, с. 12–13]. Во время гражданской войны в Финляндии, вспыхнувшей в январе 1918 г., Свечников командовал добровольческими отрядами, выступавшими на стороне красных [6; 34].

Нельзя не согласиться с американским историком А. Уайлдманом в том, что зачастую руководители комитетов по своему уровню образования, мировоззрению, социальному статусу были намного дальше от рядовых солдат и матросов, избранных в демократические представительные институты, чем от своих «политических оппонентов из привилегированной России» – от кадетов до правых. Такую естественную отчужденность лидеров Советов и комитетов от основного депутатского корпуса и тем более от массы избирателей в шинелях и форменках исследователь назвал одним из парадоксов Российской революции 1917 года [42, s. 1].

Знакомство с биографией социал-демократа писателя С.А. Гарина (Гарфильда), служившего на флоте с 1905 г. (с 1916 г. в чине прапорщика по адмиралтейству), ставшего мичманом в 1917 г. и весной избранного председателем Гельсингфорсского Совета, позво- ляет увидеть, насколько порой отличалась траектория жизни представителей «комитетского класса» от обычного жизненного пути рядовых военнослужащих [9, с. 142; 18, с. 122].

В сложившейся системе двоевластия заключался огромный риск гражданской войны. Непрочность относительного гражданского мира, установившегося в обществе после Февральской революции, современники особенно остро почувствовали уже в дни Июньского кризиса. Для уставших от войны солдат действующей армии вопрос о мире стал одним из самых жгучих и наболевших политических вопросов . В конце мая солдаты Выборгского гарнизона дважды приходили на заседания I армейского съезда 42-го корпуса, угрожая разогнать «контрреволюционный съезд», если «там хоть один голос будет говорить о наступлении» [13, с. 78].

В это время на Сенатской площади Гельсингфорса регулярно проводились насчитывавшие до 20 тыс. человек воскресные митинги военнослужащих и русских рабочих. 21 июня присутствовавшие на таком митинге «единогласно» высказались против одобренного Петроградским Советом наступления на фронте, которое началось 18 июня по приказу Временного правительства. Участники митинга потребовали удаления из кабинета «10 министров-капиталистов» и немедленной передачи всей власти съезду Советов. В тот же день сходные требования выдвинула команда линейного корабля «Петропавловск», которая также настаивала на заключении отрекшегося Николая II в Кронштадтскую крепость, упразднении Государственной Думы и Государственного Совета как «царских правительственных органов» и опубликовании тайных союзнических договоров. В противном случае через 24 часа моряки грозили направить линкор в Петроград и поддержать свой ультиматум силой оружия [2, с. 101–103]. Характерно занесенное в дневник замечание И.И. Ренгар-тена о том, что еще 10 июня на демонстрации в Гельсингфорсе матросы «Петропавловска» несли «черное знамя с Адамовой головой и надписью “Смерть буржуям!”» [7, л. 26].

Все пункты резолюции команды «Петропавловска», за исключением последнего, ультимативного требования, 23 июня были поддержаны матросской секцией Гельсинг- форсского Совета. Однако на другой день депутаты Общего собрания 217 голосами против 64 при 32 воздержавшихся одобрили вынесенную фракцией эсеров резолюцию капитана К. Термикелова в поддержку начавшегося наступления и вслед за Петроградским Советом обещали свою помощь фронту [27].

«Страстный характер» носили и прения по вопросу об отношении к наступлению, обсуждавшемуся 23 июня на заседании дивизионного комитета 128-й пехотной дивизии. Одни высказывались в поддержку наступления как ведущего «к желанному миру и к закреплению нашей свободы», другие были против «какого бы то ни было наступления, при каких угодно обстоятельствах, против этой человеческой бойни». В резолюции, принятой большинством голосов, подчеркивалось, что начатое наступление «ведет к отвлечению сил и внимания русского народа от революции», «организует и закрепляет контрреволюцию в России». Депутаты выразили протест против наступления и предложили проходившему в эти дни I Всероссийскому съезду Советов остановить его и принять меры к скорейшему окончанию войны [3, с. 60].

Беспокоившее очевидцев предчувствие приближающейся гражданской войны отразилось в дневниковой записи Ренгартена от 25 июня: «после сообщения о наступлении 18 июня в Гельсингфорс из Петрограда пронесся слух, что Керенский убит (он на фронте)». «Теперь я узнал, что это неправда», – отметил офицер, завершив свои рассуждения напряженным вопросом: «Будет или не будет у нас гражданская война? Кажется, избежать ее очень трудно» [7, л. 26 об.]

Отчетливо проявившееся своеобразие политической обстановки в Гельсингфорсе позволило британскому исследователю И. Модсли назвать резолюции, принятые здесь русскими Советами и комитетами уже в конце июня, «настоящим началом Июльских дней на флоте», а события, случившиеся две недели спустя, – его логическим продолжением [40, p. 61]. По справедливому заключению историка, настроения русского Гельсингфорса к этому времени резко приняли влево, хотя большевики чаще следовали за движением рядовых военнослужащих, нежели были его вдохновителями [40, p. 66].

4 июля, когда большевики в Петрограде при содействии анархистов предприняли настоящий штурм власти, состоялось объединенное собрание общественных организаций Гельсингфорса, где Совет был представлен его исполкомом. Оно приняло с незначительными редакционными поправками резолюцию, предложенную большевиками, которая отмечала необходимость перехода всей власти к ЦИК Советов и образования ответственного перед ним исполнительного органа. Подтвердив требование, выдвинутое демонстрантами в российской столице, руководящие военные организации Финляндии вполне определенно выразили стремление воздействовать на политическую позицию центральных органов Советов. Несмотря на численное преобладание эсеров и меньшевиков в составе депутатского корпуса, Гельсингфорсский Совет поддержал решение, расходившееся с официальными установками этих социалистических партий. В.Н. Залежский, который представлял на этом заседании городскую большевистскую организацию, подчеркивает факт сильного давления на Совет со стороны «матросской и солдатской массы», что повлияло на результаты голосования [9, с. 168].

Центральное руководство Советов, состоявшее из умеренных социалистов, категорически отказалось создать свое правительство «без буржуазии», поскольку это могло спровоцировать гражданскую войну и привести к власти крайне левых. Совместными усилиями правительства и Советов выступление большевиков, организовавших вместе с анархистами политическую демонстрацию в Петрограде, было подавлено [15, с. 99–100].

Вслед за полученными из столицы разъяснениями Гельсингфорсский Совет выступил теперь с осуждением демонстрации и одобрением правительственных мер. 6 июля большинство его депутатов отказалось поддержать решение ЦКБФ (Центробалта) о приостановке издания газеты гельсингфорсских кадетов «Общее дело» и «задержании буржуазной прессы», поступающей в финляндскую столицу. 146 голосов против 107 было подано за резолюцию капитана И. Чекоидзе, которая предлагала Центробалту аннулировать свое постановление и просить ЦКБФ и «товарищей большевиков воздержаться от всяких мер против свободы слова и свободного распространения газет» [28].

Совет выступал организатором важнейших политических кампаний в Гельсингфорсе, в середине августа впервые большинством голосов его депутатов была принята большевистская резолюция по вопросу о независимости Финляндии. Партия эсеров, остававшаяся самой влиятельной в России, продолжала сохранять свои позиции в большинстве армейских частей на территории бывшего Великого княжества, тогда как флот определенно отдавал симпатии блоку большевиков и левых эсеров.

Антиправительственное выступление возглавлявшего тогда русскую армию генерала Л.Г. Корнилова, предпринятое в конце августа 1917 г. и оказавшееся неудачной попыткой ведения в России военной диктатуры для ликвидации двоевластия в стране, окончательно подорвало блок между политическими силами умеренных социалистов и либералов. События 27–31 августа, когда разворачивался заговор консервативных кругов российского общества против советских учреждений и социалистических партий с целью пресечения деятельности левых радикалов, современной исторической наукой расцениваются как трагические. После корниловского мятежа в условиях постоянного ухудшения социально-экономической ситуации в стране, падения авторитета правительства и радикализации Советов и комитетов гражданская война в России стала неизбежной.

Еще до начала корниловского выступления депутаты Гельсингфорсского Совета на общем собрании 26 августа заявили об угрозе «как со стороны поднявшей голову контрреволюции», так и со стороны перешедших в наступление германских войск, а также «величайшей опасности – охватившей Россию разрухи, которая грозила стране голодом» [29]. Накануне состоялся многотысячный митинг матросов и солдат на Сенатской площади в Гельсингфорсе. Как записал в дневнике И.И. Ренгартен, он проходил под лозунгами: «Долой Временное правительство, Советы, Керенского, буржуазию – все долой!» [32, с. 11].

В Гельсингфорсе после получения первых известий о начавшемся выступлении Корнилова были приняты экстренные меры, во многих местах вновь укрепившиеся Советы создавали революционные комитеты (ревкомы). 28 августа при Гельсингфорсском Совете, Областном комитете Финляндии и Цент-робалте создается Военно-революционный комитет (ВРК) под председательством левого эсера А.И. Ковригина. Комитет направил своих комиссаров во все воинские части и на все военные объекты, где те установили контроль [2, с. 189]. Комитеты по борьбе с «контрреволюцией» были созданы в Выборге, Або, Таммерфосе, Николайстаде (Вааса), Таваст-гусе (Хямеенлинна), Лахти, Фридрихсгаме (Ха-мина) и других гарнизонах Финляндии. Совет депутатов Або-Оландской укрепленной позиции назначил комиссаров местного революционного комитета в штабы позиции и або-олан-дского авиационного подразделения, в школу мотористов и в службу связи. Предписывалось, чтобы без их согласия не было отдано ни одно распоряжение, поскольку любой генерал или офицер находился под подозрением.

Дислоцированные в Финляндии армия и флот переставали быть силой, способной предотвратить гражданскую войну. По образному выражению Б.И. Колоницкого, «дело Корнилова» посодействовало «созданию инфраструктуры гражданской войны»: в обстановке кризиса «ревкомы производили самозахват ресурсов, устанавливали контроль над транспортом и телеграфом, запасами оружия, вводили цензуру» [15, с. 110–111]. Вопреки распространенному в советской историографии утверждению об определяющем влиянии большевистского слова на солдатские и матросские массы в период корниловского выступления, отечественные исследователи давно уже признали, что призывы большевиков к организованности зачастую не имели воздействия. Больше десяти высших офицеров Выборгского гарнизона, и в их числе командир 42-го корпуса генерал В.А. Орановский, стали жертвами солдатского самосуда в Выборге и окрестностях города.

В поступившем в части 29 августа обращении капитана Елизарова, временно избранного на эту командную должность, эксцессы в Выборге названы «печальными событиями», ставшими «результатом бессознательности и неорганизованности» солдат. Как корпусной командир, облеченный доверием

Совета рабочих и солдатских депутатов и армейского комитета, он заявил о недопустимости расстрелов и «самочинных арестов» без ведома полковых, бригадных, дивизионных и армейских комитетов [19, л. 2–2 об.]. Примечательно, что решения об арестах было позволено выносить солдатским комитетам не ниже полкового.

В период подавления корниловского мятежа исполком Гельсингфорсского Совета был заменен чрезвычайным органом – Гельсингфорсским Революционным комитетом, намного более влиятельным, поскольку в ведении Ревкома оказалась вся территория бывшего Великого княжества. Беспорядочные выступления русских солдат и матросов сыграли свою роль в радикализациии национальных устремлений жителей Финляндии [12; 30]. Воздействие русской политической культуры, во многом передававшейся через контакты финляндских социал-демократов с гарнизонными Советами и гарнизонными комитетами, в дальнейшем сказалось и на облике финских красногвардейцев, сохраненном на фотографиях периода гражданской войны 1918 г. в Финляндии. Полувоенное облачение, папиросы в зубах и пулеметные ленты через плечо позволяют безошибочно угадывать сторонников будущих красных – участников братоубийственной войны, которая уже стояла на пороге.

Результаты. Весной – летом 1917 г. солдатские и матросские комитеты стали важнейшим фактором, содействовавшим усилению революционного движения в Финляндии. Большинство их депутатов оставались беспартийными. Рядовые военнослужащие нередко делегировали право представлять свои интересы офицерам, пользовавшимся доверием, так в Гельсингфорсский Совет первого созыва были избраны охваченные революционными настроениями капитан 2-го ранга И.И. Рен-гартен, мичман С.А. Гарин, унтер-офицер Г.Л. Звонарев. В период своего формирования «комитетский класс», обозначившийся в финляндских войсках, разделял взгляды руководства эсеровской и меньшевистской партий. Эти особенности обусловили первоначальное соотношение сил в гарнизонных демократических организациях.

Со времени Апрельского и Июньского кризисов власти деятельность Советов и ко- митетов под давлением избирателей все больше подчинялась задачам политического характера, основными из которых стали руководство организованными выступлениями солдат и матросов, установление контроля над командным составом, меры по дальнейшей «демократизации» армии и флота. Размежевание политических сил в финляндских войсках, которое обозначилось в этом противостоянии и стало особенно заметным в «корниловские дни», привело к событиям, которые стали «прологом» Гражданской войны в России.

Если в июльские дни 1917 г. конфликт Временного правительства с политическими элитами Финляндии стал элементом кризиса власти в Российском государстве [33, с. 88–98], то корниловский мятеж особенно осложнил ситуацию, усилив сепаратистские настроения финляндцев. Нараставшее противостояние гарнизонных и флотских комитетов и Советов власти Временного правительства, в свою очередь, обусловило ослабление влияния центральной власти в регионе и во многом проложило путь к финляндской независимости.