Политическое лидерство в зеркале вьетнамской политической культуры

Российская академия народного хозяйства и государственного управления, Москва, Россия, ,

Russian Academy of National Economy and Public Administration, Moscow, Russia, ,

Изучение лидерства имеет глубокие корни и логически происходит от интереса к истории развития человеческого общества. Это так, поскольку феномен лидерства – это следствие внут-рисоциумных процессов, в основе которых лежит многообразие субъект-субъектных отношений, в том числе конфронтация, борьба за влияние. Авторитет, власть и подчинение напрямую относятся к лидерству и лидеру в качестве их атрибутов. Исследование именно политического лидерства целесообразно в связи с ростом глобальной комплексной нестабильности. То, что политические лидеры, находящиеся у власти, принимают на себя ответственность за окончательные решения, вряд ли повергается сомнению. Некоторые из таких решений определяют модель функционирования обществ, государств, даже мира на ближайшие годы. Данное обстоятельство обуславливает стойкий интерес ученых к изучению политического лидерства и определяет актуальность темы настоящего исследования.

На протяжении истории человечества мыслители и ученые неоднократно обращались к теме политического лидерства. Античные философы (Геродот, Плутарх, Платон, Аристотель и др.) создавали жизнеописания выдающихся современников и деятелей прошлого с целью определения роли лидера в истории, используя для этого историко-сравнительный метод. Н. Макиавелли, один из знаковых деятелей Возрождения, в «Государе» [1] сформулировал рекомендации для политиков, стремящихся к лидерству, по установленным им закономерностям в работах предшественников. Согласно ему главной целью и умением правителя, лидера, подобного «льву и лисе» бесстрашием и изворотливостью соответственно, является укрепление государства и собственного господства вне зависимости от методов достижения этой цели, поскольку государственные интересы стоят на порядок выше моральных норм в приоритетном отношении. Ф. Ницше как представитель более поздней философской мысли рассматривал лидера как нового типа человека - человека великого, или «сверхчеловека» [2]. В философии известна также концепция политических лидеров как двигателей истории, авторами которой являются Р. Эмерсон, Т. Карлейль.

Существуют разные типологии политического лидерства. Среди них функционально классическими могут быть признаны дифференцирующие исследуемый феномен по следующим признакам:

• -    по легитимации власти (М. Вебер): традиционное (по праву «божественного благословения» или рождения), рационально-легальное, или бюрократическое (на законном основании, то есть в результате демократических выборов), харизматическое (на основе выдающихся личностных качеств, обычно в период нестабильности и перемен);

• -    по цели (Р. Такер): консервативное (установка на сохранение существующего порядка); реформаторское (поддержка разноуровневых реформ в обществе); революционное (ориентация на фундаментальный пересмотр общественной системы);

• -    по взаимодействию с последователями (М. Дж. Херманн): независимое, которое представляет лидер-«знаменосец» (самостоятельный, имеет твердые цели и планы, определяемые его собственными убеждениями, а не влиянием сторонников); элитарное, в котором центральное место занимает лидер-«служитель» (следует интересам и ожиданиям только определенной группы, поскольку ее поддержка обеспечивает ему всеобщее признание); идейное, опирающееся на лидера-«торговца» (привлекает последователей, электорат своими идеями и программами, а для их реализации использует любую возможную поддержку); кризисное, которое репрезентируется лидером-«пожарным» (лучше всего проявляет себя в период социальной нестабильности, отлично чувствует требования времени);

• -    по масштабу и характеру преобразований, инициированных политическим лидером (Ж. Блондель) [3].

В целом типологий политического лидерства немало, при этом некоторые из них содержательно пересекаются. В числе прочих можно назвать: теорию черт, согласно которой лидерство определяется набором определенных характеристик; ситуационную теорию, которая объясняет формирование лидера обстоятельствами; теорию определяющей роли последователей/привер-женцев, по которой именно наличие сторонников создает лидера как такового; а также несколько психологических теорий. На практике реализация какого-либо типа или теории лидерства в «чистом» виде маловероятна, обычно практикуется смешанный алгоритм социального влияния, имеет место реализация своего рода синтетической теории лидерства, объединившей в себе сильные стороны всех других.

Во избежание недопонимания с читателем приведем некоторые из множества определений политического лидерства, в частности, те, которые отвечают задачам настоящего исследования. Итак, политическое лидерство представляет собой:

• 1)    «власть, осуществляемую одним или несколькими индивидами с тем, чтобы побудить членов нации к действиям» [4, с. 10, 12];

• 2)    «одну из форм влияния, авторитета, власти и контроля над другими, при этом влияние не является одномоментным, оно постоянно, явно, ощутимо и распространяется на более или менее широкие массы людей» [5, с. 232].

Следует сказать и о том, что ключевую роль в формировании лидерства как социального феномена играет мнение общественного большинства. Наличие сторонников у того или иного субъекта, претендующего на позиции ведущего, делает его лидером, позволяет ему через их сознание транслировать в общество свои убеждения, привлекая все новых неофитов и расширяя сферу своего влияния. Граждане являются носителями так называемой политической культуры государства. Исходя из своих представлений о «правильном вожде» и стиле руководства, они выбирают для своего сообщества лидера - официального, альтернативного или оппозиционного. Сказанное помогает обнаружить связь между двумя понятиями - «политическим лидерством» и «политической культурой», причем последнее определяет первое.

Что есть политическая культура? Понятие это возникло в западной научной традиции. Впервые оно упомянуто в работе XVIII в. «Идеи к философии истории человечества» немецкого просветителя И. Гердера, однако тогда политическая культура как термин не была введена в научный оборот за неимением определения.

Современная политическая мысль располагает многообразием трактовок понятия «политическая культура». Наиболее распространенная дефиниция связана с научной деятельностью американских политологов – Г. Алмонда и С. Вербы. В их исследовании «Гражданская культура» они определили политическую культуру как «систему ценностей, глубоко укоренившихся в сознании человека мотиваций или ориентаций и установок, регулирующих поведение людей в ситуациях, имеющих отношение к политике» [6].

Следует заключить, что политическая культура являет собой когнитивное представление, понимание и оценку обществом существующих в нем политической системы, процесса и курса.

В ряде толкований понятия «политическая культура» его значение расширено за счет включения в семантическое содержание новых компонентов – политического сознания и политического поведения. Что касается функций политической культуры по отношению к каждому члену общества в поле ее действия, то к основным из них относятся социализация, адаптация, интеграция, коммуникация, идентификация объекта и дальнейшая репродукция им элементов политической культуры для следующих поколений.

Политическая культура в силу специфики обозначаемого данным понятием общественного явления имеет множество характеристик, объединяющихся в одно целое. В связи с этим в науке существует несколько классификаций видов политической культуры. Наибольшую известность получила классическая, предложенная упомянутыми выше Г. Алмондом и С. Вербой. Они выделили три идеальных типа политической культуры на основе анализа политических систем Англии, США, Италии, ФРГ, Мексики, избрав определяющим критерием политическую осведомленность и активность: приходскую (провинциальную) политическую культуру, культуру подчинения (подданнический тип), культуру участия (партиципантный тип). В 1990-х гг. голландские ученые Ф. Хьюнкс и Ф. Хикспурс дополнили данную типологию новыми видами политической культуры, преимущественно активными, в то время как названные их предшественниками относились к более пассивным.

В соответствии с целями нашего исследования обратимся к рассмотрению политического лидерства в зеркале вьетнамской политической культуры.

Вьетнам сегодня – это страна с растущей экономикой, сильным централизованным управлением. Даже в условиях пандемии 2020 г. государство сохраняет темпы своего развития благодаря верной позиции властей, позволившей минимизировать случаи заражения COVID-19 и удержать низкий уровень смертности от этой инфекции на территории страны. Согласно статистике на апрель 2021 г. [7] во Вьетнаме за весь период пандемии зарегистрировано лишь 3 000 случаев заражения COVID-19 среди населения, 35 человек скончались. Это очень низкие значения на фоне общемировой ситуации с коронавирусом. Следствием применения особой, вьетнамской, управленческой стратегии, обеспечившей защиту граждан страны от вызовов времени, в том числе и в сфере здравоохранения, стал высокий уровень поддержки населением руководства страны, успешно справляющегося с глобальной турбулентностью современности, что составило основу для политической устойчивости и стабильности государства в целом. Сказанное позволяет говорить о том, что вьетнамская модель политического лидерства может рассматриваться в качестве образца системы управления для других государств.

Политическая культура Вьетнама как государства Азиатско-Тихоокеанского региона имеет характерные черты, общие для стран данного территориального объединения. При этом они дополнены национальной спецификой, берущей начало в традиции избирательного заимствования и адаптации инородных культурных элементов к существующим исконным, местным реалиям. Этому способствовали исторические предпосылки. Географическая близость с Китаем на севере обусловила сильное влияние конфуцианской культуры на социальную, экономическую и политическую структуру вьетнамского государства. Примерами тому могут служить такие общественные постулаты, как: сильная государственная власть, необходимость сохранения ее «лица», имиджа божественности и неприкосновенности, патримониальная государственность вне зависимости от политической системы и строя.

Можно отметить, что такие черты действительно можно обнаружить в политической культуре большинства государств Восточной Азии. Во Вьетнаме же, помимо этого, в сложившейся политической культуре явственно прослеживаются две яркие национальные черты: 1) высокий уровень участия населения в политическом процессе прямо пропорционален степени подотчетности власти народу; 2) активная гражданская позиция населения, основанная на патриотизме.

Под высоким уровнем политического участия народа подразумевается именно народное, общинное единство, сплоченность, а не индивидуально-гражданское проявление воли, что более привычно для западного общества. Сила народного единства и сплоченности особенно ярко выразилась во время волны последних протестов – в июне 2018 г., вызванных попыткой продвижения непопулярного проекта о создании особых экономических зон Вьетнама под сдачу иностранным агентам на 99 лет. Хотя в законопроекте не упоминался Китай, именно потенциальное засилье предпринимателей из Поднебесной вызвало недовольство вьетнамцев. Власти пошли навстречу протестующим – спорной инициативе не дали ход. Не последнюю роль в урегулировании подобного рода дискуссионных вопросов играет диалог власти и народных представителей – депутатов.

Таким образом, в целом вьетнамский народ в быту, в политическом самосознании и самоидентификации более устойчив и консервативен, нежели правительство, на чьи плечи ложится бремя внешней политики и привлечения иностранных инвестиций. И народ же является главным цензором в определении соответствия власти своим национальным ожиданиям. При этом бунт и протест все же являются крайней степенью демонстрации ущемленных интересов граждан, когда невозможно терпеть, поскольку стремление к стабильности в государстве, измученном войнами, велико.

Что касается высокой патриотической культуры, тесно связанной со сплоченностью народа, то она также касается глубинного и исторически укоренившегося инстинкта противостояния иностранному вторжению. Стремление к независимости и сохранению национальной идентичности зародилось в ходе затяжных китайских завоеваний Вьетнама со II в. до н. э. до XV в. н.э., когда последнее вьетнамское восстание поставило точку в попытках порабощения государства со стороны северных соседей и возвело на престол вьетнамскую династию Ле.

Сложившееся политическое сознание и поведение общества подкрепляет современная государственная политика мифологизации истории, связанная с традиционным культом предков, который не только выстоял при Коммунистической партии Вьетнама (КПВ), но и удачно имплементировался. Он по-прежнему является значимым для каждого вьетнамца в плане национальной самоидентичности, что, кстати, созвучно с традицией в соседнем Китае, который, прибегая к мифологизации истории, делает акцент на своем имперском величии и праве. Во Вьетнаме же культ общих предков-защитников нации – легендарных основателей государства и национальных героев эпохи китайского гнета, потом времен противостояния Франции, закончившихся свержением монархии и установлением власти КПВ, и войны с США в рамках холодной войны, где Вьетнам был на стороне СССР (но в меньшей мере), играет скрепляющую роль в консолидации народа, чья история представляется непрестанным отражением внешних враждебных сил.

Не зря вьетнамский государственный девиз содержит в себе формулировку базовых вьетнамских ценностей «Độс lập – Tự do – Hạnh phúc», или «Независимость – свобода – счастье», которая также нашла отражение во фразе великого вьетнамского государственного деятеля Хо Ши Мина, ставшей крылатой: «Нет ничего дороже независимости, свободы». Поэтому вполне закономерно, что классическим мерилом легитимности власти и политического лидера в глазах народа остается их способность обеспечить защиту населения страны, его независимость и благосостояние.

Охарактеризуем вьетнамское политическое лидерство, которое преимущественно представлено членами одной КПВ, находящейся у власти:

• –    это рационально-легальное лидерство с оттенком традиционного, поскольку имеет место отождествление хорошего управления государством с «небесным благословением», что созвучно с наличествующей политикой мифологизации истории; харизматическое лидерство не очень подходит КПВ на данном этапе;

• –    соблюдается баланс между лидерами – консерваторами и реформаторами, поскольку важно именно сочетание устойчивости и стабильности существующей политической системы с реформами в экономическом секторе, которое воспринимается как основа социального благополучия и успешного развития государства в целом;

• –    обеспечивается коммуникация между властью и народом с подотчетностью первой ко второму, поскольку граждане, имеющие довольно высокий уровень сплоченности и мобилизации в политическом процессе, ожидают от управляющих слоев общества обеспечения социальнополитической устойчивости и стабильности государства, экономического роста и национальной безопасности.

В заключение отметим, что модель вьетнамского политического лидерства оправдывает свое использование высокой эффективностью и действительно может рассматриваться в качестве потенциального образца системы управления для других государств.