Попытка учреждения Санкт-Петербургского Православного Церковного Братства (1864–1865)

Архиепископ Владимир (Петров) (1828–1897)

Священник Александр Гумилевский (1830–1869)

монографии Сергея Викторовича Римского2. В нашем исследовании мы в основном опираемся на документы, обнаруженные в РО ИРЛИ (Пушкинский Дом) и ОР РНБ.

Братства, которые в ΧVΙ–ΧVΙΙΙ вв. на территории Западной Руси были оплотом православной общественной жизни, к ΧΙΧ в. уже в рамках Российской империи являлись негласными собраниями прихожан и не были заметным общественным явлением. «Братское движение» начало развиваться с 60-х гг. XIX в. и шло в ногу с формированием многих церковно-общественных организаций: приходских советов, обществ попечительства бедным, приходских благотворительных попечительств и братств. Например, одним из первых в этом процессе возникло Общество вспоможения беднейшим православным церквам, учредителями которого выступили графини Е. С. Бутурлина, Е. Тизенгаузен, Е. Кушелева, а покровителем его стала императрица. В качестве примеров приходских благотворительных обществ можно привести Попечительство приходским бедным при Казанском храме у Калужских ворот в Москве, которое начало свою деятельность с 1862 г. по инициативе священника Алексея, впоследствии архиепископа Амвросия (Ключарева)3. В Петербурге с 1863 г. одним из первых начало, неофициально, функционировать Христорождественское Александро-Иосифовское благотворительное братство при Христорождественском храме в Песках, под руководством священника Александра Гумилевского4. Особенностью же «братского движения» была именно его ориентация на исторический пример братств Западной Руси, а значит, их целью была не столько благотворительность, сколько миссионерская и апологетическая работа. Инициаторами таких братств выступало в основном духовенство5, а местные государственные власти содействовали

Князь Николай Сергеевич Голицын, 2 ноября 1862 г.

Степан Анисимович Бурачек с супругой, 29 июня 1863 г.

происходящему. Массовое создание братств в юго-западных губерниях, а также польское восстание подтолкнули центральное правительство регламентировать эту церковную инициативу. После обсуждения проблемы, 8 мая 1864 г. были утверждены основные правила для устройства таких братств6.

В качестве целей было определено следующее: поддержка Православной Церкви, противодействие посягательствам на ее права, создание и украшение храмов, христианская благотворительность и духовное просвещение. Братства учреждались по благословению местного архиерея на основании составленного братчиками устава. Но «не допускается причисление к предметам ведомства или занятий братств таких дел, которые выходили бы из круга деятельности, определенного статьей 1-ю настоящих правил»7. Подобная регламентация формализовывала свободную инициативу православного населения, четко определяя формат и сферы деятельности. Вдобавок, составители правил подразумевали именно западные губернии, что было впоследствии дополнительно прописано законом от 8 мая 1865 г. Тем не менее, для некоторых петербуржцев именно правила 1864 г. стали важной причиной, подстегнувшей намерение реализовать уже «витавшую в воздухе» идею центрального церковного сообщества.

Идея создать Братство зародилась в начале лета 1864 г. Как сообщал К. В. Харлампович, учреждение его планировалось в кружке известного военного историка князя Николая Сергеевича Голицына8. Ближайшими его сподвижниками в этом деле были друзья, отставные военные и публицисты Стефан Анисимович Бурачек и Александр Павлович Башуцкий.

Для его учреждения была проделана серьезная работа. Проект Братства прошел несколько этапов прежде, чем был отправлен на рассмотрение в Святейший Синод. В личном фонде С. А. Бурачка в РО ИРЛИ нами были обнаружены разные варианты проекта устава с замечаниями к нему. Такая кропотливость и основательность была присуща его учредителям.

Первые наброски проекта устава Братства, по-видимому, были предприняты С. А. Бурачком, и сохранились в его архиве под названием «Отрывок из устава церковно-православного братства»9. Исходя из текста, можно предположить, что это был его личный вариант проекта Братства, который характеризирует его взгляды на церковно-общественные проблемы. Данные отрывки были составлены примерно в июле 1864 г. Рукопись не датирована, но это точно не записка к «литографированному проекту» (см. ниже), а именно отрывки одного из первых изначальных вариантов, так как в нем есть места, которые встречаются и в самом «литографированном проекте», разве только что со стилистическими правками. Проект насыщен строгим военизированным тоном. Автор предлагает богословским специалистам создать некую символическую книгу — «Исповедание веры Церковно-православного братства», перед которой все бы приносили присягу, что необходимо «для водворения единомыслия и единодушия в Братстве»10. Также он считает необходимым создать систему общественного нравственного контроля населения. «В видах назидания веры, и добрых нравов» предполагалось строгое воспитание детей гувернантками, организация надзора за неправославной прислугой, за работниками фабрик, за «народными гульбищами» и «питейными вертепами» и т. п.11 Все представители отдельных знамен (отделений) на собрании братства должны были садиться четко по определенным местам12. В таком духе составлены и последующие параграфы. Подобный церемониал по-своему отражает тоску отставного военного моряка по своим военным годам. Этот «военизированный дух» в более мягких формах присутствует и в последующих вариантах устава. Проект Бурачка не получил дальнейшего развития, и лишь незначительно был использован Н. С. Голицыным для «литографированного варианта».

В течение июля-августа 1864 г. сведения о планируемом Братстве распространялись из уст в уста. Поскольку дело было церковного характера, то было естественно обратиться за поддержкой к духовным лицам, которые могли бы поспособствовать учреждению Братства. Из писем видно, что основные деловые отношения вышеупомянутых инициаторов Братства с духовенством касались вопросов издательской деятельности и цензуры. Учредители были в хороших отношениях с профессурой и священнослужителями Санкт-Петербургской духовной академии, иногда посещали богослужения в ее храме, и ранее даже пытались организовать совместное издание церковного листка «Соперник» при участии ректора архимандрита, впоследствии епископа Феофана (Говорова), но дело не увенчалось успехом. «Не поедите ли завтра <…> в Академию к обедне, хорошо бы. Тут будет и Кн. Голицын; после обедни зашли бы к ректору и составили бы план, по листку, по периодичности…»13, — писал А. П. Башуцкий С. А. Бурачку. По тому же пути решили идти и в случае с Братством, опираясь в основном на авторитет академических кругов. В этой связи неудивительно, что представители академии наряду с ведущим духовенством столицы, которое

Первый страница «литографированного проекта» устава Братства. РО ИРЛИ. Ф. 34. Оп. 1. № 356. Л. 1

всегда было в общении с интеллигентскими кругами, стали первыми «привлеченными экспертами».

Духовные академии были важными элементами церковно-общественной жизни эпохи. Привлечение профессоров к деятельности в какой-нибудь организации резко поднимало ее качественный и авторитетный уровень, так что церковные организации старались взаимодействовать с академиями и Петербурге и в других городах. К примеру, профессора Киевской духовной академии принимали активное участие в деятельности Киевского религиозно-просветительского общества14.

Начиная с середины августа, проходили встречи, на которых целенаправленно обсуждалась идея Братства. Большинство из них представляли собой небольшие собрания единомышленников и друзей. «…Видите ли, отец мой, как трудно писать устав … сколько же мы пишем их всякую субботу для всех?»15, — говорил А. П. Башуцкий В. И. Аскоченскому. Проходили собрания у С. А. Бурачка16, и Н. С. Голицын называл его «председателем»17. Широкий круг духовенства и светских лиц для одобрения и дальнейшей разработки проекта приглашался 16 августа, 20 сентября, в средине октября. Обстановка на подобных собраниях была разнообразной: от конструктивного диалога до эмоциональных перепалок. Об одном из таких собраний А. П. Башуцкий написал: «После прений и чтений я очутился решительно без горла, т. е. без возможности издать какой-либо глас, — аки тварь бессловесная!»18.

Первое собрание для обсуждения возможного проекта прошло 16 августа 1864 г. Тогда был предложен вариант устава, который вызвал значительные «возражения»19. Видимо, перед мероприятием участники еще не были подробно ознакомлены с текстом проекта. Никаких сведений о том, кто на нем присутствовал нет, однако есть косвенные свидетельства о возможных участниках. В ближайшем письме после собрания Голицын просил Бурачка «отлучить от нашего общения по этому делу <…> всех ученых монахов, священников, Академиков…»20. В частности, в письме упоминались: ректор академии архимандрит, впоследствии епископ Иоанн (Соколов), архимандрит Владимир (Петров), священник Иоанн Никитич Полисадов, протоиерей Василий Петрович Полисадов, профессор Михаил Осипович Коялович, священник Николай Никитич Делицын, а также протоиерей Михаил Измайлович Богословский. Последний, впрочем, на мероприятии точно не присутствовал. На приглашение в собрание 16 августа главный священник армии и флота протоиерей Михаил Богословский ответил отказом, извиняясь при этом, что не сможет присутствовать: «Приглашение Ваше в собрание для обсуждения проекта Устава Братства поставил себе в великую честь…»21. Раздосадованный Н. С. Голицын отреагировал довольно резко на отказ, при этом писал нарочито негативно и о других лицах, так что многие из вышеперечисленных, вероятно, тоже не присутствовали на собрании. Более-менее позитивной оценки заслужили архимандрит Владимир, священник Н. Н. Делицын и один из Полисадовых22. Несмотря на такой тон письма, это был скорее эмоциональный порыв Н. С. Голицына. Уже через неделю он спокойно просил отправить печатный вариант ректору архимандриту Иоанну и другим духовным лицам23.

• 17 августа проект устава Братства был отправлен в печать. Мы не можем утверждать, что этот вариант полностью совпадает с тем, который обсуждали на собрании 16 августа. Возможно, они отличались. Печатный «Проект устава Санкт-Петербургского православного церковного братства»²⁴ является первым полным сохранившимся вариантом устава. В большинстве документов он упоминается как «литографированный». Из всех обнаруженных проектов этот самый объемный — 79 страниц. Текст специально расположен таким образом, чтобы можно было по бокам вписывать свои комментарии. На экземпляре, который находиться в личном собрании С. А. Бурачка, в нескольких местах есть его замечания, которые уточняют некоторые технические моменты голосования, предпочитая более демократические варианты. Хотя по форме и структуре данный документ является уставом, т. е. юридическим документом, по объему и детальности пунктов он более похож на обширную программу развития церковно-общественной деятельности по всей стране в рамках «братского движения». Четкость и подробная регламентация проекта отражает «военный склад» его составителя. Подобным же военным характером мы могли бы объяснить резкость некоторых фраз. В уставе неоднократно говориться о патриотической цели и пользе государства от подобного Братства. Предполагалась печать Братства с надписью: «Сим победиши».

Предполагалось, что Братство будет находится под Высочайшим покровительством и под попечительством Петербургского митрополита. Структуру управления и принятия решений хотели сделать демократичной. Предполагалось, что все решения будет принимать избираемый Общим собранием Совет, специально оговаривалась вовлеченность женщин в управление. Предполагался свой внутренний цензурный комитет для изданий Братства. В проекте обширно описываются права и обязанности братчиков, среди которых стоит обратить внимание на строгую систему членских взносов, обязательность исполнения поручений Совета и высокую степень вероятности исключения из Братства. В проекте перечисляется цели деятельности Братства, которые совпадают с целями братств, опубликованными в основных правилах 8 мая 1864 г. «Меры и средства к достижению целей Братства» были самого широкого круга: способствовать благосостоянию монастырей и церквей, снабжать утварью, возводить и обеспечивать охрану часовен; собирать у братчиков сведения о нуждах, совершать обзоры храмов монастырей и церковных учреждений вне Петербурга; выступать ходатаями за церковные нужды в любых инстанциях; совершать дела благотворительности и милосердия в Петербурге; поддерживать другие братства; распространять духовное образование и православное воспитание в народе и искоренять суеверия, создавать и улучшать церковные школы, приюты, училища, издавать учебные православные пособия; доставлять каждому христианину именную икону и наперсный крест; противодействовать посягательствам на права Православной Церкви со стороны иноверцев, инославных, раскольников, еретиков, атеистов, язычников, «уничтожать [их] всеми возможными средствами, общими законами государства»; составлять и публиковать в журналах и газетах ответы и объяснения на все нападки против Церкви, издавать свои апологетические журналы; способствовать церковным миссиям в проповеди Евангелия, финансово, организационно, в поиске миссионеров. Особо важной задачей в проекте были представлены мероприятия по «сближению членов братств страны на пользу церкви Православной»25. В проекте была предложена система поиска финансирования и тщательно расписаны все обязанность должностных лиц Братства: членов Собрания, Совета, комиссий, отделений; председателей, делопроизводителя, казначея и др. Более подробный анализ содержания данного проекта будет представлен в последующих публикациях.

Этот проект был распечатан в количестве 25 экземпляров для дальнейшего распространения. Было принято решение разослать его заинтересованным лицам с просьбой, предоставить комментарии и замечания. Помимо этого, были дополнительно напечатаны основные правила от 8 мая 1864 г., а также объяснительная записка Н. С. Голицына и записка А. П. Башуцкого. Тираж для дальнейшего распространения был разделен между С. А. Бурачком, Н. С. Голицыным и А. П. Башуцким.

Несколько слов стоит сказать, о тех, кому планировалось отправить данный проект и почему. Среди них были митрополит Киевский Арсений (Москвин) и архиепископ Рижский Платон (Городецкий)26, которые посещали в этот период заседания Святейшего Синода и могли бы посодействовать его одобрению. Проект был отправлен инспектору столичной академии архимандриту Владимиру (Петрову), поскольку он был хорошо знаком с миссионерской деятельностью в Сибири, а также активно занимался поддержкой крещенных евреев в Петербурге. Впоследствии у архимандрита в личном архиве был выявлен этот литографированный проект с его комментариями и отдельной объяснительной запиской27. Профессора академии М. О. Коялович и Василий Николаевич Карпов были привлечены как специалисты по истории братств Западной Руси. Экземпляр устава был отправлен епископу Ладожскому Герасиму (Доброседову), на поддержку которого особо надеялись28. Между прочим, именно епископ Герасим через год станет первым председателем Совета Миссионерского общества. Священники Н. Н. Делицын и И. Н. Полисадов были известными деятелями в сфере церковной благотворительности. Первый состоялся как основатель Общества вспомоществования приходским бедным при Благовещенской церкви на Васильевском острове29, второй — как одаренный проповедник и настоятель домового храма царя Константина и царицы Елены в гимназии Императорского человеколюбивого общества. Также были привлечены «отцы Назарий и Агапит»30, которые, вероятно, были монахами Александро-Невской Лавры. Последний, по мнению Голицына «…вполне сочувствует мысли о Братстве»31.

Примечательно, что к проекту не был привлечен один из деятелей консервативного лагеря, яркий и довольно известный публицист Виктор Ипатьевич Аскоченский. Он был близок трем основным учредителям Братства. Аскоченский на заре своей карьеры писателя еще в 40-х гг. публиковал свои статьи в журнале С. А. Бурачка «Маяк»32; А. П. Башуцкий рисовал иллюстрации к журналу В. И. Аскоченского

«Домашняя беседа»33; а в письмах Н. С. Голицына он периодически фигурирует в связи с полемикой между консервативными и либеральными публицистами34. Тем не менее, разделявший точку зрения духовенства на проект Аскоченский был «исключен из братства» еще на этапе обсуждения устава. Более того, от него информация о деятельности Братства скрывалась: «Ни о чем другом [связанном с братством,] ни звука, ни намека»35. Такое отношение было отчасти вызвано тем, что Аскочен-ский не интересовался темой братств. В его журнале крайне редко поднимается эта тематика, при том, что основные статьи касалась именно Западного региона страны. Но здесь имело место и специфическое отношение к неоднозначной личности В. И. Аскоченского: сочувственное, но презрительное36. Личные отношения впоследствии стали одной из причин противостояния и полемики между журналом В. И. Аскоченского и Советом Миссионерского общества в Петербурге, председателем которого был Н. С. Голицын37.

Учредители надеялись найти себе поддержку и среди высших светских кругов. Все трое активно обсуждали возможность обращения к Ольге Ивановне Орловой-Давыдовой, а через нее и к князю Александру Ивановичу Барятинскому38. Последний, в свою очередь, был в близких отношениях с митрополитом Исидором (Никольским), который до своего перевода на Санкт-Петербургскую кафедру был экзархом в Грузии (1844–1858). Совместно с митрополитом, А. И. Барятинский пришел к необходимости создания «Общества восстановления православного христианства на Кавказе». Так, об этом А. П. Башуцкий писал Бурачку: «…князь, на Кавказе создавший сам общество для восстановления христианства, чрезвычайно хорошо понимает всю важность обществ или братств, для поддержания истинного православия ныне. В государстве, где так много элементов, партий, ухищрений к его вреду и разрушению; — что князь сделавший для Кавказа великое (будет оно) дело, не откажет конечно помочь своим влиянием и этому. Что зная какое глубокое уважение питает СПб Митрополит к мнениям и взгляду Князя на государственные вопросы. Вы просите графиню отправить Князю экземпляр и просить его письмом к митрополиту поддержать это начинающееся благое дело»39. Скорее всего, идея была реализована, поскольку князь Голицын доставил проект и самому графу Владимиру Петровичу Орлову-Давыдову. Также проект устава вместе с запиской от Бурачка был лично доставлен чиновнику генерал-лейтенанту Евгению Николаевичу Норову40. Кроме того, документ через о. Агапита был доставлен некому «купцу Лихачеву, который составлял проект большого С[анкт-] п[етер]бургского попечительства о бедных». На данный момент личность купца установить не удалось. Также планировалось передать проект известному в церковной среде светскому писателю Андрею Николаевичу Муравьеву, так как он стал первым председателем Свято-Владимирского братства в Киеве, которое уже начало свою деятельность. Передан проект был также генерал-майору Льву Павловичу Батюшкову41 и чиновнику Министерства иностранных дел Помпею Николаевичу Батюшкову, являвшемуся большим специалистов в делах Западного края. Также его отправили некому Васильеву, личность которого установить не удалось42.

Помимо вышеперечисленных лиц к обсуждению проекта был приглашен активный молодой священник Леонид Петров. Это был яркий священнослужитель своего времени. Уже в 1860 г. у него скоропостижно скончалась супруга, вследствие чего ему неоднократно предлагали стать епископом. Священник Леонид был одним из первых священнослужителей, согласившихся бесплатно преподавать Закон Божий в воскресных школах для народа43, которые создавались в Петербурге с начала 1860-х гг. Около 1869 г. известный педагог Константин Дмитриевич Ушинский предлагал ему стать законоучителем в Смольном институте благородных девиц. Отец Леонид был знаком со С. А. Бурачком через своих родственников44.

Сохранился отзыв священника Леонида Петрова на проект Братства, датируемый 4 сентября 1864 г. Хотя духовенство в целом само старалось вовлекать интеллигенцию в общественные церковные начинания, в данной ситуации отношение духовенства было отрицательным. Первые же строки отзыва показывают, как активные священнослужители воспринимали все это движение вокруг Братства: «… идея братства, как она выражена в проекте устава, слишком обширна <…> вижу на практике, как редко осуществляются обширные планы…»45. Автор оговаривает, что при такой регламентации Братство может быть «Министерством», а не реальным плодом волеизъявления и ревности верующих. Ориентироваться на братства западной Руси прошедших веков неправильно, необходимо создавать что-то новое. Данный отзыв хорошо характеризует не только реакцию священников, но отчасти и самих составителей, которые больше занимались обсуждениями, чем реальной помощью Православной Церкви.

Заметим, что учредители вполне осознавали широту предполагаемой деятельности Братства, однако продолжали настаивать на своем. Вот как об этом Голицын писал Бурачку: «Другое дело — обширность программы и устава: согласиться с о. Петровым точно — эта обширность перепугала первых, перепугает и последующих — разумеется особенно духовных <…> а за ними пожалуй и гражданских. — Но на что же Бог человеку и разум дал? Мы тотчас же можем написать прекоротенький Устав на 2-х страничках, не входя не в какие подробности и сказав только, что Братство желает и будет стараться по мере сил, средств, и способов стремиться к достижению 5-ти целей, указанных в основных правилах. А устройство Братства дать самое простое и несложное: взяв только сущность нашего проекта, без всяких подробностей. А потом — разве нельзя каждый год расширять понемногу и деятельность Братства и его Устав? Весьма и весьма можно, и самые основные правила это допускают. Обширность программы и Устава — есть просто коварная ложь в устах Академиков:

прочтите Устав Географическаго и всех других Обществ; Какова сразу обширность их программы!»46. Но первые неудачи не сломили инициаторов дела. Башуцкий уверял Бурачка: «… со своей стороны чрезвычайно знаем, что этого рода демонстрации, суть самые лучшие подспория и необходимости братства и того, что оно первой своей ракетой попало прямо в больное место; что за сим явится как надлежит по разуму и закону, серьезно; и если будут пререкания, то будут и ответы о том всех, кому подобает, за сим всем почесть и честь <…> Дело решить бы, а не критиковать»47. Объяснительная записка Н. С. Голицына, разосланная вместе с печатным проектом, была посвящена «братствам, широте их деятельности». Это был своеобразный контраргумент против обвинения в масштабности проекта. Правда, А. П. Башуцкий отдельно сетовал на то, что этого не нужно было делать. По его мнению, стоило подождать и предъявить эту записку на одном из заседаний как «рогатый аргумент» в пользу Братства48.

Через какое-то время, после того как устав был разослан, начали постепенно поступать отзывы и замечания. Сводкой этих комментариев занимались А. П. Башуцкий и Н. С. Голицын. На их основании в течение примерно 10 дней после первого собрания А. П. Башуцкий составил огромный проект и передал его на корректуру Н. С. Голицыну, который посчитал его хорошим, но многословным, и начал редактировать по своему усмотрению49. Сам Н. С. Голицын в этот период, август-октябрь, в основном находился в Павловске. К 10-м числам сентября новый вариант устава был готов, но, видимо, А. П. Башуцкий захотел на общем собрании предоставить именно свой проект. Из-за этого в одном из писем С. А. Бурачку Н. С. Голицын сравнивает их проекты, резко выступая против проекта друга. Если проект Н. С. Голицына называли обширным, то проект Башуцкого, по мнению князя, был огромным и плохо структурированным, «перемешанным»50. Тем временем в Петербурге на квартире Бурачка продолжались заседания и обсуждения. Второе многолюдное собрание прошло 20 сентября 1864 г., и на нем рассматривали новый вариант устава Н. С. Голицына.

Замечания духовенства были учтены, и проект был значительно уменьшен. Сократили планируемый административный аппарат, но не предполагаемые сферы деятельности Братства. Следующие два документа, обнаруженные в рукописном отделе: «Проект устава Петербургского Православного Церковного Братства Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского»51 и «Проект устава С.-Петербургского Православного Церковного Братства Преподобного Исаакия Далматского и Св. Благоверного Великого Князя Александра-Невского»52, очевидно, являются черновым и чистовым вариантом. Первый сильно почеркан и переписан, а второй аккуратно и каллиграфично оформлен, хотя и на нем есть пометки карандашем. Вопросы управления будущего Братства все равно представляли собой весьма сложную схему, в которую были включены и Петербургский митрополит, и его помощники из членов Братства, и Общий Совет, и Особенные Советы (женский и мужской), и Общие собрания, и ряд комиссий, три делопроизводителя, казначей. Вдобавок, у всех этих органов непростая схема выборов и взаимодействия. Но главное — не были прописаны четко границы деятельности Братства. Предполагалось, что под его началом будут объединены все другие братства Санкт-Петербурга. При этом оно как бы имело право действовать по всей территории империи: как в противовес католикам на Западе, так и в отношении

Исаакиевский собор язычников Сибири. Братство хотели приписать к Александро-Невской Лавре или Исаакиевскому собору, т. е. к главному монастырю или центральному собору страны, в которых была бы отдельная кружка для пожертвований в пользу Братства.

Нет четких сведений, каким образом в дальнейшем проходило обсуждение проекта, но, очевидно, дискуссии продолжались. «Кабы да если бы в день Покрова Пресвятой Богородицы 1-го октября, после обедни, представить проект Митропо-литу!»53, — безрезультатно надеялся Н. С. Голицын. Есть еще упоминание о бурном собрании в середине октября54.

Окончательный вариант был уменьшен еще в два раза, прежде чем его отправили на одобрение петербургскому митрополиту. В ОР РНБ хранится итоговый вариант «Проекта Устава С.-Петербургского Православного Церковного Братства», который подписан только князем Н. С. Голицыным55. Структура управления Братством была значительно упрощена. Устав подчеркивает значимость петербургского митрополита — Попечителя, который и считался последней инстанцией. В итоге, данный проект устава существенно отличался от устава других миссионерско-апологетических братств только пятым параграфом: «…нравственные средства [воздействия на общество]: сближение и тесное соединение на пользу Православной церкви членов Санкт-Петербургского братства, и всех благочестивых преданных церкви лиц всех сословий и званий и в Санкт-Петербурге и в других местах России; действие на общество путем гласности, посредством изданий братства сообразных его духом и целям»56. Сложно сказать, когда именно проект был подан епархиальному начальству на утверждение. Во всяком случае, на рассмотрении у митрополита он оказался только в самом конце 1864 г. Правящий архиерей, в свою очередь, был обязан согласовать этот проект с гражданским начальством.

В учреждении Братства было отказано. Духовное начальство не смогло или не захотело положительно согласовать проект со светскими чиновниками. Вслед за этим была составлена объяснительная записка ревнителей дела57. Помимо Н. С. Голицына ее подписали надворный советник Александр Максимов, надворный советник Евгений [Махин], отставной военный Николай Максимович Гайдовский-Потапович и некий Василий Васильевич58. В начале текста перечисляются аргументы против Братства. Например, согласно одному из них, правила 8 мая предназначены для западных губерний, такое братство в Петербурге не нужно, оно имеет слишком обширные цели. Составители записки последовательно и обширно развенчивают подобные обвинения, однако характер их аргументов можно назвать изящным и литературным, поскольку никаких новых содержательных аргументов в сравнение с тем, что обсуждалось на собраниях, не было предоставлено.

Помимо основной темы записка содержит интересные замечания, хорошо характеризующие особенности церковно-государственных отношений того времени. Описываемый период в целом отмечен либерализацией законодательства по отношению к «вольным ассоциациям» художников, ученых, промышленников и т. п., но Церковь и церковные организации все также оставались под строгим контролем. «Почему же единению благочестивых православных противопоставляются затруднения и даже препятствия, тогда как единению вольнодумцев в мыслях и чувствах, выражаемых даже гласно, не только не противопоставляется никаких препятствий, но и самых малых затруднений? <…> Со стороны духовного начальства наиболее бы следовало видеть не затруднений, а всякой готовности и содействия к учреждению братства в столице Русской»59. О том, что именно духовные власти не дали ход делу, свидетельствует выписка из отношения Главного начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии от 27 января 1865 г., в которой, помимо аргументов против Братства, утверждалось: «…От епархиального же начальства зависит утвердить или не утвердить означенное братство»60.

Точку в данном процессе поставил Министр внутренних дел Петр Александрович Валуев61. Его письмо перекликается во многом с предыдущей выпиской. Министр поставил перед собой два вопроса: необходимо ли такое Братство в Петербурге и соответствует ли проект утвержденным 8 мая 1864 г. правилам. Его рассуждения по первому вопросу сводятся к утверждению: и светские, и духовные власти вполне справляются со своими задачами, часть которых предполагалось решать Братству. По второму же вопросу чиновник считал, что центральный статус Братства и его стремление издавать свой журнал «окончательно уклоняет проект от Высочайше одобренных основных правил»62.

Первый аргумент является ярким свидетельством того, что светское начальство просто не хотело дать ход некой дополнительной структурной организации, помимо обычных братств. Второй же аргумент, на первый взгляд, кажется необоснованным: «С практической стороны нельзя ожидать особой пользы от журнала или газеты, который будет издаваться братством, наряду с сочинениями лиц, специально посвящающих себя духовной литературе. На практике, такие издания, легко может быть, поставит издателей в затруднительное положение и без всякого сомнения подарит лишь повод к неуместной и неприличной полемике»63. Но данное замечание необходимо рассмотреть в свете тогдашней цензурной политики. В этот период обсуждался вопрос запрета Святейшим Синодом печатать в светских журналах духовные статьи. В архиве С. А. Бурачка сохранилось большое письмо-доклад конца 1864 г., который он попытался доставить в Святейший Синод через митрополита Арсения (Москвина), на что получил отказ. Публицист считает вредным подобный запрет и указывает на необходимость, наоборот, в светских журналах отстаивать достойное имя Церкви и защищать веру64. Под словами «такое издание <…> поставит издателей в затруднительное положение» подразумевались именно претензии со стороны цензурных органов. Заметим, что данное письмо было написано за два месяца до принятия Временных правил о цензуре и печати 6 апреля 1865 г., которые составлял как раз П. А. Валуев. Согласно этим правилам происходило существенное смягчение гражданской цензуры65.

Из письма П. А. Валуева лишь косвенно следует, что причиной отказа в учреждении Братства послужил аргумент — принятые основные правила имеют отношение исключительно к западным и юго-западным губерниям. Однако в общегосударственном контексте такое основание отказа выходит на первый план, поскольку важнейшей причиной, побудившей правительство издать основные привила для братств 1864 г., было польское восстание66, и православные братства хотели использовать как противодействие подобным инцидентам. Закон (Положение) от 8 мая 1865 г. действительно ограничил создание подобных братств, определив их местностью западные губернии империи. «…Св. Синод и столичная гражданская администрация; духовенство в Петербурге самое обеспеченное и образованное, а потому способно самостоятельно быть охранителем Православия от посягательств иноверцев…»67. В конце письма П. А. Валуев признал, что при пересмотре проекта «… признал бы учреждение такого братства полезным и в Петербурге…»68, но дальнейших попыток не последовало. Таким образом, инициатива создать централизованное Братство в Петербурге потерпела неудачу69.

На фоне приведенных исторических примеров события, связанные с попыткой учреждения Центрального Братства, требуют рассмотрения косвенных причин неудачи данной инициативы.

Во-первых, содержание всех вариантов устава отдает определенным формализмом, на что и обратили внимание представители петербургского духовенства. «…Тут идет речь о формальности, а известно, что можно соблюсти все формальности, не подвинув дела ни на шаг, и всем будет казаться, что дело подвигается. Не лучше было бы, вместо того, чтобы подробно определять деятельность Братства, с первой же минуты начать эту деятельность»70, — писал священник Леонид Петров. Таким образом, предвзятое отношение духовных властей можно объяснить не только стремлением сохранить свою и без того ущемленную светской номенклатурой власть, но и сомнением в реальной пользе братств. Профессор Николай Александрович Заозерский в конце XIX в. писал: «…церковные братства в западной Руси были вызваны особыми, чрезвычайными обстоятельствами <…> они дружною толпою шли на защиту своей веры и народности: эта защита была не какою-либо их идеею, явившеюся плодом каких-либо соображений, отвлеченного мышления, богословского-догматических убеждений или политических рассчетов, а просто была для них необходимостью <…> Мы с вами <…> в настоящее время находимся в совершенно ином положении… оплачивая в настоящее время аккуратно каждый год свой членский взнос, состоя кроме этого казначеем, секретарем, или членом правления братства безвозмездно — чести ради токмо, оказывая братству сверх того и еще кое-какие мелкие услуги, своим, например, литературным трудом, мы ощущаем в себе уже некоторое самодовольство, мня, что приносим на алтарь церкви и отечества некоторую жертву…»71. Еще более ярко выразил подобные недостатки инициативы с Братством наблюдатель событий В. И. Аскоченский: «Я как-то плохо верю в прочность и существование этих братств, явившихся почти во всех концах России: что-то уж больно ретиво принимаются за такое дело, что-то проворно уж обещают себе и нам великие результаты от миссионерской деятельности наших братств <…> Мы, знаете, уж так напуганы разного рода проектами и предприятиями, разлетевшимися дымом, что и в этом случае с трудом можем доверять…»72. Подобные мнения о деятельности братств отражают проблему формализма в церковных объединениях, которая тесно связана с недобросовестностью участников. Дальнейшие события в Миссионерском обществе ярко свидетельствуют, что инициаторы Братства отличались недобросовестностью и предвзятостью к духовенству, поскольку в конфликте в Алтайской духовной миссии они поддержали одиозного купца Афанасия Григорьевича Малькова, а не своего бывшего коллегу архимандрита Владимира (Петрова).

Большинство других церковных объединений одобрялись как раз потому, что их инициаторами выступали авторитетные священнослужители, т. е. «свои люди». Когда инициаторами-координаторами обществ выступало духовенство, то духовные власти не только одобряли, но решительно поддерживали такие начинания. В качестве примера можно привести общества религиозно-просветительского характера, возникшие впоследствии как инициатива духовенства и в Петербурге, и в других городах73. Ситуацию же с Братством мы можем рассматривать как показатель сословной обособленности и разобщенности между интеллигенцией и духовенством. «В древние братства потому допускались и мирские люди, что духовенство находилось под страшным гнетом, не имело даже и в лучших своих представителях должной силы и влиятельности, быв парализуемо на каждом шагу чуждою ему властью»74, — утверждал В. И. Аскоченский. Несмотря на их очевидную церковность и даже набожность, учредители Братства имели лишь определенное отношение к духовенству. После продолжительного периода дискуссий по Братству мы неоднократно встречаем в письмах эмоциональные высказывания о «лицемерных, криводушных Академиках», «фарисейских священниках» и т. п.75 Хотя протоиерей Михаил Богословский отказался от участия в собрании 16 августа из-за уважительных семейных обстоятельств, в письме Н. С. Голицына мы встречаем язвительные заметки о «неблаговидном, не Богословском отречении Богословского»76. Показательно также замечание А. П. Башуцкого: «…все эти дела нужно вести похитрее, с собранием людей нужно лезть ужем и жабой»77. Справедливости ради отметим, что и со стороны духовенства была некоторая недальновидность. Так, Н. С. Голицын писал, что о. Агапит уверял его, «что очень многие пожелают участвовать в Братстве»78, чего фактически не произошло. Не менее важно, что для инициаторов Братства само это мероприятие имело изначально общественно-государственное значение, и даже о представителях духовенства, сочувствующих делу, можно найти замечания «может быть очень полезен для нас» и т. п.79 Подобный взгляд на духовенство и на место церковных организаций в обществе активно проявился среди этих деятелей впоследствии, при работе в Миссионерском обществе. Потому нет ничего удивительного, что в период существования Миссионерского общества в Петербурге (1865–1869) духовные власти в лице Святейшего Синода с большой настороженностью относились к этой организации80.

В архиве Бурачка находится также «Проект устава Православного христианского общества»81. Он был составлен также около 1864 г. и был прокомментирован титулярным советником Михаилом Сиренковым. В нем внимание концентрируется, в первую очередь, на миссионерстве среди инородцев империи. Этот проект также имеет значение для характеристики движения за централизацию церковных организаций. Он подразумевает разделение сфер деятельности центральных церковных сообществ в противовес изначальной идее Братства. Миссионерская организация должна работать на восточную часть государства, а братства — на западную. Этот документы можно расценить как свидетельство постепенного формирования идеи самостоятельного Миссионерского общества. Впрочем, такое количество проектов свидетельствует о некоторой моде среди верующей интеллигенции на составление программ, их многочасовые и многократные обсуждения. Это характерная черта исследуемого периода — стремление к прогрессу, активности, «общественной демократии» с церковным контекстом. Очень резко характеризовал это В. И. Аскоченский, критикуя одновременно и некоторые «военные» строгости проекта Братства: «Мне все кажется, что ретивое учреждение братств и неумеренное расширение круга их деятельности есть только плод минутного увлечения, припадок современной моды, которая как скоро пришла, так скоро и уйдет <…> опять все эти парады и процессии, все эти значки и знамена, выдумываемые некоторыми братствами: что-то уж много в этом шумливого, декоративного…. Это лишь игрушка, забава взрослых детей, занимающихся делами веры и благотворительности <…> кто ж таки в таком серьезном деле прибегает к таким китайским демонстрациям? <…> Да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя: зачем же, если так, эти заседания с председателями, кассирами, казначеями, секретарями, со всем канцелярским штатом?

• <…> Они требуют еще, чтобы каждый член братства беспрекословно исполнял его постановления, шел куда ему велят»⁸².

Для учредителей Братства было важно создать крупную организацию, а не просто очередную благотворительную организацию, в которых они и так состояли. Правительство покровительствовало братствам благотворительного характера, и они впоследствии открывались в Петербурге без особых сложностей. Даже при Исаакиевском соборе 26 октября 1895 г. открылось братство, но оно было приходского характера, и не ставило перед собой амбициозных, общегосударственных целей83.

Усилия по централизации разрозненных сил церковных организаций предпринимались в дальнейшем многократно. В Петербурге было несколько попыток объединения уже приходских благотворительных братств между собой и даже консолидации их с приходскими благотворительными попечительствами, но безуспеш-но84. Однако в Петербурге все же было создано своего рода центральное братство. Это было Прибалтийское православное братство, возникшее в результате слияния нескольких братств в 1882 г. Эта организация имела многочисленные отделения на территории Прибалтики и занималась широким кругом благотворительных вопросов в поддержку Православия, хотя и не ставила перед собой миссионерских и апологетических целей85. В этом же контексте особое место занимает Свято-Владимирское братство при Софийском кафедральном соборе в Киеве. Во-первых, по благословению митрополита Арсения (Москвина) ему долгое время были подотчетны учрежденные правительством церковные советы в Киевской епархии. Во-вторых, братство имело особую связь с Киевским комитетом Православного Миссионерского общества, так что даже годовые собрания их проходили совместно86. В-третьих, уже впоследствии, в 1914 г. по инициативе светских и духовных властей Свято-Владимирское братство стало центральным братством юго-западного края, объединив под своим руководством все приходские и местные братства87. Однако всероссийская церковно-общественная организация с разветвлённой структурой по всей стране в дореволюционный период была только одна — Православное миссионерское общество. На III Всероссийском миссионерским съезде в Казани (1897) было выдвинуто предложение создать «Всероссийское миссионерское общество для борьбы с расколом и сектантством», которое объединило бы все организации внутренней миссии. После запроса из Синода многочисленные архиереи поддержали инициативу, однако идее так и не было суждено сбыться88.

Подводя итог, заметим, что попытка учредить Православное Церковное Братство стала тем характерным церковно-общественным проектом, инициаторами которого выступили светские лица Петербурга, а не церковные деятели или правительство. Эта попытка учредить центральное Братство стала основной причиной издания правительством указа от 8 мая 1865 г. о распространении основных правил для братств от 8 мая 1864 г. только на западный регион государства.

История Братства была представлена для того, чтобы в дальнейшем проследить, насколько этот проект повлиял на саму деятельность Миссионерского общества. Князь Н. С. Голицын дважды был председателем Совета Миссионерского общества (1866, 1868) и складывается впечатление, будто некоторые параграфы проекта реализовывались именно в Миссионерском обществе и, мало того, что именно ими руководствовались в некоторых случаях. Также имеет смысл сравнить этот

«литографированный» проект устава с уставом Миссионерского общества (1865), проследив, насколько первый был использован архимандритом Владимиром (Петровым) для составления второго.