Поздняя проза В. А. Жуковского в комитетах цензуры в 1850 году

Важнейшим замыслом В. А. Жуковского 1840-х гг. было создание итогового сборника прозы, в котором должны были найти прямое выражение его религиозные, философские, политические, эстетические и педагогические взгляды. Реализация этого замысла прошла через несколько этапов.

Первым из них, несомненно, является работа над циклом отрывков «Мысли и замечания» (июль 1844 – март 1847) [Жуковский, 2004. С. 293–330]. С начала 1847 г. у Жуковского появляется новая идея – написать свою итоговую книгу прозы в виде писем к Н. В. Гоголю по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями» [Пере- писка Н. В. Гоголя, 1988. С. 216]. Однако от прежней мысли создать цикл отрывков поэт тоже не отказывается и, по-видимому, стремится соединить оба замысла: видимо, он рассчитывал в будущем своем сборнике сделать два раздела – «письма» (сюда бы вошли письма Гоголю и, наверное, Вяземскому) и «записки» 1 (сюда бы вошли отрывки). Осуществлению этого плана помешали обострившаяся в 1847 г. болезнь жены, начавшаяся нестабильность в Европе и совпавшая с ней интенсивная работа над второй частью «Одиссеи». Зимой 1849/50 г. замысел обретает новую и уже окончательную форму – поэт решает издать итоговую книгу прозы в виде 10-го тома Полного собрания своих сочинений, девять первых томов которого были уже отпечатаны и лежали на складе в Петербурге, ожидая распоряжения пустить их в продажу.

Передавая через П. А. Плетнева подготовленные для сборника материалы 10-го тома в цензуру 2, Жуковский распределил их на три тетради [Сочинения…, 1885. С. 671]. В тетрадь № 2 он поместил статью «Русская и английская политика». Эту тетрадь по просьбе поэта П. А. Плетнев должен был передать на рассмотрение цесаревичу Александру Николаевичу, так как для публикации содержащихся в ней рассуждений о внешней политике требовалось высочайшее разрешение. Статья «О внутренней христианской жизни», а также некоторые отрывки богословского содержания были помещены в тетрадь № 3 и 18 июля 1850 г. направлены в духовную цензуру 3. Все остальные материалы были помещены в тетрадь № 1 и переданы в Санкт-Петербургский цензурный комитет. В отсутствие попечителя Санкт-Петербургского округа М. Н. Мусина-Пушкина обязанности председателя Санкт-Петербургского цензурного комитета выполнял П. А. Плетнев (по должности ректора Петербургского университета), что, казалось бы, должно было благоприятствовать успеху. Но и Плетнев не мог действовать иначе, как официальным порядком. Он передал тетрадь № 1 на цензурирование члену комитета Ю. Е. Шидловскому.

Шидловский представил свое заключение 22 августа 1850 г. 4, в нем предлагал часть рукописи Жуковского направить на рассмотрение Придворной цензуры, часть – на рассмотрение Духовной цензуры, а часть – в вышестоящий орган, в Главное управление цензуры [Сочинения…, 1885. С. 681– 682]. Таким образом, он избрал типичную для того времени тактику 5, когда цензоры старались избавиться от спорных дел, переложив их на плечи друг друга, и избежать риска принятия неверного решения, за которое можно было поплатиться местом. Плетневу не оставалось ничего другого, как, в надежде обойти возникшее препятствие, отправить в Главное управление всю рукопись целиком.

Члены Управления оказались в затруднительном положении. С одной стороны, строгая цензурная политика «мрачного семилетия» (1848–1855) подсказывала отрицательное решение, с другой – авторитет и придворные связи Жуковского делали простой отказ ему невозможным. В этой ситуации они пошли тем же проверенным путем перекладывания ответственности, что и Шидлов-ский: постановили исследовать вопрос глубже, а для того составить особую записку, на основе которой Главное управление могло бы принять окончательное решение. Обязанность эта была возложена на председателя Санкт-Петербургского цензурного комитета М. Н. Мусина-Пушкина, а он перепоручил ее своему подчиненному – все тому же Ю. Е. Шидловскому: неприятная необходимость цензурировать небезопасную рукопись бумерангом вернулась к нему.

Шидловский, по выражению П. А. Плетнева, «потел, потел – и написал разбор в 20-ть листов» [Сочинения…, 1885. С. 682]. Выводы его были прежними: он предлагал часть рукописи передать на рассмотрение Министра императорского двора, часть – на усмотрение Духовный цензуры, а по поводу остальной части заявлял, что допустит ее только в том случае, если Главное управление одобрит места в рукописи Ж., показавшиеся ему, Шидловскому, сомнительными 6.

Из-за ограничений объема здесь нет возможности подробно излагать все перипетии дальнейших цензурных мытарств 10-го тома. Скажем вкратце, что деятельную попытку спасти его от «кораблекрушения» предпринял К. С. Сербинович, который с 1850 г. являлся членом Главного управления цензуры от духовного ведомства и, будучи уже на протяжении многих лет директором канце-

Комментарии К. С. Сербиновича к текстам В. А. Жуковского

* Слова подчеркнуты цензором.

лярии обер-прокурора Св. Синода, мог квалифицированно выносить суждения по богословским вопросам. Он написал пространный и доброжелательный отзыв на текст Жуковского и замечания на замечания Шид-ловского 7.

Нужно сказать, что в конце 1840-х гг. произошло заочное сближение между Сербино-вичем и Жуковским. Узнав от П. А. Плетнева о кончине жены Сербиновича, поэт прислал ему весьма теплое соболезнование 8, а в письме от 7 октября 1848 г. просил П. А. Плетнева привлечь Сербиновича к участию в своих издательских делах. Оправдывая доверие Жуковского, Сербинович, видимо, старался поспособствовать публикации его поздней прозы и написал разбор замечаний, сделан- ных на нее цензором. Возможно, этот разбор был представлен на рассмотрение Главного управления цензуры, а может быть, предназначался для передачи П. А. Плетневу, чтобы тот мог спланировать дальнейшие усилия по изданию сборника Жуковского.

Содержащиеся в рукописи Сербиновича замечания максимально доброжелательны по отношению к Жуковскому. Значительная их часть направлена на то, чтобы показать, что «сомнительные» места в его прозе на самом деле не должны вызывать сомнений, если понять их правильно (см. таблицу).

К обсуждению сборника Жуковского активно подключился и еще один член Главного управления цензуры – сенатор Митусов, который 5 ноября 1850 г. представил свою записку «О новых сочинениях Жуков-9 ского»

Шестого ноября 1850 г. дело о книге Жуковского было передано на рассмотрение Л. В. Дубельту, который тоже был членом Главного управления цензуры. Двадцать третьего декабря он затребовал рукопись книги для ознакомления, а 26 декабря вернул ее с отзывом, исполненным пиетета перед Жуковским, но крайне не благоприятным для эдиционных судеб его творения. Дубельт заявил, что хотя в благонамеренности поэта сомневаться невозможно, однако вопросы, поднимаемые им таковы, что публично обсуждать их в настоящее время вредно: «размышления вызывают размышления, звуки – отголоски, иногда неверные. Благоразумнее не касаться той струны, которой сотрясение произвело столько разрушительных переворотов в Западном мире и которой вибрация еще колеблет воздух. Самое верное средство предостеречь от зла – удалять самое понятие о нем» 10.

Удивительно, но и этот удар не оказался для рукописи Жуковского смертельным. Даже после заключения Дубельта министр народного просвещения гр. П. А. Ширин-ский-Шихматов не решался отказать Жуковскому и предлагал Плетневу передать рукопись 10-го тома на Высочайшее рассмотрение. Но с этим не согласился уже сам Жуковский, который, едва узнав о цензурных трудностях своей книги, немедленно попросил забрать ее из цензуры.

Судьба двух остальных тетрадей Жуковского сложилась аналогично. Тетрадь, переданная на рассмотрение в Духовную цензуру, попала к одну из самых строгих цензоров архимандриту Иоанну (Соколову), который отказался пропустить ее в печать 11. Что касается статьи «О русской и английской политике», то поэт еще весной 1850 г. прислал ее С. П. Шевыреву для перевода на русский язык. Шевырев выполнил перевод и представил его в Московский комитет цензуры для публикации. Московский комитет повел себя подобно Петербургскому и не решился сам принимать какое-либо решение. Председатель Московского комитета В. Назимов 19 мая 1850 г. передал вопрос на рассмотрение министра народного просвещения П. А. Ширинского-Шихматова, сопроводив, правда, свою просьбу довольно красноречивым письмом, написанным в поддержку статьи Жуковского 12. Ширинский-Шихма-тов сам также не смог решить дела и 31 мая 1850 г. передал его на Высочайшее усмотрение в сопровождении соответствующего прошения. Резолюция, наложенная императором на это прошение была краткой и однозначной: «не должно печатать» 13. Таким образом, цензурная судьба статьи «О русской и английской политике» была решена еще весной 1850 г., и когда П. А. Плетнев попытался хлопотать о ее проведении через цензуру, ему оставалось только принять к сведению информацию об этом.

Таким образом, 10-й том потерпел полное, по выражению самого Жуковского, «цензурное кораблекрушение» и остался не опубликованным. Получив его рукописи из цензуры, П. А. Плетнев, по просьбе Жуковского, приказал сделать с них копии, а оригиналы отослал к А. П. Елагиной [Из переписки П. А. Плетнева, 1987. С. 31]. Он переживал цензурную неудачу тома чуть ли не больше, чем сам автор и пытался уговорить его продолжить борьбу, однако Жуковский был непреклонен. Возможность предпринять вторую попытку издания поздней прозы поэта появилась лишь после его кончины.