Правонарушения крестьян Саратовской губернии (вторая половина XIX - начало XX в.)

С момента провозглашения Манифеста об отмене крепостного права в России стали учреждать органы крестьянского самоуправления [26]. На практике законы приобретали специфические формы, сталкиваясь с реалиями крестьянской жизни и стереотипами обыденного правосознания.

На первый план выходит регулирование крестьянами хозяйственных вопросов и функционирование местной правовой системы низшей инстанции. Касательно первого направления деятельности крестьянские общества и сельские жители уже имели определённые представления, будучи в крепостническом состоянии. Но относительно правонарушений издревле опирались только на нормы обычного права, на суд божий, а порой и на самосуд, что тормозило переход на общероссийское юридическое законодательство, в частности крестьянское право.

Стоит отметить, что виды наказания крестьянами своих же односельчан могли отличаться не только в разных губерниях, но и в уездах одной губернии, волости, таким образом, можно выделить особенности как приме- нения норм обычного права, так и ведения судопроизводства и предварительного следствия на местах.

Правонарушения могли носить разнообразный характер, который по факту совершения деяния приравнивался либо к проступку, либо к преступлению. В настоящее время мы чётко проводим грань между этими двумя правонарушениями, которые регулируются разными кодексами. Преступления автоматически подлежат расследованию согласно Уголовному кодексу РФ [30]. Но в пореформенный период не была проведена очевидная грань не только между проступком и преступлением, но и между судами, к чьей юрисдикции будут отнесены данные дела, а также между сферами деятельности и влияния должностных лиц.

Во второй половине XIX в. в России ещё продолжалась разработка системы административной ответственности. Функционирующего института и нормативно-правовой базы как таковых ещё не было, суды продолжали носить сословный характер. Само понятие «административный проступок» не было строго регламентировано. Судьи с разной долей трудностей могли отделить проступок от уголовного правонарушения. Феодальные пережитки не ушли в прошлое вместе с отменой крепостного права и формированием сельских органов самоуправления. Поэтому разного рода сложности в толковании закона были перепоручены местным должностным лицам.

Обратимся к Положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, от 19 февраля 1861 г. [4] и Временным правилам о Волостном суде от 12 июля 1889 г. [3]. Данный суд рассматривал мелкие крестьянские проступки, а также тяжбы до 100 рублей. Волостной суд руководствовался нормами обычного права, включая публичное рассмотрение дела и вынесение наказания без последующего обжалования. Данное право было введено в 1866 г. и поручалось местному съезду мировых посредников, с 1874 г. обжалование стали рассматривать уездные по крестьянским делам присутствия [31].

Крестьянское управление было подконтрольно мировым посредникам, уездным ми-

ровым съездам и губернским по крестьянским делам присутствиям, что вносило дополнительно путаницу в решение споров среди крестьян. Введение данных органов напрямую ограничивало крестьянское самоуправление.

Согласно «Положению о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях» [5] данные инстанции учреждались с целью решать все возникающие недоразумения между крестьянами и помещиками. Мировые посредники имели большой вес в земских учреждениях, выбирались из числа потомственных дворян, согласно имущественному цензу. В их руках была сосредоточена немалая власть, поэтому на практике они могли вмешиваться в любые спорные ситуации, сочетая в своих руках функции и земских гласных, и руководителей крестьянского самоуправления. Сельские жители испытывали на себе прямое давление, в частности при голосовании [21].

Так насколько крестьянское самоуправление было самоуправляемым? И как в таких условиях могло формироваться и совершенствоваться на процессуальном и исполнительном уровнях крестьянское правосознание?

Постепенно в руки волостных судов переходило большее количество дел и форм наказаний (от общественных работ до применения розог, а также ареста и штрафов). Многих правонарушителей крестьяне продолжали судить либо на сельском, либо на волостном сходах, т.к. это было проще и доверительнее.

Среди дел по Саратовской губернии во второй половине XIX – начале XX в. на первом месте по частоте дела из категории «оскорбление действием и словом», а также «оказание сопротивления властям», которые совершались в основном под влиянием алкоголя. Обратимся к делу о крестьянах Власовых села Малая Грязнуха Балашовского уезда Саратовской губернии. В 1881 г. они оказали сопротивление сельскому старосте при исполнении им служебных обязанностей. Им предъявили обвинение по статьям 30–31 [16].

В глазах крестьян обычное право гарантировало законность, было ясным и не носило сложного бюрократического характера. Крестьянских судей выбирали из жителей из своего поселения. Среди цензов не значился такой пункт, как грамотность. Некоторые судьи не могли поставить подпись в документах, что говорит о качестве работы и профессионализме при вынесении приговора. В то же время писари, владевшие данными навыками, пользовались достаточно вольными трактовками процесса.

Встречаются и попытки договориться с волостным судьёй, дать мелкую взятку, а также случаи сокрытия материалов дела. Так, крестьянин Саратовской губернии В.М. Королёв, 41 года, являясь писарем при Елшанском волостном правлении, был обвинён в преступлении по должности (ст. 362 Улож. о Наказ.). Обвинение было предъявлено за использование в корыстных целях исполнительных листов и злонамеренное их уничтожение [9. Л. 20 об.]. В качестве требования обозначено было взыскать с него 45 руб. 66 коп.

Началось расследование, в результате которого была затребована помощь эксперта для сверки почерка на документах с целью уличить Королёва в подлоге. К делу был подшит протокол экспертизы от 9 августа 1914 г. судебного следователя Саратовского окружного суда 2-го участка Саратовского уезда. В качестве эксперта был задействован преподаватель Саратовского 1-го реального училища В.С. Головков. В результате был подтверждён факт преступления В.М. Королёва [Там же. Л. 92]. Как и в других случаях, к делу был приложен посемейный список крестьянина Королёва [Там же. Л. 103 об.].

В Положении закреплялся принцип словесного суда, поэтому многие факты не находят своего письменного отражения. «Временными правилами о Волостном суде» [2] от 15 июня 1912 г. в качестве обязательного пункта было добавлено владение письмом, но внедрение крестьян в категорию активных граждан происходило очень сложно и медленно.

Волостной суд являлся низшим крестьянским судебным органом и носил выборный характер, что способствовало росту авторитета и значимости в местной среде крестьянских судей. На волостном сходе происходили выборы судей в количестве 4–12 человек, с 1889 г. – трёх судей, но сроком не на один год, а на три. Подсчёт голосов осуществлялся по большинству закрытой баллотировкой [20].

Волостные судьи разбирали все дела, которые произошли в пределах их местности. Стороны на любом этапе могли прийти к примирению, собственно, именно к такому исходу всегда и стремились крестьянские суды. Делался акцент не на наказании, а на примирении, если это позволяли обстоятельства.

Но существовали и препоны, не позволявшие организовывать честное судебное делопроизводство. В правовых воззрениях крестьян преобладал нравственный императив. На досудебном этапе большую роль играли показания свидетелей. Приговор выносился по ряду показателей и не имел унифицирован- ного вида в зависимости от правонарушения, а определялся личным отношением к крестьянину. Определялись место данного человека в сельском обществе, отношение к нему в своей среде, состав семьи, его порядочность и прочие нравственные категории. Часто волостные судьи испытывали на себе давление со стороны участкового земского начальника, который контролировал деятельность судей, проводя ревизии [6].

К смягчающим обстоятельствам относились, прежде всего, смерть члена семьи, плохое физическое состояние, беременность, кормление ребёнка, а также факт признания, раскаяния либо несовершеннолетие. Репутация правонарушителя и степень его участия в общей трудовой деятельности имели большое значение в суде [17]. Среди факторов, которые усиливали наказание, на первом месте стояли повторность правонарушения и неблагочинное поведение человека как члена крестьянского общества и как семьянина [25].

Православное сознание судей, вера в греховную, мученическую природу человека порождали специфические местные формы наказаний. Крестьянский суд до последнего верил в возможность раскаяния правонарушителя. Поэтому буква закона играла второстепенную роль, на первый план выходило христианское милосердие судьи. Академик В.П. Безобразов писал о том, что «самая прочная власть есть та, в повиновении которой заключается сознательный, прямой, личный интерес повинующихся» [1].

П.А. Гильдебрант приводит статистику, согласно которой 95% крестьян в стране разбирали все тяжбы именно в волостных судах [7]. Однако стоит отметить, что устранение одного из членов крестьянского общества как метод наказания не всегда устраивало остальных общинников. Рабочих рук всегда было недостаточно, поэтому за мелкие проступки старались наказать кулаком, а не законом. Считалось, что это самое оптимальное наказание, понятное крестьянину, быстрое и без финансового вреда для других крестьян.

С мелкими хулиганами на месте могла разобраться земская полиция без бюрократизма. Определённая роль отводилась по данным вопросам и сельским старостам. Ведь в его обязанности входило «принимать необходимые меры для охранения благочиния… и безопасности лиц и имуществ от преступных действий, а равно предупреждать…» [26, ст. 60]. Сельский староста взаимодействовал с земской полицией. Также староста мог сам наказать виновных либо общественными работами до двух дней, либо арестом на данный срок. В крестьянской среде и телесные наказания, и особенно арест считались позором. После подобных наказаний среди крестьян за таким человеком пожизненно закреплялся позорный статус.

Волостной староста был наделён теми же правами, что и сельский. Однако П.А. За-йончковский пишет, что его функции «носили почти исключительно административнополицейский характер» [19]. Сельские старосты подчинялись непосредственно ему, выполняя все его указания.

В случае совершения правонарушения по непростительным статьям, например богохульство или оскорбление царя, процедура досудебного разбирательства приобретала консервативный вид. Для обеспечения точного следования закону подобные дела для дальнейшего расследования передавались в высшие инстанции [18].

Новые судебные уставы [29], принятые в процессереализациисудебнойреформы1864г., определяли новые судебные принципы. По своему характеру они были прогрессивными. Суд приобретал бессословные формы, становился гласным и публичным. Судебный процесс основывался на состязательных началах, провозглашалась независимость судей. Сама судебная структура упрощалась и представляла собой суды двух видов – общий и мировой [23]. Подобное нововведение являлось крайней необходимостью, т.к. работа судей напрямую зависела от чёткого определения их поля деятельности и невмешательства других лиц при вынесении приговора.

Общий суд имел три инстанции – окружной суд, судебную палату, Сенат. Окружной суд выносил вердикт, учитывая решение присяжных заседателей в количестве 12 человек. Присяжным поверенным мог быть любой человек независимо от сословия [24]. Мировой суд был ориентирован, прежде всего, на разбор уголовных дел. Вердикт мог быть обжалован на съезде мировых судей, в отличие от решения присяжных, которое являлось окончательным и не могло быть обжаловано.

Случаи подачи апелляции в Саратовской губернии были часто. Например, случай, произошедший в 1880 г. в Саратовском уезде с крестьянином с. Лесная Нееловка. И.И. Шилкин подал апелляцию после того, как был осуждён за оскорбление действием волостного старшины [14]. Любопытно и следующее дело, идентичное по характеру, в котором объект и субъект поменялись местами. Это дело об апелляции, поданной старостой Вольского уезда

• с. Колояры И.Е. Коноплянникова в 1880 г., ранее осуждённого за оскорбление действием крестьянина [13].

Мировые судьи не всегда могли справиться с вынесением приговора, когда дело касалось крестьян и их самобытной картины мира. Необходимо было знать местные традиции, поэтому для решения крестьянских вопросов волостной суд не упразднялся.

Преступления расследовались согласно установленному порядку. При производстве предварительного следствия могли быть проведены экспертиза, судебно-медицинское освидетельствование. В документах по судебному делопроизводству содержатся обвинительные акты, протоколы врачебных экспертиз, встречаются «скорбные листы» лечебницы для душевнобольных. Но насколько эти процедуры могли быть качественными, если «в случае совершения преступления делать предварительное дознание, задерживать виновных и охранять следы преступления до прибытия земской полиции или судебного следователя» [26, ст. 60, п. 4] был обязан сельский староста.

Большая роль отводилась и самим судебным следователям. Они были прикреплены к окружным судам и имели большой круг процессуальных полномочий. Однако в этом были и минусы. В.П. Макалинский считал, что следственная часть имеет много изъянов: «Большинство следователей терпимо разве только за неимением лучшего: незнание дела, апатия, формальное отношение к своим обязанностям и крайняя небрежность во всех отношениях – составляют обычное явление, мало кого поражающее» [22].

Но встречались и следователи, кропотливо и профессионально подходившие к своей работе. Примером этому служит дело, в котором рассматривались разногласия между судебными следователями Саратовской губернии по расследуемому ими делу [12].

Примером качественной работы судебных следователей является дело крестьянина с. Вя-зовки Богородской волости Аткарского уезда И.З. Мирина, 22 лет, произошедшее в 1913 г. Крестьянин был обвинён в оскорблении бога и царя (п. 2 ст. 1032 и 205). Дело было представлено в двух томах и расследовалось согласно Уголовному уложению.

В обвинительном акте излагалась ситуация. Приехав из Сибири в гости к своему дяде Г. Мирину, Игнатий в течение более одного месяца ежедневно заводил ссоры. При этом дядя его стыдил за использование площадной брани (было частым явлением в крестьянской среде), грозился пожаловаться начальству. 28 февраля 1913 г. стал буянить, снял со стены икону, вынес на улицу и стал топтать ногами. За это его доставили в волостное правление, где он продолжил ругать бранными словами бога и государя императора. Всё это время он был трезв, а после не признавал, что вёл себя таким образом [10. Л. 2 об.].

Во время предварительного следствия был поставлен вопрос о психическом состоянии и умственных способностях крестьянина. Признав его здоровым, саратовский окружной суд с участием сословных представителей и 11 свидетелей выдвинул ему обвинение по девяти пунктам [10. Л. 3 об.].

После заседания было решено повторно обратиться к помощи врачей, которые пришли к выводу, что Игнатий Мирин страдает маниакально-депрессивным психозом, возможно, в циркулярной форме. Во время совершения преступления находился в маниакальной стадии, сейчас в состоянии разрушающейся депрессии [10. Л. 81 об.]. К делу был приложен «скорбный лист» лечебницы для душевнобольных [Там же. Л. 86], а также вопросный лист из 29 пунктов [Там же. Л. 116].

Было доказано, что Г. Мирин произносил «скверноматерную брань» в состоянии умоисступления. Определили его в камышинскую тюрьму, где его подозревали то в ненормальности, то в симуляции [Там же. Л. 161]. Подвергался карцерному наказанию, но его болезнь продолжала прогрессировать, т.к. он совершал неадекватные поступки, слышал голоса и впадал в беспамятство по причине травмы головы в детском возрасте и генетической предрасположенности к сумасшествию, переданной от отца [Там же. Л. 189]. Содержать его в тюрьме не представлялось возможным в ряду изложенных причин и в связи с необходимостью содержания в лечебнице.

Таким образом, мы отмечаем, что качество судопроизводства определялось рядом факторов, среди которых профессионализм, милосердие, местные традиции. На основании множества факторов даже по одинаковым делам процедура досудебного следствия могла проходить по-разному.

Регистрационные листы преступлений заполнялись с разной долей прилежности, несмотря на то, что имели общую форму и у судебных следователей имелись заготовленные печатные шаблоны. Регистрационные листы состояли из десяти положений [28]:

• 1.    Наименование преступления.

• 2.    Время совершения преступления (указывалась дата).

• 3.    Место преступления.

• 4.    Потерпевшие от преступления.

• 5.    Каков причинённый вред, убыток, что похищено, сожжено и др.

• 6.    Обвиняемые в преступлении.

• 7.    Задержанные обвиняемые.

• 8.    Проводимый розыск незадержанного подозреваемого.

• 9.    Сколько возвращено из числа украденного.

• 10.    Куда и когда передано дознание.

В случае необходимости на обороте делались особые отметки.

Анализируя делопроизводственную документацию, обвинительные акты, документы предварительного следствия в Саратовской губернии, отмечаем, что как частота происшествий, так и их виды напрямую связаны с уровнем жизни крестьян и их правосознанием.

Опираясь на отчётные документы по происшествиям на закреплённой территории, мы можем составить примерный перечень наиболее часто повторявшихся в Саратовской губернии правонарушений. Так, в деле о происшествиях по первому стану за 1898 г., в соответствии с рапортом № 76, составленным полицейским урядником 7-го участка I стана И. Кунцовым, мы находим данные сведения [11, л. 21].

На первом месте мы фиксируем пожары, совершаемые как по неосторожности, так и со злым умыслом. Далее следуют кражи, со взломом, уличные, мелкие и крупные. Обычно кражи сопряжены со статьями о разбое, нападении, нанесении тяжких увечий. Совершались либо в состоянии алкогольного опьянения, либо в ситуациях крайней нужды. В целях быстрой поимки воров и в качестве предупредительных мер для неблагонадёжных Саратовская типография губернского правления печатала в газете «Саратовские Губернские Ведомости» сводку с приметами по отношению окружного суда [27].

На третьем месте – случайные смерти в случае замерзания, опьянения или болезней. Далее грабежи и воровство в пути следования, с нанесением побоев и телесных повреждений. Встречаются потери детей, а также подкинутые младенцы.

Среди единичных случаев – изнасилование и попытки изнасилования (в Александровской волости в с. Михайловское И.Е. Ме-ренков изнасиловал П.А. Зайцеву из с. Елань) [11. Л. 23 об.]. Девушки, которую обесчестили, крестьянское общество чуралось, избегало, во многом это объясняют редко встречающие дела по данным фактам. Реже встречаем сбыт фальшивой монеты, а также богохульство и оскорбление императора [11. Л. 24].

Единичны дела о побеге, доведении до самоубийства. В начале XX в., что обусловлено сложной политической обстановкой внутри страны, появляются дела о распространении литературы и антиправительственной пропаганде. Уникальным делом является случай, произошедший в с. Ельшанке в 1881 г. Крестьянин данного села обвинялся в эксгумации в ритуальных целях [8].

Ограниченность полномочий либо отсутствие строгой судебной иерархии, ограниченный в правовом смысле кругозор крестьянства в конечном итоге породили специфическое сельское правотворчество.

Рост грамотности в деревне, постоянное взаимодействие с городом постепенно приобщали крестьян к закону. Полиция осуществляла контроль над неблагонадёжными и поднадзорными крестьянами, закрепляя за ними должностное лицо. В случае хорошего поведения могли сократить срок надзора. На каждого поднадзорного составлялось дело, в котором указывались причина и срок надзора, состав семьи, статья, по которой был осуждён. Надзор носил гласный характер, но встречается и секретный. Статус надзора мог меняться, как мы можем видеть на примере дела состоявшего под надзором полиции крестьянина И.К. Шепелева 33 лет из Саратовского уезда.

По роду занятий чернорабочий, он находился под надомным надзором в течение 4 лет в Михайловской волости в д. Анифановка Саратовской губернии. 14 марта 1913 г. он был задержан в Саратове, где он не имел права находиться [15. Л. 2]. В арестантской его ознакомили с решением, т.к. крестьянин был неграмотным. Было предписано препроводить Шепелева под домашний надзор в предписанную ранее деревню [Там же. Л. 2 об.]. Судя по составленному протоколу, надзор вёлся неформально и был ориентирован на предотвращение повторных правонарушений.

Однако отсутствие унификации процедуры судебного разбирательства, системы наказаний не способствовало сокращению числа правонарушений и их предупреждению. Делинквентное поведение крестьян было обусловлено не только их низким уровнем жизни, но и отсутствием чёткой регламентации крестьянских судебных практик, личными мотивами старост, волостных судей, судебных следователей и прочих должностных лиц. Отчасти поэтому правонарушения на местном сельском уровне были не только разнообразно представлены, но и широко распространены.