Правовая природа смарт-контракта

26 марта 2018 года в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации (далее – Госдума) был внесен проект федерального закона № 424632-7 «О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации». По сути, этим законопроектом, а впоследствии и принятым на его основе Федеральным законом № 34-ФЗ (далее – Закон № 34-ФЗ) 1 смарт-контракту было отказано в договорном статусе. В пояснительной записке к проекту закона были изложены подходы разработчиков к понятию «смарт-контракт». Такой контракт был обозначен как обиходное название сделок, совершаемых с помощью электронных и аналогичных технических средств. Указывалось, что для целей исполнения сделок, называемых смарт-контрактами, необходимо закрепить в статье 309 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) единственное правило – «факт совершенного компьютерной программой исполнения сделки не оспаривается (кроме случаев вмешательства в действие программы)». И далее в пояснительной записке отмечено, что «никаких других норм для «смарт-контрактов» не требуется, в остальном для регулирования отношений сторон по таким сделкам действующий ГК вполне годен». Такой подход был полностью воспринят законодателем, и статья 309 «Общие положения» главы 22 «Исполнение обязательств» ГК РФ была дополнена частью второй следующего содержания: «условиями сделки может быть предусмотрено исполнение ее сторонами возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями сделки» 2.

Фактически одновременно с законопроектом № 424632-7 в Госдуму был внесен проект федерального закона № 419059-7 «О цифровых финансовых активах» (далее – проект закона о ЦФА). В первоначальной редакции проекта закона предлагалось следующее определение смарт-контракта: «смарт-контракт – договор в электронной форме, исполнение прав и обязательств по которому осуществляется путем совершения в автоматическом порядке цифровых транзакций в распределенном реестре цифровых транзакций в строго определенной таким договором последовательности и при наступлении определенных им обстоятельств» 3. Более того, в статье 1 законопроекта отношения, возникающие при осуществлении прав и исполнении обязанностей по смарт-контрактам, определялись предметом регулирования закона о цифровых финансовых активах (далее – ЦФА).

Как следствие, возникла очевидная необходимость синхронизации законодательных подходов, что и произошло.

3 апреля 2018 года Комитет по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству в своем заключении к проекту закона о ЦФА указал, что предлагаемое законопроектом определение смарт-контракта является некорректным. В заключении отмечается, что «смарт-контракт по сути есть компьютерный алгоритм, позволяющий участникам распределенного реестра обмениваться активами, представляет собой технологию и не может признаваться видом гражданско-правового договора» 4.

23 апреля 2018 года Совет при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства выносит экспертное заключение по проекту закона о ЦФА, в котором также не поддерживает закрепление за таким понятием, как «смарт-контракт», статуса отдельного вида договора, аргументируя это ошибочностью смешения технических и правовых характеристик исполнения обязательств и отмечая, что вопросы правоотношений, которые относятся к сфере гражданского оборота, «должны включаться непосредственно в ГК РФ с учетом уже существующей системы регулирования» 5.

Отрицательное мнение по вопросам положений законопроекта о смарт-контракте было изложено и в заключении Правово- го управления Аппарата Государственной думы, в котором указано, что «содержание законопроекта не соответствует его предмету, поскольку норм, касающихся осуществления прав и исполнения обязанностей по смарт-контрактам законопроект не содержит» 6.

В результате из окончательной редакции Федерального закона от 31 июля 2020 года № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» все положения о смарт-контрактах и даже упоминание о смарт-контракте были исключены 7.

Следует отметить, что нормативные акты, принятые в настоящее время Правительством Российской Федерации, также рассматривают смарт-контракты именно в технологическом аспекте.

Так, в распоряжении Правительства Российской Федерации «Об утверждении комплексного плана модернизации и расширения магистральной инфраструктуры на период до 2024 года» смарт-контракты упоминаются в аспекте сквозных технологий работы с данными, относя к ним смарт-контракты в виде технологии самоисполня-емых кодов выполнения обязательств 8 .

В распоряжении Правительства Российской Федерации «О Транспортной стратегии Российской Федерации до 2030 года с прогнозом на период до 2035 года» ставится задача распространения платформенных технологий и смарт-контрактов для развития логистических сервисов 9.

«Концепция развития технологий машиночитаемого права» определяет смарт-контракт как «программный код, реализующий алгоритмы, которые обеспечивают исполнение элементарных сделок и составляющих содержание сделок рутинных операций (перевод средств, предоставление отчетов), в том числе заключенных с использованием технологии распределенного реестра либо иных технических решений, повышающих надежность исполнения таких сделок» 10.

В постановлении Правительства Российской Федерации «Об утверждении перечня технологий, применяемых в рамках экспериментальных правовых режимов в сфере цифровых инноваций» 11 и распоряжении Правительства Российской Федерации «Об утверждении стратегического направления в области цифровой трансформации транспортной отрасли Российской Федерации до 2030 года» 12 смарт-контракты относятся к технологиям систем распределенного реестра.

Поскольку в нормативных актах продолжается использования понятия «смарт-контракт», причем в документах уровня по-становленийираспоряженийПравительства Российской Федерации, полагаю, следует негативно оценить то, что смарт-контракту отказано в нормативном терминировании и легальной дефиниции. Если в настоящее время позитивное право не восприняло смарт-контракт как правовой феномен, то в отечественной доктрине дело обстоит инче. Рост интереса к тематике смарт-контракта имел лавинообразный характер. Согласно аналитике, представленной профессором Ю.В. Туранцевским, «если посмотреть хро- нологию появления публикаций, которые в названии используют словосочетание «смарт-контракт», то в 2016 году таких публикаций не было; в 2017 году их было 13; в 2018 году – 100» 13. Эту статистику можно дополнить данным Elibrary.ru: в 2019 году таких публикаций было уже 516, в 2020 – 506, в 2021 – 529, в 2022 году – более 600.

Следует отметить, что сегодня в правоприменительной практике не сформированы подходы, оценивающие смарт-контракты как правовые феномены. Очевидно, это связано с тем, что в практическом обороте смарт-контракт пока не стал распространенным явлением и как правовой инструмент имеет ограниченное использование. Единственным судебным актом, найденным в справочной правовой системе «Консуль-тантПлюс», в котором смарт-контракт упоминается в контексте правового средства, является постановление Одиннадцатого арбитражного апелляционного суда от 2 февраля 2023 года № 11АП-19145/2022 по делу № А55-7445/2022. В этом постановлении указано следующее: «смарт-контракт (англ. smart contract – умный контракт) договор, записанный в виде компьютерной программы. Смарт-контракт контролирует условия договора и, при выполнении условий, исполняет его обязательства».

В доктрине сложилось разнонаправленное понимание правовой природы смарт-контракта. С 2019 года в работах профессора Л.Г. Ефимовой начала продвигаться идея отнесения смарт-контракта к специальным договорным конструкциям. На работы Л. Г. Ефимовой, указывающие, что смарт-контракт относится к специальным договорным конструкциям, ссылаются более

100 статей в РИНЦ. Так, профессор Ефимова определяет, что «место смарт-контракта должно находиться среди особых несамостоятельных договорных конструкций, расположенных в первой части Гражданского кодекса Российской Федерации, которые отражают особенности заключения или специальные правовые последствия любого гражданско-правового договора, если он отвечает указанным законом признакам. К числу таких договорных конструкций относятся, например, договор присоединения, публичный договор, опционный договор, договор в пользу третьего лица и т. п., которые невозможно заключить отдельно от соответствующего договорного типа» 14. К такой позиции присоединились многие отечественные ученые, например, Т.Ю. Кулик 15, А.Н. Климова 16, В.В. Кванина 17, А..В. Захаркина 18, О.С. Гринь, Е.С. Гринь, А.В. Соловьев 19, А.В. Серкина, О.В. Борисова 20, Е.В. Демьяненко 21, А.Ю. Чурилов 22.

А.Я. Ахмедов, считая что возможность применения смарт-контракта к различным типам договоров позволяет признать его специальной договорной конструкцией 23, вместе с тем отмечает следующее: «до тех пор, пока смарт-контракт не получит законодательного закрепления, относить его к специальным договорным конструкциям можно с известной степенью условности, так как позитивное регулирование смарт-контрактов на сегодняшний день не предусмотрено» 24.

Существуют и иные представления о правовой природе смарт-контракта: «обычный классический договор в электронной форме, компьютерная программа, программный код, сочетание программного кода и традиционного гражданско-правового договора, способ заключения и исполнения традиционного договора, способ обеспечения исполнения договора; сочетание способа заключения, способа исполнения

договора и самого традиционного гражданско-правового договора и др.» 25.

Для настоящего исследования представляется значимым вопрос невозможности рассматривать смарт-контракт как специальную договорную конструкцию.

Специальные договорные конструкции – это правовые феномены, применение которых налагает на стороны законодательно установленные дополнительные обязанности или предоставляющие сторонам дополнительные права. Так, например, при заключении публичного договора в силу положений закона у обязанной стороны исключается право отказа от заключения договора и возникают обязанности установить для всех контрагентов равные цены. При заключении договора присоединения закон предоставляет присоединившейся стороне право требовать расторжения или изменения договора в случае выявления дискриминации. При заключении рамочного договора законом устанавливается порядок исполнения договора, предоставляющий сторонам право конкретизации условий, а в отсутствие такой конкретизации устанавливается, что применению подлежат общие условия. При заключении государственного (муниципального) контракта Федеральным законом от 5 апреля 2013 года № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд» регламентируется порядок размещения заказа, необходимость применения мер обеспечения, ответственности и т. д. При заключении энергосервисного контракта Федеральным законом от 23 ноября 2009 года № 261-ФЗ «Об энергосбе- режении и о повышении энергетической эффективности и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» устанавливаются дополнительные существенные условия договора относительно срока его действия и условия о величине экономии энергоресурсов. При заключении абонентского договора ГК РФ установлена обязанность абонента по внесению платежей без увязки с объемом полученного исполнения и т. д.

Смарт-контракт, как было показано в начале статьи, законодатель не рассматривает как правовой институт, не вводит никаких особенностей правового регулирования правоотношений, облеченных в форму смарт-контракта. Как справедливо замечено Е.Э. Пушилиной, «смарт-контрактом регулируется фактическое исполнение. Сам смарт-контракт не содержит в себе сути правоотношения» 26.

Следует согласиться с позицией В.Н. Гаврилова, который пришел к выводу о том, что «по причине отсутствия волевого элемента в форме программного кода, признание смарт-контрактов как таковых договорами, специальными договорными конструкциями, договорами присоединения и условными сделками, как предлагается в науке» следует считать неверным 27.

В.Ю. Карпычев и М.В. Карпычев полагают, что термин «смарт-контракт» «является ИТ-жаргонизмом и всего лишь указывает на использование в договорных отношениях смарт-технологии» 28, в связи в чем позитивно оценивают отказ от использования термина «смарт-контракт» при принятии Закона «О цифровых правах» 29. Не менее категоричен профессор Ю.В. Трунцевский, считающий, что смарт-контракты не требуют принятия новых законов или правил, поскольку «существующая система договорного права более чем адекватна для того, чтобы соответствовать даже в этой цифровой форме заключению сделок без необходимости создания новых правовых категорий» 30.

Представляется все же, что полностью отказывать смарт-контракту в правовой составляющей нельзя. Вернемся к изменениям, внесенным в ГК РФ Законом № 34-ФЗ. К смарт-контрактам имеют отношения следующие поправки и дополнения.

В главе 9 «Сделки» пункт 1 статьи 160 «Письменная форма сделки» дополнен положениями о том, что письменная форма считается соблюденной при совершении сделки с помощью электронных либо иных технических средств.

В главе 22 «Исполнение обязательств» статья 309 «Общие положения» дополнена частью второй о том, что «условиями сделки может быть предусмотрено исполнение ее сторонами возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями сделки».

В главе 28 «Заключение договора» в статью 434 «Форма договора» внесены изменения, согласно которым «договор в письменной форме может быть заключен путем составления одного документа (в том числе электронного), подписанного сторона- ми, или обмена письмами, телеграммами, электронными документами либо иными данными в соответствии с правилами абзаца второго пункта 1 статьи 160».

Таким образом, в понимании законодателя смарт-контракт является электронной, формой договора (сделки), приравненной к простой письменной форме. Аналогичное мнение высказывается и в доктрине. Так, Е.М. Фоминова предлагает понимать под смарт-контрактом «электронную форму выражения гражданско-правового договора, составленного в соответствии с требованиями законодательства и размещенного в распределенном реестре в виде кода на языке программирования» 31. Е.В. Олейник и Л.А. Новоселова констатируют, что смарт-контракт представляет собой особенную форму оформления и реализации сделок 32. Р.В. Новиков считает, что «смарт-контракт можно рассматривать как форму электронного договора, спецификой которой являются: существование смарт-контракта на базе децентрализованной платформы в виде фрагмента кода, хранящегося в блок-чейне; изложение условий контракта средствами языка программирования; исполнение посредством проведения транзакций при соблюдении определенных условий; направленность на совершение сделок с цифровыми активами» 33. А.А. Волос определяет юридическую квалификацию следующим образом: «смарт-контракт представляет собой особую форму договора (электронная форма на основе специального программного кода) и предопределяет специфику порядка и способов заключения договора, осуществления прав и исполнения обязан- ностей сторон, прекращения договорных отношений. Таким образом, смарт- контракт не является какой-либо новой правовой конструкцией, которая противоречила бы всем имеющимся принципам договорного права и нормам законодательства об отдельных договорах» 34.

На основании изложенного следует констатировать, что смарт-контракт не является специальной договорной конструкцией. Для получения статуса специальной договорной конструкции недостаточно функционала формы договора. Специальные договорные конструкции выделяют из общего массива юридических явлений и инструментов именно нормативный статус, специфику правового регулирования. Правовую природу смарт-контракта следует рассматривать в контексте электронной формы договора (сделки), приравненной к простой письменной форме.

ИНФОРМАЦИОННЫЕ ИСТОЧНИКИ *

правления в области цифровой трансформации транспортной отрасли Российской Федерации до 2030 года : распоряжение Правительства Российской Федерации от 3 ноября 2023 года № 3097-р.

№ 261-ФЗ.