Правовые аспекты регулирования экстремизма: противоречия и пробелы законодательной регламентации и недостатки научного осмысления этого правового института

С 2001 г. в российское законодательство был внедрен новый юридический термин, определяемый большинством авторов как «экстремизм». В общеупотребительном значении этот термин определяется, как правило, одинаково: «Экстремизм (франц. extremisme, лат. extremus – крайний) – приверженность крайним взглядам, идеям и мерам, направленным на достижение своих целей радикально ориентированными социальными институтами, малыми группами и индивидами» [1]. Согласно словарю С.И. Ожегова, «экстремизм означает приверженность в политике и идеологии крайним взглядам и действиям» [2].

Фактически до 2001 г. термин «экстремизм» в русском языке использовался как аналог радикализма и понимался как выход за пределы условной нормы-правила, причем в различных сферах жизни человека (в идеологии, политике, культуре и т.д.). Попытки его использования без юридического раскрытия были пресечены Конституционным Судом РФ, который, проверяя конституционность Указа Президента РФ от 28 октября 1992 г. «О мерах по защите конституционного строя Российской Федерации» [3], постановил: «Признать не имеющим юридического значения содержащееся в данном пункте Указа понятие «экстремистские элементы», поскольку оно не имеет определенного юридического содержания, что может при применении Указа привести к нарушению конституционных прав граждан» [4].

В п. 3 ч. 1 ст. 1 Шанхайской конвенции от 15 июня 2001 г. о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, ратифицированной Российской Федерацией, экстремизм трактуется как деяние, которое направлено на захват власти или ее удержание насильственными методами, на изменение конституционного строя государства посредством насилия, а равно как насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них, и преследуется в уголовном порядке в соответствии с национальным законодательством [5].

И после ратификации Россией данной Конвенции (ее подписали государства, в которых по признанию большинства цивилизованных стран, созданы политические режимы, имеющие все признаки авторитарных или тоталитарных. Ни одного международного акта, помимо вышеназванного, где были бы определены признаки такого явления, как экстремизм, не существует) был принят Федеральный закон №114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», который дает определение экстремистской деятельности, насчитывая 13 ее видов. Уголовный кодекс РФ был дополнен статьями, предусматривающими ответственность за организацию экстремистского сообщества и организацию деятельности экстремистской организации, а также финансирование указанной деятельности.

Представители 15 правозащитных общественных организаций 8 июля 2002 г. на заседании «круглого стола», посвященном Федеральному закону «О противодействии экстремистской деятельности», обратились к Президенту РФ и Совету Федерации с просьбой отказаться от принятия этого закона. Как заявил тогда руководитель общественной организации «За гражданские права» В. Гарбисов, закон «О противодействии экстремистской деятельности» противоречит ст. 13, 14, 17, 18, 28 и 29 Конституции РФ и ряду международных актов о правах и свободах человека и гражданина. По словам автора обращения доктора юридических наук, правозащитника Михаила Кузнецова, «проблема экстремизма сегодня в России выдумана, и подобные законы направлены не на стабилизацию внутригосударственной ситуации, а на ущемление прав и свобод россиян» [6]. А, по мнению Льва Левинсона, эксперта Института прав человека, в понятии экстремистской деятельности, приведенной в законе, «да- ется перечисление разнообразных составов преступлений, закрепленных в Уголовном кодексе РФ, что само по себе является «бессмысленным дублированием Уголовного кодекса» [7].

Следует сказать, что в настоящее время этот закон с многочисленными поправками стал еще более «бессмысленным», так как помимо имеющихся составов УК там перечисляются разнообразные запрещенные деяния, вообще не имеющие закрепления в законодательстве в качестве преступлений или административных правонарушений.

В российской науке уголовного права до сих пор не существует более-менее внятного и единого понимания того, что из себя представляет пресловутый экстремизм. Мало того, многие из этих определений носят оценочный характер и включают признаки не юридической терминологии, а политологической риторики или философской традиции.

Так, по мнению А.Г. Залужного, экстремизмом можно назвать «действия, а также в публичной форме выраженные взгляды и намерения, преследующие своей целью нарушение или проявление неуважения к установленным законом правам и свободам граждан, общепринятым и справедливым нормам морали, общественному порядку и общему благосостоянию в демократическом обществе при условии, что юридическая значимость этих действий доказана в суде» [8]. Иными словами, с точки зрения этого подхода даже критика власти может рассматриваться как экстремизм!

Некоторые авторы полагают, что экстремизму не присущ признак насилия. Так, В.В. Ревина считает: «Насилие не является обязательным критерием отнесения тех или иных действий к экстремизму. Поэтому можно говорить как о насильственном, так и о ненасильственном экстремизме как формах его выражения. В то же время при определении наличия или отсутствия признаков экстремизма необходимо учитывать такой критерий, как противоправность, который означает, что данная деятельность запрещена законом именно как экстремистская и лицо, ее осуществляющее, тем самым нарушает правовой запрет, вследствие чего должно нести, как отмечалось ранее, уголовную или административную ответственность» [9]. Опять же автору можно попенять, что экстремизмом можно обозначить любую критику власти, пусть даже и шокирующую, фактически это приводит к прямому нарушению конституционной свободы слова.

Более импонирует нашей позиции определение, данное П.А. Даниловым: экстремизм – противоправная деятельность «физических лиц, должностных лиц..., основанная на приверженности к крайним взглядам и сопровождающаяся публичными насильственными действиями, которые направлены на умаление и отрицание конституционных принципов прав, свобод и законных интересов человека, личности, общества и государства» [10]. Но хотелось бы отметить, что, несмотря на то, что автор данного определения абсолютно правильно подчеркивает необходимость признавать экстремизмом только насильственные действия, четкого понимания, что же все-таки представляет собой экстремизм, в рамках его подхода также не просматривается.

По нашему мнению, выработка единого понятия экстремизма попросту невозможна, так как оно изначально полисемантично, носит предельно оценочный характер и, самое главное, не имеет внятных и четких, международно-признанных стандартов правоприменения.

Именно поэтому можно предположить, что попытки «выработать максимально емкое определение понятия «экстремизм», которое полно осветит все грани сущностной природы этого негативного феномена, что даст возможность любому субъекту общественных отношений регулировать свое поведение в соответствии с ним» [11] заведомо обречены на провал... Почему, с нашей точки зрения, это понятие, внедренное в российское законодательство 14 лет назад, приводит к массовым нарушениям конституционных прав граждан и должно быть изъято из юридической практики.

Попробуем привести несколько аргументов как с позиции конституционного права, так и с учетом уголовно-правовой специфики его использования в России.

• 1.    Перечень так называемых деяний, составляющих понятие экстремистской деятельности, насыщен либо отсылками к конкретным статьям УК РФ (многие из которых и ранее были в УК), либо содержит указание на определенные действия, запрещенные законом, но не криминализированные.

• 2.    Еще одним весьма спорным моментом указанного Закона является отнесение к числу противоправной деятельности, признающейся экстремизмом, публичного оправдания терроризма и иной террористической деятельности . В научной литературе высказывается мнение о том, что «терроризм является наиболее опасной формой экстремизма» [13], однако положения Уголовного кодекса РФ не позволяют сделать вывод о подобной взаимосвязи терроризма и экстремизма. Так, в УК РФ (в ст. 205, 205¹, 205²) не указан в качестве возможного мотив политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы [14]. Более того, терроризм предполагает совершенно определенную цель совершения преступного деяния – воздействие на принятие решения органами власти или международными организациями (ч. 1 ст. 205 УК РФ). Кроме того, среди преступных посягательств, содействие совершению либо финансирование которых является преступлением, также не указаны преступления экстремистской направленности. И, наконец, в ст. 3 Федерального закона от 6 марта 2006 г. №35-ФЗ «О противодействии терроризму» * при описании содержания понятий «терроризм», «террористическая деятельность» и «террористический акт» также отсутствует какое-либо указание на экстремизм либо мотив ненависти по расовому, национальному, политическому, идеологическому либо социальному признаку, не говоря уже о том, как понимать «оправдание» терроризма, которое также не имеет внятного юридического стандарта использования.

  Уголовный кодекс РФ определяет экстремистское сообщество как организованную группу лиц, что порождает определенные противоречия в терминологии, в рамках диспозиции статьи смешиваются понятия «организованная группа» и «преступное сообщество». В научной литературе отмечается несогласованность ст. 282¹ с другими положениями Общей и Особенной частей УК РФ; чрезмерная отсылочность соответствующей уголовно-правовой нормы и ее излишнее переполнение различными признаками, благодаря чему понять ее непосредственное предназначение довольно сложно даже для специалистов уголовного права, не говоря о практических работниках. Такое положение вещей изначально делает указанную норму «мертвой», что ставит под сомнение ее дальнейшее применение [15; 16]. Как отмечается в научной литературе, организованную группу на практике почти невозможно отличить от преступной организации, а также от группы, образованной по предварительному сговору, в связи с чем признание формирования в качестве экстремистского сообщества представляется весьма проблематичным [17].

  
  

• 3.    Некоторые составы преступлений отнесены к экстремизму вообще без каких-либо четких оснований . Например, ст. 1 Федерального закона №114-ФЗ называет в числе деяний «Воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий» (ст. 141 УК РФ). Абсолютно непонятно, где здесь имеется мотив ненависти или вражды. По какой причине это преступление против конституционных прав отнесено к экстремистским, из анализа норм закона не ясно.

• 4.    Некоторые запрещенные действия, перечисленные в законе, не имеют привязки к составам соответствующих преступлений или административных проступков.

• 5.    Отдельные деяния вообще не имеют криминализации в УК РФ или не признаны административными правонарушениями по КоАП РФ, но при этом определены как экстремистские. Так, согласно подп. 11 п. 1 ст. 1 Федерального закона №114-ФЗ экстремистским деянием является «публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением». Это вообще за пределами права! Другими словами, экстремистом будет назван человек, который в ходе критики деятельности политика (чиновника) выйдет за рамки и предположит, что чиновник

  причастен к совершению тех или иных преступлений [18]. Это обычная диффамация, которая может иметь место в отношении публичных лиц, и ответственность за нее если и установлена в цивилизованных странах, то только гражданско-правовая. Такой подход российского законодателя грубо противоречит установившейся практике ЕСПЧ, согласно которой официальные лица, действующие государственные чиновники должны выдерживать больше критики в свой адрес, чем обычные люди (Lingens v. Austria, 8 июля 1986 г., жалоба №9815/82, п. 42. 29 марта 2001 г., жалоба №38432/97, п. 47). Это также не соответствует и принципу равенства всех перед законом и судом, так как получается, что закон защищает только чиновника, а не обычного человека, что вообще недопустимо в демократическом обществе.

• 6.    Неопределенность в описании объективной стороны соответствующих экстремистских составов. В частности, ранее существовавшая ст. 280 УК РФ «Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации» была переименована в «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности», и диспозиция этой статьи, ранее предусматривавшая уголовную ответственность за вполне конкретные действия (а именно насильственное изменение основ конституционного строя, насильственный захват или удержание власти), теперь предусматривает ответственность за «публичные призывы» к осуществлению некоей «экстремистской деятельности», что, учитывая очевидную неопределенность данного понятия, нарушающую принцип правовой определенности, делает возможным крайне широкое и неоправданное применение уголовной репрессии в отношении политических оппонентов действующей власти. Более того, если ранее необходимым элементом состава этого преступления было насилие, то теперь все отдано на откуп экспертам и следствию, которые могут увидеть преступление даже в совершенно нейтральных комментариях. Но больше всего критики вызывает введенное в 2014 г. [19] законодателем «приравнивание» комментариев, репостов и даже т.н. «лайков» в сети Интернет к СМИ, что согласно ч. 2 ст. 280 влечет суровую уголовную ответственность граждан. На практике же это привело к тому, что правоохранительные органы, используя данную статью, стали привлекать к уголовной ответственности ученых, оппозиционных активистов и просто граждан, позволивших себе неосторожные оценки тех или иных событий и действий тех или иных лиц [20].

Фактически большинство норм УК РФ, относимые к экстремистским, содержат указание на соответствующий мотив: политическая, идеологическая, расовая, национальная или религиозная ненависть или вражда либо мотив ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы. Например, ст. 105 (убийство), ст. 111 (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), ст. 115 (умышленное причинение легкого вреда здоровью), ст. 116 (побои), ст. 117 (истязание), 119 (угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью) и некоторые другие. В чистом виде экстремистскими по названию являются только 4 статьи УК: ст. 280 «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности», ст. 2821 «Организация экстремистского сообщества», ст. 2822 «Организация деятельности экстремистской организации» и ст. 2823 «Финансирование экстремистской деятельности». При этом фактически экстремизм (с точки зрения содержания соответствующих действий) – это преступление с выделенным специальным мотивом, где есть ненависть и вражда по признаку расы, идеологии, национальности, религии или принадлежности к социальной группе. Однако это было в нашем УК и до 2002 г. Если же говорить об этих 4 статьях УК, в названии которых есть экстремизм – 280, 2821, 2822 и 2823, то юридико-технически эти нормы надлежащим образом не встроены в УК и применять их на практике крайне затруднительно и вряд ли целесообразно, так как многие элементы уже есть в ст. 35 и 210 УК, определяющих понятие преступной организации (сообщества).

Вообще, если рассматривать все эти статьи, то возникает очень много вопросов о возможности их применения к политическим оппонентам действующей власти или к религиозным организациям, не относящимся к традиционным для России конфессиям. В большинстве стран мира таких составов в уголовных законах просто не существует. Мы не говорим, что в зарубежных уголовных законодательствах не устанавливается ответственность за преступные проявления экстремизма. Но в большинстве из них слово «экстремизм» отсутствует. Например, в США преступления, совершенные на почве расовых, этнических, религиозных, любых иных (например, принадлежности к людям нетрадиционной сексуальной ориентации) предубеждений, называются преступлениями ненависти (англ. hate crime) [12]. Преступления ненависти, или, как их еще можно назвать, преступления предубежденности (предвзятости), являются актами насилия, направленными против определенного человека или группы людей просто потому, что целью этих акций являются личностные характеристи- ки человека в зависимости от его расовой, этнической, религиозной принадлежности, а также в зависимости от его гендерных особенностей.

При этом в США ответственность за такие преступления возможна только за действия, а слова и тексты, содержащие признаки вражды и ненависти, не подлежат уголовно-правовой оценке, так как это может привести к нарушению конституционной свободы слова.

В Уголовном кодексе РФ не криминализировано деяние, запрещенное подп. 7 п. 1 ст. 1 Федерального закона №114-ФЗ, а именно: «воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения». Более того, и в КоАП РФ нет аналогичного административного правонарушения. В нем, правда, имеется ст. 19.4.1. «Воспрепятствование законной деятельности должностного лица органа государственного контроля (надзора), органа муниципального контроля», но опять же в ней отсутствуют все признаки экстремистского деяния согласно требованиям Федерального закона №114-ФЗ. В некоторых статьях УК РФ «воспрепятствование законной деятельности» является признаком субъективной стороны (цель) ряда деяний, также не имеющих отношения к экстремистскому деянию в смысле п. 1. ст. 1 Федерального закона №114-ФЗ (например, ст. 295 УК РФ, ст. 317 УК РФ).

В заключение хотелось бы отметить, что автор отнюдь не выступает за декриминализацию всех деяний, подпадающих под признаки экстремизма. Представляется, что наше законодательство и до 2002 г. неплохо справлялось с противодействием преступлениям, совершенным по мотивам ненависти и вражды. Современное же антиэкстремистское законодательство при его практическом применении ограничивает не только политическую деятельность, но и научные исследования в области социологии, политологии, истории, права и т.п. Более того, анализируя практику его применения, приходится констатировать, что одной из целей его введения, о чем и предупреждали правозащитники, стало преследование политической оппозиции, широкое ограничение базовых конституционных прав и свобод граждан (свободы слова, совести, собраний и объединений). Использование правоохранительными органами так называемых «экстремистских статей» приводит к массовому вмешательству в частную жизнь граждан, попаданию оппозиционных активистов в различные базы данных полиции и фактически к формированию в стране системы политического сыска под предлогом борьбы с экстремизмом.