Преступления в сфере обращения цифровой информации и их детерминанты

В условиях интенсивной цифровой информатизации современного общества и функционирования его государственных институтов, потребность в использовании информационно-цифровых технологий в области правового регулирования является одной из важнейших причин трансформации базовых правовых (и, соответственно, научных) отраслей, включая уголовное право, а также тесно увязанную с последним — криминологию.

В этой связи, чрезвычайно актуальным представляется вопрос о содержании понятия и явления преступлений в сфере (среде) обращения цифровой информации.

Утвержденная Указом Президента РФ «Стратегия развития информационного общества в Российской Федерации на 2017—2030 годы» определяет понятие цифровой среды как совокупность информационных ресурсов, созданных субъектами информационной сферы, средств взаимодействия таких субъектов, их информационных систем и необходимой информационной инфраструктуры1. Подчеркивается, что оборонное, эконо- мическое, социально-политическое значение этой среды настолько же велико, насколько очевидны существующие угрозы использования ее механизмов и инструментов в противоправных целях. Ведь одним из опаснейших и стреми- тельно развивающихся сегментов высокотехнологичной преступности в мире является именно преступность в сфере информационного пространства с использованием информационно-цифровых технологий, электронно-вычислительной техники. В равной мере это относится и к российской ситуации, почти зеркально отражающей общемировые тенденции. Как справедливо констатируют исследователи этой проблемы, тенденции в криминальной ситуации в современной России характеризуются широким использованием высоких технологий при совершении преступлений [4, с. 3—4]. В частности, все более масштабными становятся умышленные вирусные заражения огромного числа компьютеров, хищения персональных данных, криминальные манипуляции в банковской системе посредством взлома компьютерных сетей, интернет мошенничества, террористические и экстремистские преступления, а также целый ряд других общественно опасных деяний [5; 6, с. 10—11].

Базируясь на трактовке устоявшегося в научном обороте термина «цифровая информация» как совокупности определенных сведений, обращающихся в сфере информационно-телекоммуникационных систем, есть основания констатировать следующее.

Очевидно, во-первых, что в современной уголовно-правовой и криминологической науке существует довольно широкий спектр подходов к формулированию адекватного определения понятия преступлений в сфере обращения цифровой информации. Указанные подходы дифференцируются в зависимости от предлагаемого теми или иными авторами перечня составов преступлений Особенной части УК РФ, обладающих, по мне- нию этих авторов, неким внутренним единством, позволяющим объединить кон- кретные составы в определенную группу [1, с. 36]. Во-вторых, с точки зрения его универсальности для уголовного права и криминологии, формулирование ана- лизируемого понятия различными исследователями во многом сходно. Ведь по существу, оно сводится к определению стоящего за этим понятием явления так называемой цифровой преступности как широкой и чрезвычайно диверсифицированной совокупности составов преступлений в сфере обращения цифровой информации, объединенных предметом посягательства — цифровой информацией — и (или) способом совершения преступных деяний — использованием цифровых технологий. В-третьих, не отрицая естественную общность уголовно-правовой и криминологической интерпретации понятия (и явления) цифровых преступлений, в то же время следует констатировать наличие существенной специфики, с одной стороны, уголовно-правового, а с другой — криминологического подхода к исследованию затронутой проблемы.

В связи с изложенным, было бы ошибкой игнорировать, как нам кажется, очевидное. Попытка объединения составов преступлений, так или иначе «причастных» к информационно-цифровой сфере, в единую — по родовому объекту в виде цифровой среды — группу преступных посягательств в самостоятельный раздел (главу) УК РФ является, мягко говоря, избыточной и, более того, вредной. Она неизбежно привела бы к игнорированию упорядоченной, устоявшейся структуры Особенной части уголовного кодекса Российской Федерации. Практика свидетельствует, что круг общественно опасных деяний, так или иначе связанных с информационно-цифровой средой, настолько широк и разнообразен, что совершенно бессмысленным было бы пытаться нарушить существующее естественное распределение составов преступлений в зависимости от тех родовых объектов преступных посягательств, в связи с которыми эти составы уже размещены в соответствующих разделах и главах Особенной части УК РФ. Ведь практически невозможно сгруппировать в рамках некоего нового родового объекта преступных посягательств (информационно-цифровой среды) все разнообразие уже охраняемых уголовным законом видов циркуляции цифровой информации, поместив их в отдельную главу УК РФ. Используя при этом в качестве основания выделения нового родового объекта лишь способы и средства совершения преступлений в цифровой сфере, но, одновременно, игнорируя характер и содержание общественных отношений, на которые в первую очередь посягает преступник, законодатель неизбежно оказывался бы в логическом тупике.

С учетом приведенных аргументов, представляется, что выделение составов преступления в отдельную категорию преступных деяний в информационно-цифровой сфере (среде) имеет практический смысл в гораздо большей степени для криминологии, точнее — «цифровой» криминологии, чем для уголовного права. Речь должна идти в первую очередь о необходимости осмысления и реализации основного спектра именно криминологических задач в контексте специфики преступности в сфере обращения цифровой информации или бытующего в юридической литературе ее синонима — «преступности в сфере высоких технологий».

Итак, цифровая преступность (как криминологическая категория и соответствующее явление) представляет собой широкий круг общественно опасных деяний, совершенных в информационно-коммуникационной среде с использованием цифровой информации и информационно-телекоммуникационных технологий. В этой связи, есть основание констатировать, что, в отличие от уголовного права, главной задачей цифровой криминологии является комплексный анализ состояния и тенденций цифровой преступности, изучение обстоятельств, детерминирующих или стимулирующих ее рост, изменение и предположительное ее развитие в будущем, а также разработка проблем нейтрализации этих процессов и усиления контроля над преступностью на основе учета коренных закономерностей социального, политического и экономического развития общества. При этом, несомненна актуальность криминологического анализа в первую очередь обстоятельств, детерминирующих или стимулирующих рост указанной категории преступных деяний вследствие наблюдающейся информационно-цифровой экспансии во все ипостаси человеческого бытия (индивидуального и общественного), включая экономику, государственное управление, а также обеспечение государственной безопасности, правопорядка, прав и интересов граждан.

На первый взгляд, криминогенные факторы информационно-цифровой среды — если уж не по специфическому механизму воздействия, то по своей сущности — представляют собой не что иное, как традиционно рассматриваемые в рамках общей криминологии детерминанты (причины и условия) преступности. Вместе с тем, достаточно очевидно, что сегодня на них влияют (и продолжат это влияние в обозримом будущем) специфические характеристики цифровой реальности, цифровой деятельности в рамках развития информационных, коммуникационных технологий (особенно — интернета), неизбежно накладывающих свой отпечаток на многочисленные разновидности преступной деятельности. И это понятно: каждый технологический рывок человечества демонстрирует в диалектическом единстве как позитивные, так и негативные последствия. Информационно-цифровая технологическая революция не является исключением. Не случайно, в содержании подписанной Президентом РФ «Доктрины информационной безопасности Российской Федерации» подчеркивается (в том числе и в указанном контексте) насущная необходимость постоянного противодействия со стороны российского государства и общества угрозам разрушительного воздействия упомянутых в Доктрине криминогенных факторов1.

Описание исследования и обсуждение результатов

Не умаляя бесспорных позитивных последствий цифровой технологической революции, нам все же представляется, что сегодня упомянутое воздействие — как результирующее проявление всего симбиоза негативных факторов в информационно-цифровой среде — вылилось в очевидное повышение уровня специфической криминогенности. Это нашло свое выражение, во-первых , в широкой экспансии высокотехнологичной преступности, напрямую использующей информационно-цифровые возможности противоправного вторжения во все сферы жизни граждан, государства, экономики. И, во-вторых , оно повлияло на определенные разновидности преступности, хотя и не связанные напрямую с использованием высокотехнологичных средств и способов криминальной деятельности, но закономерно растущие в связи с рядом негативных последствий развития информационно-цифровых процессов в мире.

На наш взгляд, среди наиболее существенных криминогенных факторов первой группы , оказавших прямое воздействие на изменение характеристик преступных проявлений, в первую очередь следует назвать получение преступниками в результате информационно-цифрового бума возможности обладать чрезвычайно эффективными, не существовавшими ранее цифровыми технологиями, методами и инструментами, открывающими новые перспективы и возможности для криминальной деятельности. Это сделало еще более проницаемыми и уязвимыми практически все элементы жизни граждан, общества, государства.

Так, следует упомянуть прежде всего нарастающее влияние информационно-цифрового пространства на рост мировой киберпреступности корыстно-мошеннического характера. Достаточно сказать, что по экспертным оценкам, глобальный ущерб от преступлений в сфере компьютерной информации в годовом исчислении составляет примерно 600 миллиардов долларов — при росте на десятки процентов ежегодно [7, с. 3]. В равной мере это затронуло и Российскую Федерацию. Как справедливо констатируется в Распоряжении Правительства РФ «О государственной программе Российской Федерации «Информационное общество (2011—2020 годы)», сегодня неуклонно возрастают угрозы безопасности в информационном обществе. В частности, одной из таких угроз является увеличение в России количество компьютерных преступлений, усиление их корыстной направленности, наносимого материального ущерба1. Речь идет: о неправомерном доступе к компьютерной информации; о создании, использовании и распространении вредоносных компьютерных программ; о нарушении правил эксплуатации средств хранения, обработки или передачи компьютерной информации и информационно-телекоммуникационных сетей; о неправомерном воздействии на критическую информационную инфраструктуру Российской Федерации.

Наряду с этим, информационные технологии все чаще используются также для совершения так называемых «традиционных» преступлений, в том числе незаконного получения и разглашения сведений, содержащих коммерческую, налоговую или банковскую тайну, хищений, вымогательства, мошенничества и т. д. В России расцвел масштабный нелегальный рынок «онлайн-пробива», на котором можно за соответствующие деньги получить данные о перемещениях отслеживаемых персон по сигналу мобильного телефона и их детализированные телефонные разговоры, кодовые слова для проникновения в банковские счета, персональные данные граждан и т. п. Основные покупатели информации — мошенники, частные детективы, сотрудники служб безопасности различных компаний. Нелегально полученные персональные данные становятся опасным оружием, используемым для шантажа, вымогательства, манипуляций в банковской сфере. При этом, следует подчеркнуть, что информационно-цифровые средства расширили прежде всего возможности организованных преступных сообществ, причем во многих сферах их криминальной деятельности. Так, мафиозные структуры широко используют квалифицированных программистов, хакеров, специалистов по видеонаблюдению, манипуляторов с виртуальной валютой, «зарабатывая» на этом огромные суммы.

В рамках анализируемой первой группы криминогенных факторов, оказывающих прямое воздействие на выбор форм и методов криминальной деятельности, необходимо упомянуть также следующее. Неконтролируемый процесс информационно-цифрового развития расширяет возможности распространения и использования целого ряда материалов, квалифицируемых международным правом и национальным законодательством многих государств, в том числе Российской Федерации, как преступления. В цитируемом ранее документе Правительства РФ «Информационное общество (2011—2020 годы)» констатируется, что для нашей страны сохраняются угрозы национальной сети интернета и мобильной телефонии посредством размещения из-за рубежа через скрытые каналы связи и пропагандистские сайты информации экстремистской направленности1. Речь фактически идет об информационной агрессии, в частности: о распространении и обеспечении свободного доступа через компьютерные системы расистских и ксенофобских материалов; о высказывании по сетевым информационным каналам угроз совершить тяжкие преступления по мотивам расизма, ксенофобии, а также оскорблений по указанным мотивам; о распространении таким же способом материалов, содержащих отрицание, оправдание или одобрение геноцида, иных преступлений против человечества [3]. Свидетельство тому — данные компании SafeGuard Cyber, занимающейся вопросами безопасности в киберпространстве. По ее заключению, в Европе действует не менее 6700 сайтов крайне левого и крайне правого толка (bad actors), распространяющих такого рода информацию; причем, в сумме они имеют доступ к аудитории в 241 миллион пользователей.

Наконец, в рамках продолжения анализа первой группы криминогенных факторов, следует констатировать, что развитие информационно-цифровых технологий, несмотря на естественность и неизбежность этого процесса, в то же время способствует интенсивности кибератак хакерско-террористического характера (кибертерроризма), а также подрыву суверенитета других государств в политических целях посредством манипулирования общественным мнением через социальные сети или оказания соответствующего информационно-психологическое воздействия на людей, в том числе — на государственных лидеров при принятии ими важнейших политических решений, определяющих политику государств.

Этот вид терроризма чаще всего предполагает интернет-атаки на компьютерные системы или телекоммуникационные, информационные инфраструктуры с целью причинить существенный вред экономического, военного, технологического, политического, идеологического характера, либо для устрашения гражданского населения или принуждения правительственных органов к исполнению продиктованных террористами требований. Типичными способами осуществления таких атак являются угрозы терактов, доставленные через интернет, с целью привлечения внимания к требованиям террористов; внедрение вирусов в компьютерные сети; взлом информационных систем; DOS-атаки; подавление линий связи; распространение дезинформации через электронные каналы связи и средства массовой информации. В этой связи, важнейшей формой реализации национальной информационно-цифровой политики давления на террористические структуры выступает последовательное усиление защиты безопасности подвергающихся таким атакам государств с помощью электронных технологий

Вторая группа криминогенных факторов цифровой среды — так называемых «фоновых факторов» — включает спектр обстоятельств, хотя и косвенно, но также негативно, как и предыдущая группа, влияющих на общий уровень и динамику преступности.

В первую очередь, речь идет о существующей дискриминации в информационно-цифровой среде , которая является одной из острейших социальных проблем и, одновременно, криминогенным фактором, в немалой степени обусловливающим масштабы преступности в современном мире. Фактическое неравенство граждан в возможностях доступа к разветвленной системе интернета, к цифровым технологиям в силу громадной разницы в их имущественном положении, а также из-за национальных, этнических, гендерных различий, религиозных табу, ограничивает существенным образом свободу выражения мнений, распространение легальной информации, не запрещенной национальным и международным законодательством. Одновременно, это лишает их информационного доступа к легальным и эффективным средствам защиты своих прав и интересов, вопреки тому, что информационно-цифровая свобода в современном мире должна являться базовым правом граждан на свободу информации. Между тем, по свидетельству мировой прессы, правительственные службы многих государств все чаще (хотя лишь на время) отключают социальные интернет-сети или отдельные их сегменты по политическим, религиозным и тому подобным мотивам. В частности, мировым лидером в этом является Индия (в 2016—2017 гг. интернет в различных ее регионах отключался более 100 раз), на втором месте находится Пакистан, далее — Китай, Турция и ряд других государств. В свою очередь, это вызывает ответную реакцию, а именно: рождая социально-психологическое напряжение и недовольство, такая ситуация становится питательной почвой для экстремистских проявлений, несанкционированных форм социального протеста, нарушений общественного порядка, хулиганских действий и вандализма.

Далее, к числу криминогенных факторов второй группы относится то обстоятельство, что информационно-цифровые средства активно применяются правительственными органами целого ряда государств — хоть и под благовидными предлогами — фактически для несанкционированной слежки за своими гражданами. В частности, делается это с помощью специальных приложений для мобильных телефонов и компьютерных программ (Integrated Joint Operations Platform) с последующим использованием полученной информации спецслужбами. В этом плане достаточно типична практика США. Так, несмотря на то, что ряд положений, принимаемых Конгрессом США законодательных актов [8], был призван отчасти смягчить тотальный характер телефонного прослушивания, бесцеремонность сбора конфиденциальной информации, а также несанкционированной судами информационно-цифровой слежки за гражданами, не имеющими отношения к террористической деятельности — ситуацию с непрекращающимся ущемлением спецслужбами гражданских прав это радикально не изменило. По-прежнему, под предлогом борьбы с внутренним терроризмом, ими практикуется применение телефонного прослушивания и электронного наблюдения с упрощенным порядком получения судебного приказа для осуществления этих действий или просто санкции прокурора, минуя судебный порядок. Очевидно, американскому законодателю это видится вполне логичным при существующем сегодня уровне террористической угрозы. Однако, трудно не согласиться со справедливой оценкой специалистов, отмечающих неоднозначный характер направленности системы упомянутых законодательных мер и, прежде всего, существенное сужение при их осуществлении конституционных прав и свобод граждан под предлогом противодействия волне терроризма в стране. К тому же, это вызывает ответную реакцию: рождая социально-психологическое напряжение и недовольство, такая ситуация становится питательной почвой для экстремистских проявлений, несанкционированных форм социального протеста, для нарушений общественного порядка, хулиганских действий и вандализма.

К криминогенным обстоятельствам этой же группы относится усиление социального расслоения и так называемой технологической безработицы как побочного результата развития сферы информационно-цифровых технологий, программного обеспечения, сложного компьютерного оборудования, объективно вытесняющих значительное число работников на аутсорсинг, в контингент не полностью занятых или реально безработных, перспективы трудоустройства которых не гарантированы. Неизбежное следствие этого процесса — падение доходов, нужда широких слоев населения, люмпенизация и увеличение числа лиц без определенных занятий и места жительства, порождающие интенсивное пополнение частью этого контингента рядов общеуголовных, преимущественно т. н. «уличных» преступников. И это понятно: будучи отчужденной в результате бурного развития информационно-цифровых технологий от легального общественного производства, масса безработных неизбежно трансформируется в питательную среду для криминальных проявлений. Не случайна, таким образом, в рамках дихотомии этих процессов довольно жесткая корреляция: по данным американских социологов, повышение безработицы только на один процент вызывает рост числа преступлений на 5,7 % [2, с. 70]. Кроме того, упомянутая технологическая безработица, в свою очередь, приводит к бурному росту миграционных потоков из экономически депрессивных государств или отдельных регионов с низким уровнем жизни населения — в более благополучную среду обитания, обостряя тем самым конфликты мигрантов с коренными жителями. Как следствие, напряженные отношения между этими группами населения, определяемые социально-экономическими, этническими, религиозными мотивами, выливаются в акты насилия, вандализма и так называемой «традиционной» корыстной преступности, а также в другие формы общественно опасного поведения.

Заключение

Таким образом, представляется очевидным, что мировое развитие информационно-цифровой среды, являясь объективным, неизбежным процессом, приносит не только позитивные результаты, но, одновременно, порождает сложные, в том числе негативные, социальные и правовые последствия. Это, в свою очередь, требует опережающего принятия мер безопасности, нейтрализующих или предотвращающих криминальные проявления в данной сфере, а также усиления государственного контроля над состоянием информационно-цифрового пространства.