Презентация фразеологии в монголоязычно-русских словарях

В новейших монголоязычно-русских словарях как в прошлом, так и в настоящее время фразеологизмы представляются в словарной статье на первое слово фразеологизма или опорное слово (семантическое или грамматическое). А значит, составители не всегда определяли конкретный принцип и последовательно придерживались его при выборе способа презентации фразеологизма и решение ими этого немаловажного лексикографического вопроса приводило к неизбежному субъективизму. О том, что вопрос презентации фразеологических единиц не решен однозначно с опорой на какой-либо принцип, свидетельствуют и предисловия изданий. Так, в них лишь указывается на то, что «идиоматические выражения и примеры, не относящиеся ни к одному из приведенных в словаре значений, даются в конце словарной статьи за знаком ◊ ромб» [БАМРС, с. XXII], или: «знак ромб (◊) дается в конце словарной статьи перед идиоматикой и фразеологическим материалом, не подходящим ни к одному из значений» [БРС, т. I, с. 16], или: «идиоматические выражения, а также некоторые другие сочетания, не относящиеся ни к одному из значений заглавного слова, приводятся в конце словарной статьи за знаком ромб (◊)» [КРС, с. 12]. Все три отрывка из статей о пользовании словарем наглядно демонстрируют, какое положение занимают фразеологизмы в этих словарях – далеко не первое и не второе. Это, как нам кажется, основной симптом «хронической болезни» монголоязычнорусских словарей, описанной Г.Ц. Пюрбеевым [Пюрбеев]. И эта болезнь до сих пор не излечена, хотя публикация фразеологических словарей монгольских языков должна была существенно облегчить решение этого вопроса.

В монгольско-русском словаре, как мы уже видели, за ромб в конец словарной статьи выносятся идиоматические выражения, но не сказано о том, что в словаре приведены и фразеологизмы (хэлц Yгэ) с пометой хэлц. Между тем известно, что термины идиома и фразеологизм - абсолютные синонимы [ЛЭС, с. 171; Ахманова, с. 165]. В свете сказанного напрашивается вывод о том, что проблема представления фразеологических единиц в монгольско-русском словаре если не усугубляется, то по меньшей мере остается на прежнем уровне.

Рассмотрим особенности презентации этих двух типов выражений в Большом академическом монгольско-русском словаре. За знаком ромб (◊) в нем приведено значительное количество выражений. Принципы же, которыми руководствовались авторы-составители словаря, опираются на три основы: размещение в словаре по первому знаменательному компоненту, по опорному слову, являющемуся семантическим центром выражения (в основном это именные конструкции), и по опорному слову – грамматическому центру выражения в глагольных выражениях. В первом томе словаря в числе других приведены такие идиоматические выражения, как, например: ◊ алаг бөөрийн холбоотой ‘быть в родственных отношениях (связях)’ [БАМРС, с. 69] (ср.: в Толковом словаре фразеологизмов монгольского языка А. Акима: алаг бөөрийн холбоотой – ахдүү, садан сүлбээтэй (букв. пегий, почки, со связью) [СА, c. 14]); ◊ голио / царцаа ногоон ‘вертолет’ [БАМРС, с. 425) (букв. ‘кузнечик зеленый’, или ‘зеленая хлебная кобылка’); ◊ амбан явахгүй ‘кукиш (фига, шиш) с маслом’ (букв. амбань, не пойдет); ◊ амбан үүлүү а) ‘одиннадцатиочковая кость (в игре вроде домино)’; б) шутл. ‘изображение, похожее на верблюда (с помощью пальцев)’; в) детск. ‘детское выражение как будто едущих на верблюде (в игре)’) [БАМРС, c. 87].

В целом данным знаком обозначены отнюдь не идиомы, или фразеологизмы, а различные термины – сложные слова, обнаруживающие в своем происхождении образные корни: анаш өргүүр ‘портовый кран’ в статье на анаш - внешнее сходство в строении портового крана и жирафа [БАМРС, с. 106], араат шугам ‘рейка’ – форма рейки, имеющей зубчики по верхней или нижней части [БАМРС, с. 119], борооны бялзуухай ‘ласточка’ (букв. птичка дождя) – связано с появлением и низким полетом этих птиц над землей перед дождем [БАМРС, с. 267]. Немало и таких терминов, в образовании которых не прослеживается образность, например: ◊ шувууны гол өд ‘хвостовые перья птиц’. Совершенно очевидно, что составители словаря не совсем четко представляли разницу между идиомой и термином – сложным словом, образованным посредством образного, метафорического или метонимического переноса.

По этому поводу А.А. Юлдашев высказывается достаточно категорично: «При всей своей близости фразеология и сложные слова существенно отличаются друг от друга по характеру лексического значения и назначению. В этом плане фразеология противопоставляется не только сложным словам, но и остальной лексике как экстраординарная единица ординарной» [Юлдашев, с. 218]. Действительно, при создании сложных слов, подобных приведенным выше, существовал образ (кроме последнего примера), но он «стерся», исчез, и слово уже не воспринимается как идиома, а служит номинативно, обозначая конкретную реалию окружающего мира. Таковы, например, бурятские сложные слова терминологического плана: батаганаан хушуун ‘герань луговая’ (букв. комар, морда) – на основе сходства цветка этого растения, имеющего вид маленькой сферы с длинной и острой остью; тэмээн таб-гай ‘кувшинка’ (букв. верблюд, стопа) – по форме, үхэр хулгана ‘крыса’ (букв. бык, мышь) – по размеру, т.е. крупная мышь; алтан зула (сэсэг) ‘тюльпан’ – по форме и цвету (цветок напоминает лампадку, горящую в степи) и т.д.

Сочетаний, выделенных пометой хэлц – фразеологизм, в БАМРС сравнительно мало. Встречаются, например, такие выражения, как: гал усны зовлон туулах ‘натерпеться много горя, бед’ (букв. огня, воды, мучения, проходить) [БАМРС, с. 395], ср. в СА: гал усны гашуун зовлон – бэрх хэцүү зовлон, ниитийг нэрвэсэн их зовлон [СА, с. 41]; нохойгүйд гахай хуцах [БАМРС, с. 394] ‘когда нет собаки, и свинья лает; ~ на безрыбье и рак рыба’, в СА не зафиксирован; газар ширтсэн гахай шиг ‘не видеть дальше своего носа; ~ со своей колокольни смотреть’ [БАМРС, с. 394], в СА не зафиксировано; гахай явган , нохой нүцгэн ‘а) совсем пеший; нагота и босота; б) не иметь ни кола ни двора; гол как сокол, без всего’ [БАМРС, с. 394], в СА не зафиксировано. Подобные выражения в БАМРС даются не только с пометами хэлц – фразеологизм, но и с рядом других: цэцэн – цэцэн үг – поговорка, зүйр – зүйр үг – пословица, үл тоомс – үл тоомсорлох, тоомсоргүй үгүүлэх – пренебрежительно, үл тааш – үл ой-шоох, Yл таашаах - неодобрительный и др. Например, в статье на баас(ан) приведено несколько фразеологических оборотов с такими пометами: баас хатавч өмхийгөө тавихгүй цэцэн. ‘горбатого могила исправит; кал высохший, но все равно воняет’; ядсан нохойд хатсан баас цэцэн. ‘камень на шее’; баас городсон нохой шиг зүйр. ‘как воронье, поджидающее падаль ( үгчил . словно собаки, поджидающие испражнений)’ [БАМРС, с. 204]; борвины баас арилаагүй жаал үл тоомс. ‘желторотый юнец ( үгчил . пяточные сухожилия все еще не избавились от кала)’ [Там же]. Последнее выражение А. Акимом и Г.Ц. Пюрбеевым отнесено к фразеологическому фонду, ср.: борвины баас арилаагүй [СА, с. 34]; борвины баас арилаагүй – молоко на губах не обсохло (о зеленом юнце, неопытном молодом человеке), букв. с пяточных сухожилий фекалий не исчез [Пюрбеев, с.122].

На таком сравнительно небольшом материале можно сделать вывод о том, что составители БАМРС слабо дифференцировали собственно фразеологизмы и сходные с ними пословицы и поговорки и сложные слова-термины. В данной ситуации лучшим выходом было бы вынесение всех подобных выражений в самый конец словарных статей, а не «рассыпать» их без особого порядка. Вызывает легкое недоумение то, что не в полной мере использованы материалы существующего фразеологического словаря. Это, по нашему мнению, подтверждает высказанный тезис о второстепенности фразеологии в переводном словаре. Справедливости ради следует сказать, что эта тенденция характерна не только для монгольских языков, но и для многих других.

В двухтомном бурятско-русском словаре Л.Д. Шагдарова и К.М. Черемисова такого разнобоя не наблюдается. Фразеологизмы последовательно помечены знаком ромб (◊), а пословицы и поговорки снабжены пометами посл . и погов . В двух томах словаря зафиксировано около ста фразеологических оборотов, которые обозначены ромбом, но многие фразеологизмы не выделены как таковые. Более десяти фразеологизмов вошло в состав словарной статьи вместе с другими иллюстративными конструкциями на общих со свободными словосочетаниями основаниях, например: абдарынь дундалуулха ‘заставлять расходоваться; ≈ бить кого-л. по карману’ [БРС, т. 1, с. 27]; букв. сундук (его) отбавить (сделать неполным). Данный оборот, вне сомнения, является фразеологизмом. Таким же образом в ряду свободных словосочетаний подан другой фразеологизм: альган тараг ( шаанги ) ‘затрещина, подзатыльник’ [БРС, т. 1, с. 57], хотя справедливости ради следует сказать, что он приведен в статье эдю-улжэрхихэ . Данный оборот в сочетании с названным глаголом обозначен как фразеологизм: ◊ альган тараг эдюулжэрхихэ ‘дать затрещину’ [БРС, Т. 2, С. 651]. Имеется еще несколько таких оборотов, которые, безусловно, являются фразеологическими, но не выделены в БРС соответствующим образом.

В БРС способы представления существенно не отличаются от БАМРС: фразеологизмы даются при статье на знаменательное слово – первый компонент оборота – или при статье на слово – семантический или грамматический центр. Трудно сказать, что составители специально выделяли опорное, или стержневое, слово во фразеологических оборотах, помещаемых в словарь. При статье на первое знаменательное слово – компонент фразеологизма – размещены такие обороты, как: альган тальган бо-лохо : а) ластиться, ласкаться (о животных); б) заискивать, подлизываться, лебезить [БРС, т. 1, с. 57]; унаган таблагаараа – на всех парах, во все лопатки [БРС, т. 2, с. 297]; үнэгэнэй харанхы ‘самая темная пора перед рассветом’; үнэгэнэй нюдэ залгиха ‘≈ не спится (букв. проглотить лисий глаз); не смыкая глаз’ [БРС, т. 2, с. 345].

В статье на слово – грамматический центр фразеологизма – помещены такие глагольные сочетания, как: гэр хааха старомонг. ‘жениться на вдове своего брата’ [БРС, т. 2, с. 369]; эльгэ (или сэдьхэл ) зүрхөө хүмэрихэ ‘волноваться, быть тронутым’ [БРС, т. 2, с. 490]; дүрбэн хүллэхэ ‘становиться на четвереньки’ [БРС, т. 2, с. 488] и др.

В отличие от БАМРС в БРС лишь единичные сложные слова – названия растений или животных – не обозначены как фразеологизмы за знаком ромб (◊), зафиксировано лишь гэндэн жамса аг. или гэндэн убша хорин. табу. ‘волк’. Хотя следует заметить, что это сочетание все же ближе к фразеологии, нежели к зоонимической терминологии, поскольку табуированная лексика всегда образна, даже в утилитарном употреблении.

Качество разработки фразеологии в БРС значительно лучше по сравнению с БАМРС. Справедливости ради следует сказать, что в БРС привлечено очень небольшое количество фразеологии. С учетом никак не помеченных фразеологизмов их количество составляет более 300 выражений. В бурятско-русском фразеологическом словаре представлено около 3500 единиц, из которых, за вычетом сложных слов, парных образований со значением обобщения и некоторых свободных словосочетаний и сочетаний типа коммунистическа парти , более тысячи составляет реальный фразеологический фонд бурятского языка. Привлечение этого фонда в переводный словарь было бы очень ценно.

«Калмыцко-русский словарь» содержит 26000 слов. Сочетаний, обозначенных ромбом (◊), зафиксировано в словаре около 200 единиц. Общий анализ таких конструкций показывает, что подавляющее их большинство является собственно фразеологизмами. В размещении фразеологических оборотов калмыцкие составители придерживались примерно тех же принципов, которые были приняты в БРС: приведение сочетания в словарной статье первого компонента или в статье слова – семантического или грамматического центра сочетания. Тем не менее в данном словаре преобладающим является способ размещения в словарной статье первого компонента: амрар олдсн мөңгн ‘нетрудовые деньги’(букв. легко найденные деньги); амтн барх ‘потерять свою честь и достоинство’ [КРС, с. 4142] (букв. вкус, исчерпывать), ср. монг. нүүрээ барх – үнэ хүнд, нэр сүргүй болох, үнэ хүнд, нэр сүрээ алдах (~ потерять честь) [СА, с. 93]; келкə ясн ‘скелет’ [КРС, с. 290] (букв. связка, кость), ср. монг. араг ясан, хэлхээ ясан, бурят. араг яһан id, андн морн ‘прославленный конь’ [КРС, с. 44]. Этот фразеологический оборот интересен тем, что слово ондн в его составе имеет диаметрально противоположное значение ‘прославленный’, вместо нормативного ‘подвергаться позору’.

Глагольные фразеологизмы в КРС приводятся в основном в статье первого компонента – имени. Достаточно редкие исключения составляют такие обороты: толһаһан һанзһлх ‘повесить (понурить) голову, прийти в уныние’ [КРС, с. 156] (букв. голову (свою) приторочить); əркн хоронд авгдх ‘стать пьяницей, пристраститься к спиртному’ [КРС, с. 20] (букв. водки, отраве, взятым быть) и т.д.

В этом словаре так же, как и в монгольско-русском, образные термины – сложные слова – помечены как фразеологизмы. Например: аһин һуй ‘богородская трава’ [КРС, с. 26] (букв. ляжка княгини). В данном случае неясно, каким образом появилось это сочетание; алг нүһсн ‘королевская утка’ [КРС, с. 33] (букв. пестрая (пегая) утка); гүүнэ кокн ‘шлемник’ [КРС, с. 149] (букв. кобылий сосок).

Кроме таких «образных» терминов-зоонимов и фитонимов в КРС встречаются и другие термины, которые трудно отнести к фразеологии. Например: пионерин галстук ‘пионерский галстук’ [КРС, с. 134]; үкрмүд саадг карусель ‘доильная карусель’ [КРС, с. 285]; əдлцүлгч зерег грам. ‘сравнительная степень’ [КРС, с. 65]; оңгстанар бичгддг, əдл утхта үгмүд лингв. ‘синонимы’ [КРС, с. 64] и т.д.

Общие для всех национально-русских словарей монгольских языков проблемы, о которых писал Г.Ц. Пюрбеев, не изжиты в новых словарях. Кроме того, в анализируемых словарях, кроме БРС, происходит смещение собственно фразеологических сочетаний и сложных слов, образованных на основе метафорического или метонимического переноса. Смешение фразеологизмов и сложных слов приводит к смещению границ лексикологии и словообразования.