Придворная конюшенная часть и собственный его императорского величества гараж в 1917 году

DOI:

Цитирование. Гордеев П. Н. Придворная конюшенная часть и собственный Его Императорского Величества гараж в 1917 году // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионове-дение. Международные отношения. – 2017. – Т. 22, № 6. – С. 87–98. – DOI:

Придворная конюшенная часть была одним из старейших подразделений МИДв; ее история восходила к Конюшенному приказу, возникшему при дворе Ивана Грозного [1, с. 20]. В предреволюционное время в ее состав входили Канцелярия, Верховое отделение, Отделение русской упряжи и Отделение шорной упряжи. В 1912 г. управляющему частью был подчинен (однако «на правах широкой автономии») «Собственный Его Императорского Величества гараж» [11, с. 153] – новое придворное учреждение, появившееся в царствование Николая II [5, с. 15–74; 9, с. 203–216]. Общая численность служащих конюшенного ведомства (без Гаража) достигала в 1917 г. почти 600 человек [20, л. 17–23 об., 27–28], а на его содержание в смете МИДв на 1917 г. было ассигновано 1 242 180 руб. (против 1 064 195 руб., отпущенных в 1916 г.). Отдельной строкой в бюджете МИДв было прописано содержание Собственного Его Императорского Величества гаража, на что в 1917 г. (как и в предшествующем году) планировалось израсходовать 120 000 руб. [32, л. 60–60 об.].

До падения монархии значительная часть руководства Придворной конюшенной части состояла из офицеров немецкого происхождения. Канцелярией части заведовал генерал-лейтенант А.Х. Палеолог, хозяйством – полковник А.А. Шильдкнехт, Отделением русской упряжи управлял Л.А. Гентер с двумя старшими конюшенными офицерами – А.А. Зеестом и П.А. Обермиллером [4, с. 59]. Инспектором Гаража состоял капитан 1-го ранга Д.В. фон Ден [18, л. 62]. Возглавлял же ведомство с 1897 г. эстляндский дворянин, обер-шталмейстер, генерал от кавалерии Артур-

Отто-Мориц Александрович фон Гринвальд (1847 г. р., выпускник Дерптского университета, начал службу в лейб-гвардии Кирасирском полку еще в 1866 г., участвовал в Хивинском походе 1873 г., был женат на графине Анне Тизенгаузен [17, л. 33–53 об.]). Это позволяет предположить, что в напряженных отношениях, сложившихся в 1917 г. между «низами» и «верхами» конюшенной части, сыграл роль и национальный, антинемецкий фактор, вообще занимавший довольно заметное место в событиях Февральской революции.

Отметим также, что руководящий состав установления был крайне деморализован падением монархии и неопределенностью их собственной судьбы. В значительной степени это было обусловлено событиями Февральской революции, в ходе которой А.А. Гринвальд был арестован, а А.А. Шильдкнехт – убит [6, с. 28–29]. В прессе начали появляться сообщения о том, что «Придворно-конюшенную часть в значительной степени предполагается упразднить. Конюшни будут ликвидированы и будет сохранено лишь известное количество экипажей и лошадей для будущего носителя высшей власти в империи при новом государственном строе» [38, с. 3]. Писательница С.И. Смирнова-Сазонова, автор известного дневника, 9 марта беседовала со своим родственником, старшим конюшенным офицером А.В. Давыдовым: «Он вчера приехал с фронта. Явился к Палеологу, спрашивает, зачем его вызвали, что он будет здесь делать. Тот, совсем подавленный, сказал, что сейчас остается только одно – выжидать.

– Да черт их возьми совсем! – крикнул Давыдов. Чтобы я стал подавать карету Ми- люкову!? Я подам карету царю, а не этим дум-ск[им] господам» [33, л. 166].

Первые несколько недель «свободной России» в конюшенном ведомстве оказались тесно связаны с личностью, казалось бы, довольно далекого от иппологии человека – журналиста Филиппа Петровича Купчинского. Родившийся в 1881 г. в семье чиновника судебного ведомства, он успел отметиться на разных жизненных поприщах: писал стихи и эссе (вполне графоманского свойства) под влиянием публициста правых взглядов В.В. Ярмонкина, учился на юридическом факультете Петербургского университета в одно время с А.Ф. Керенским, был военным корреспондентом в Порт-Артуре и затем пленным в Японии, запустил в своих книгах словечко «герои тыла», начал печатно обвинять А.М. Стесселя в падении крепости (а тот Купчинского – в предательском поведении во время плена), стал пламенным певцом мятежа во время первой революции, переписывался с Л.Н. Толстым (у которого ранее не находил «ни одной новой мыслишки»), в годы Первой мировой вновь стал военным корреспондентом, а в марте 1917 г. руководил эксгумацией, перевозкой из Царского Села и сожжением трупа Г.Е. Распутина. Последнее дело он совершил в качестве уполномоченного Временного правительства по делам бывшей Придворной конюшенной части. История его появления в этой должности довольно туманна. Во время Февральской революции Купчинский перегнал автомобили Собственного Его Величества Гаража из Царского Села в Петроград, получив 1 и 2 марта полномочия по комплектованию автомобильной базы Временного комитета Государственной думы; 7 марта министром-председателем Г.Е. Львовым ему было поручено управление всем имуществом конюшенного ведомства. Однако назначенный 8 марта комиссаром над бывшим МИДв Ф.А. Головин не сработался с Купчинским и 30 марта предложил заведование Придворной конюшенной частью и Гаражом члену Государственной думы В.И. Дзю-бинскому. Последующие две недели Купчинский отчаянно боролся за свое место, написал два письма Г.Е. Львову, в которых подчеркивал свои заслуги и обрисовывал планы выделения «автомобильной базы» (бывше- го Гаража Его Величества) в самостоятельное учреждение с подчинением непосредственно правительству, но все оказалось бесполезным: 16 апреля Филипп Петрович вынужден был сдать дела назначенцу Головина [7, с. 48–79].

Новым руководителем бывшей Придворной конюшенной части в статусе уполномоченного (сам он, впрочем, называл себя, как и А.А. Гринвальд, «заведующим» [15, л. 1]) комиссара над бывшим МИДв стал член III и IV Государственных дум (от Тобольской губернии), трудовик Владимир Иванович Дзю-бинский. Как и его предшественник, Дзюбин-ский, выступая в Думе по вопросам развития Сибири и на темы о нуждах крестьянства, был далек от круга проблем, связанных с деятельностью возглавляемого им теперь установления [12, с. 163–164]. Тем не менее Головин ранее уже делал попытку привлечь его к работе в структурах Комиссариата (видимо, на основании личного знакомства). 20 марта от имени комиссара (и за подписью его помощника П.М. Макарова) было отправлено служебное письмо М.В. Родзянко, в котором говорилось: «В ведение Государственного хозяйства переходят имущества чрезвычайной ценности, для упорядочения которых и охраны необходимо привлечь общественные силы, ввиду чего я нахожу крайне желательным и покорнейше прошу Вас привлечь с своей стороны для этой цели членов Государственной Думы: Владимира Ивановича Дзюбинского, Михаила Дмитриевича Калугина и Михаила Ивановича Арефьева, согласием которых я уже заручился». 26 марта последовал ответ М.В. Родзянко – ВКГД «не признал возможным командировать» указанных членов Думы «для участия в работах по передаче государству имуществ, находящихся в заведывании бывшего Министерства Императорского Двора» [24, л. 120, 145]. Однако, несмотря на возражения терявшего свое влияние ВКГД, указанные депутаты, за исключением Арефьева, в итоге все же оказались на руководящих постах в бывшем придворном ведомстве (Калугин возглавил бывший Придворный оркестр [30, л. 48, 55]).

Дзюбинскому, представителю левых политических сил, имевшему за плечами революционное прошлое, было нелегко найти об- щий язык с проникнутыми монархическим духом высшими служащими бывшей Придворной конюшенной части, преимущественно состоявшими в штаб-офицерских чинах. Впрочем, их отношения могли принимать самые неожиданные обороты, которые иллюстрирует уже упоминавшийся дневник С.И. Смирновой-Сазоновой. Если писательница, следившая за происходившим в конюшенном ведомстве, беспокоясь о судьбе А.В. Давыдова, 13 марта грустно размышляла: «Куда он, кавалерист и барин стар[ого] закала, теперь пристроится? Конюшен[ное] ведомство раскассируют, и он останется на улице» [33, л. 180], – то 20 мая появилась такая запись: «Давыдова призывал на днях комиссар Дзюбинский и предложил ему подать в отставку или ехать на фронт. Давыдов и от того, и от другого отказался. А через 2 дня неожидан[ная] перемена. Дзюбинский опять его призвал и не только оставляет его на службе, но даже с повышением, его делают заведующим хозяйством. Мы, говорит, узнали, что вы не ладили с своим начальством. Ему, очевидно, от конюхов стало изв[естно], каким гонениям Давыдов подвергался от Штауфа 1. Теперь Шта-уф оказал ему посмертную услугу. За борьбу с эт[им] немцем нов[ое] правительство оставляет Давыдова на службе» [34, л. 83].

Тем временем стали проявляться радикальные настроения низших служащих бывшей Придворной конюшенной части: вероятно, в связи с военизированной структурой этого учреждения, куда на руководящие должности назначались офицеры-кавалеристы, в него перешел и ряд армейских порядков, вылившихся в 1917 г. в противостояние между солдатами и офицерами. 13 апреля общее собрание служащих конюшенного ведомства постановило обратиться в Исполком Петроградского совета с рядом предложений, касавшихся улучшения их материального положения (ставились вопросы о восьмичасовом рабочем дне, повышении жалованья и т. д.) [28, л. 3]. Примерно тогда же, в конце марта – начале мая 2 общее собрание под председательством младшего шорного кучера Л.И. Полищука [15, л. 99 об.] обратилось к уполномоченному Дзюбинскому, требуя «отстронить от занимаемых ими должнас-тей, как не пользующихся доверием служащих»3 восьмерых начальствующих лиц (А.Х. Палео- лога, Б.В. Литвинова, А.А. Зееста, В.А. Измайлова, П.А. Обермиллера, А.А. Мосолова, А.А. Коржавина, В.Г. Жданова) [28, л. 4]. Отметим, что это требование далеко не полностью было удовлетворено новыми властями: Палеолог (с 4 мая), Зеест и Коржавин (с 1 июня) действительно были уволены (официально – по собственному прошению), тогда как Литвинов и Измайлов не только остались на службе, но и получили в течение 1917 г. повышения [26, л. 48 об., 91 об., 116]. 21 мая низшие служащие на очередном собрании под руководством упомянутого председателя «Комитета выборных» Л.И. Полищука выработали свои пожелания, связанные с возможной ликвидацией или радикальным преобразованием установления: они просили руководство в этом случае «ускорить выдачу судосберегательной и вспомогательной кассы», «не предъявлять служащим немедленно очищать казенные квартиры ими занимаемые» и распределить между служащими взятое из интендантства сукно «для постройки летнего платья» по цене, уплаченной интендантству. Старшие служащие ведомства также задумывались в это время о его будущем: в архивном фонде Придворной конюшенной части среди бумаг апреля – мая 1917 г. сохранились два недатированных и неподписанных печатных листа, озаглавленных как «Вопросы, требующие разрешения». В списке вопросов значились: судьба Конюшенного музея и вещей, «составляющих личную собственность Их Величеств и Государя Наследника», предложение о возможной продаже царских лошадей с аукциона, пожелание об оставлении «до ликвидации или переформирования Части всем служащим полного установленного содержания и довольствия» [2, л. 9–10, 12].

Дзюбинский, по своим интересам далекий от кавалерийских проблем, недолго пробыл уполномоченным по бывшей Придворной конюшенной части. Приказом Ф.А. Головина от 26 апреля заместителем Дзюбинского был назначен Евгений Александрович Френкель, с 1 мая официально ставший уполномочен-ным4 с окладом 600 руб. в месяц [16, л. 11; 25, с. 2; 26, л. 37, 73]. Так же как и оба его предшественника на этом посту, Френкель отнюдь не являлся опытным лошадником. В «Коллекции автобиографий русских писателей и ученых», собранной С.А. Венгеровым и отложившейся в его фонде в Рукописном отделе Пушкинского дома, сохранилась заполненная Френкелем в 1919 г. анкета, позволяющая установить основные вехи биографии: родился в Киеве в 1881 г., православный, родители – «купеческого состояния», образование получал «в Одессе и заграницей», основное занятие – «литератор и преподаватель средн[их] учебн[ых] зав[едений]». Писал под псевдонимом Е. Адамов в целом ряде журналов и газет, в том числе в «Киевской мысли», «Русском слове», «Русских ведомостях», «Речи», «Дне»; основными темами его публицистики были «Иностран[ная] жизнь, литература, обществ[енная] жизнь. “Письма” из Германии, Франции, Испании, Турции etc. – Московские и Петроградские». Графу «Особенно замечательные события жизни» Френкель заполнил так: «Начал писать в киевск[-их] изд[аниях] в 1898 г. В народ пошел (земс-к[им] учит[елем]) в 1901 г. Сотрудник толстых журн[алов] с 1902 г. Админ[истратив-ная] ссылка в Нарым [в] 1906 г., заграницу [в] 1907 году. Возвращение в Россию в 1911 году. При Врем[енном] Правит[ельстве] – уполномоченный К[омисса]ра В[ременного] П[равитель-ства]» [37, л. 1]. Жизненный путь Е.А. Френкеля представляется вполне типичным на фоне многочисленных похожих биографий российских оппозиционных публицистов, но, конечно, довольно нестандартным для руководителя конюшенного ведомства. Возможно, причина его назначения заключалась в принадлежности Френкеля к трудовикам, на что имеется указание в составленном в 1918 г. «Отчете о политической деятельности Автомобильной Базы Рабочего и Крестьянского Правительства» (см. ниже), – в этом случае он мог быть рекомендован своим однопартийцем В.И. Дзюбинским. Так или иначе, журналисту, специализировавшемуся на очерках из иностранной жизни, трудно было завоевать авторитет как у начальствующего состава, так и у низших служащих вверенного ему, но вряд ли сколько-нибудь знакомого ведомства.

Поскольку Е.А. Френкель по возрасту подлежал призыву в войска, Ф.А. Головин дважды (31 мая и в июле) обращался по этому вопросу к А.Ф. Керенскому. Указав во втором из этих обращений, что «Френкель занимает, собственно, должность положенную в

III классе и тем самым, согласно Уставу о воинской повинности, подлежал бы по сей должности освобождению от военной службы», Головин пояснял: «Хотя ратник 2 разряда Френкель не был назначен Управляющим бывшею Придворною Конюшенною Частью, а состоялся приказ о назначении его Уполномоченным по делам сей части, то подобное оформление замещения вакантной должности Управляющего было осуществлено по тем соображениям, что в переживаемое время являлось затруднительным заместить должность Начальника установления бывшего Министерства Двора которое предполагается в будущем к упразднению или реорганизации» [21, л. 81–85 об.]. Впрочем, пока что видимая обществу «реорганизация» конюшенной части выражалась в распродаже с аукциона части «царских» лошадей и экипажей [29, с. 2].

С 8 мая Е.А. Френкель начал, в качестве уполномоченного, подписывать приказы по «бывшей Придворной Конюшенной Части». С 8 августа формулировка изменилась: теперь приказы отдавались «бывшей Придворной Конюшенной Части и бывшему Собственному Его Величества Гаражу» [27, л. 15–16, 30]. За этим стояла определенная работа по «интеграции» Гаража в конюшенное ведомство, проводившаяся (вопреки предложениям Купчинского) руководством Комиссариата. Так, 16 июня Френкель получил служебное письмо из Хозяйственного отдела Кабинета, в котором «за последовавшей передачей б. Собственного Е. В. Гаража в Ваше ведение» предполагалось «в целях упрощения и ускорения делопроизводства по выдачам и уплатам по б. Гаражу, производимым ныне по ассигновкам б. Кабинета Его Величества, передать производство упомянутых выдач и уплат Вашему ведению непосредственно». По приказанию Головина отдел «предварительно утверждения этого предположения» запрашивал мнение Френкеля по изложенному вопросу. Уполномоченный ответил 22 июня, что «передача делопроизводства <...> в ведение б. Собственного Его Величества Гаража желательна, но что осуществить это предположение возможно не ранее начала будущего года, при ассигновании кредитов сметы б. Гаража и окончания подготовительных работ, мною предпринятых в настоящее время по делопроизводству и эксплуата- ции б. Придворной Конюшенной Части и б. Гаража в целях полного объединения их деятельности» [13, л. 2–3].

Устройство Гаража требовало постоянного внимания уполномоченного – как по неопределенности его бюджетного положения, так и по тому, что еще 27 марта, при Купчинском, инспектор Гаража Д.В. Ден подал заявление об отставке, удовлетворенное Ф.А. Головиным (о чем вр. и. о. начальника Канцелярии бывшего МИДв С.В. Гагарин сообщил Дену 5 апреля). Спустя несколько месяцев, 16 августа, Е.А. Френкель попытался найти себе помощника по автомобильной части, обратившись к Головину с предложением «зачислить на службу в бывший Собственный Его Величества Гараж Потомственного Дворянина Николая Ивановича Величко – Заведывающим хозяйственною частью Гаража с 1-го Июня сего года, с временным окладом в 3600 рублей в год». Комиссар поручил изучить этот вопрос Канцелярии бывшего МИДв, служащий которой, известный деятель «Мира искусства» В.Ф. Нувель составил к 24 августа справку, где отмечал, что «штатов Гаража не утверждено и что поэтому штатной должности За-ведывающего Хозяйственною Частью с окладом содержания в сем установлении не имеется». Тем не менее, учитывая, возможно, желание Головина пойти навстречу своему уполномоченному, Нувель предложил «сообщить Г. Френкелю, что к осуществлению предположения его о назначении Величко За-ведывающим Хозяйственною Частью сего установления, с производством содержания по 3600 руб. из свободных сумм Гаража, со стороны Г. Комиссара препятствий не встречается». В этом духе и было составлено отношение Канцелярии бывшего МИДв к Е.А. Френкелю 28 августа. Однако, когда 15 сентября последний вновь обратился к комиссару с предложением назначить исполняющему обязанности заведующего хозяйственной частью бывшего Гаража Его Величества Н.И. Величко еще и квартирные деньги в размере 1 000 руб., заведующий Временной комиссией для ликвидации Конт-ролей б. Министерства двора и уделов Д.П. Богданов, к которому на отзыв было отправлено ходатайство Френкеля, ответил (10 ок- тября), что руководимая им комиссия «затрудняется сообщением отзыва по ходатайству о назначении г. Величко квартирных денег по VI классу, тем более что не только никаких сумм по смете Гаража не имеется, но предстоит весьма крупная передержка». В итоге уже в конце ноября вр. и. о. комиссара над бывшим МИДв Н.Э. Рюдман отклонил предложение о выплате Величко квартирных денег [18, л. 62, 64, 892–896, 898].

Некоторые штрихи «френкелевского» периода истории конюшенного ведомства содержатся в уже упоминавшемся дневнике С.И. Смирновой-Сазоновой, интересовавшейся служебным положением своего родственника А.В. Давыдова. Со свойственной ей прямотой писательница, державшаяся правых взглядов, зафиксировала 13 сентября: «У Давыдова давно уже б[ыли] нелады с его начальством, жидом Френкелем. Марья Николаевна, желая помочь сыну, оказала ему мед-веж[ью] услугу. Она написала Стаховичу 5, их бывш[ему] орловск[ому] предводителю, что положение Давыдова невыносимо, что в ко-нюшен[ном] ведомстве хозяйничают жиды, что Френкель выдвигает только своих, и просила куда-ниб[удь] устроить Давыдова. Стахович, кот[орый] в это время сам бросил фин-лянд[ское] ген[ерал]-губернаторство и кот[о-рому] б[ыло] не до того, чт[обы] устраивать других, переслал это письмо Головину, а тот, не долго думая, послал его тому же Френкелю. Как верн[ый] жидовск[ий] слуга, он выдает жидам русских, кот[орые] осмеливаются их хулить. Можно судить, в как[ое] положение попал теперь Давыдов». 17 сентября Давыдов, рассказывая Смирновой-Сазоновой о своих служебных делах, сообщил, что «они т[ак] плохи, что не нынче-завтра из конюше-н[ного] ведомства ему придется уйти. На его место уже приглашен какой-то полковник. Френкель невзлюбил его за глухоту и за то, что он недостаточно расторопен, не умел, на-пр[имер], найти сена, а какой-то др[угой] служащий поехал и достал полтораста пудов. Письмо Марии Николаевны, кот[орое] Головин переслал Френкелю, испортило окончательно отношения последнего с Давыдовым» [34, л. 375–376, 379–380]. Впрочем, «барин старого закала», как называла Давыдова Смирнова-Сазонова, смог пережить и этого начальника, подобно промелькнувшим до него на административном небосклоне Ф.П. Купчинскому и В.И. Дзюбинскому.

11 сентября и. д. смотрителя зданий бывшей Придворной конюшенной части ротмистр А.А. Мосолов доложил Е.А. Френкелю о проникновении воров в Конюшенный музей, что обнаружилось при осмотре музея в этот день в связи с проведением работ «по укладке музейного имущества». Грабителям пришлось потрудиться, чтобы попасть в здание («осмотр помещения показал, что на чердаке здания Музея крыша взломлена, а каменная стена корпуса № 2, соприкасающаяся с Музеем, была проломлена около аршина шириной»), где им удалось поживиться рядом ценных вещей. Согласно рапорту Мосолова, все хищения были совершены в музейном зале № 4: «1) не хватает на наружной стороне левой дверцы кареты за № 16 – трех аметистов, 126 тяжеловесов и 2 красных камня; 2) на 8-местной карете за № 17 на передней части левой стороны сорвано бронзовое украшение, которое было найдено в том же зале; 3) на золоченой карете за № 12 сорвана бронзовая корона и с плата бронзовое вензелевое украшение, которое также было найдено в том же зале» [31, л. 61–61 об.]. Эти тревожные известия могли лишь усилить общее нервное настроение служащих, квартиры которых располагались в соседних с музеем зданиях, и увеличить их подозрительность по отношению друг к другу: кража в подобном, весьма специализированном по характеру своих коллекций, учреждении невольно заставляла думать о соучастии в ней кого-то из работников конюшенной части.

24 октября, согласно записи Смирновой-Сазоновой, «везде запирают наглухо ворота и подъезды. В конюшен[ном] ведомстве у всех ворот поставили казаков» [34, л. 458–459], Френкель, подписав свой последний приказ по ведомству [27, л. 47–47 об.], отправился на заседание Совещания по пересмотру штатов бывшего МИДв. Там был принят ряд важных решений о дальнейшей судьбе руководимого им установления (несмотря на сомнения собравшихся в том, что оно сохранится в будущем в составе Комиссариата), которое в соответствии с предложением Ф.А. Головина, внесенным на рассмотрение кабинета мини- стров, постановили переименовать в «Автомобильную и конюшенную базу Временного правительства». Члены Совещания одобрили предложенные Френкелем меры по сокращению штатов конюшенной части и более тесному ее объединению с бывшим Гаражом, носившим теперь название «Автомобильной части Базы» [8, л. 7–8]. Тем временем назревали события, которые радикальным образом скорректировали намеченный уполномоченным путь преобразований – именно ему, как ставленнику свергнутого правительства, в первую очередь и пришлось «сократиться».

5 августа 1918 г. Комитетом служащих некогда возглавляемого Френкелем установления был составлен «Отчет о политической деятельности Автомобильной Базы Рабочего и Крестьянского Правительства», в котором кратко была обрисована сложившаяся накануне штурма Зимнего ситуация: «С первых дней Февральской Революции вся власть по Управлению Автомобильной Базой бывш. Временного Правительства перешла всецело в руки назначенных от б. Правительства уполномоченных, из коих последнее время перед Октябрьским переворотом был трудовик Френкель, и в то время существовал Комитет служащих, куда и вошли 2 партийных члена: большевик и эс-эр, который ведал только чисто профессиональным вопросом и всегда жил враждебно с Уполномоченным Френкелем и его ставленником Заведующим Хозяйственной Частью Величко». С 26 октября, говорилось далее в отчете, «т. е. с первого дня Социальной Революции, вся власть по Управлению Автомобильной Базой перешла целиком в руки Комитета, что и видно из протокола от 27 Октября 1917 г. за № 15 – где говорится, что всем служащим предлагается беспрекословно подчиняться распоряжениям Комитета. Того же числа Комитет немедленно делегировал в Смольный к Тов. Луначарскому депутацию с резолюцией, вынесенной на Общем Собрании служащих, что Автомобильная База признает власть Советов и отдает в полное распоряжение Военно-Революционного Комитета все имеющиеся автомобили и этим самым дала она ускорение действий Нового Правительства». Вскоре база была подчинена назначенному большевиками комендантом Зимнего дворца корнету Н.И. Покровскому

(в «Отчете» назначение последнего «комиссаром» базы отнесено к 28 октября, отношение ВРК к коллективу базы с известием об этом датировано 29 октября). Впрочем, как отмечалось в «Отчете», Покровский пробыл «на означенном посту около недели и по неизвестным для нас причинам он был удален» [19, л. 2; 22, с. 309].

Отметим, что в эти дни, на волне Октябрьской революции, чуть было не вернулся в конюшенное ведомство Ф.П. Купчинский. Еще в советское время среди документов, отложившихся в фонде Петроградского ВРК, был опубликован весьма примечательный приказ наркома просвещения А.В. Луначарского (которому новая власть поручила заведывание и бывшим МИДв) от 5 ноября 1917 года. Луначарский, «на основании постановлений общего собрания служащих автомобильно-конюшенной базы Российской республики от 5 ноября 1917 г.» объявлял в приказе об увольнении ряда начальствующих лиц Придворной конюшенной части и назначении на их место кандидатов, угодных общему собранию служащих. Наиболее важная часть документа касалась главы установления Е.А. Френкеля, которого предписывалось «освободить от занимаемой им должности <...> и на место его утверждаю избранного служащими Ф.П. Купчинского, в должности уполномоченного, коему, как лицу, облеченному доверием служащих базы, Е.А. Френкель обязан немедленно сдать свою должность». В том же документе содержалось требование и к Н.И. Величко сдать дела «Ф.И. Гензелю, выбранному служащими на должность заведующего автомобильной частью, от комитета служащих» [23, с. 140].

Однако вопреки приказу наркома просвещения Купчинский во главе базы так и не стал. Он даже не упоминается в «Отчете о политической деятельности Автомобильной Базы Рабочего и Крестьянского Правительства», где указано, что 5 ноября, в день издания приказа, на общем собрании служащих в присутствии Луначарского был избран «на место непризнанного служащими Уполномоченного Френкеля» подполковник Александр Густавович Болин [19, л. 2–2 об.], получивший полномочия и от руководства Комиссариата – приказом врио комиссара Временного правительства над бывшим МИДв Н.Э. Рюдмана – от

20 ноября ему было поручено временное исполнение обязанностей уполномоченного по делам бывшей Придворной Конюшенной Части и бывшего Гаража Его Величества ввиду «отъезда из Петрограда» Е.А. Френкеля [26, л. 135]. Причиной, помешавшей Купчинскому вернуться к руководству Автоконюшенной базой могло стать его резкое идейное расхождение с большевистскими властями, проявившееся вскоре после Октябрьской революции и приведшее в конце концов Купчинского в стан противников большевиков в Гражданской войне [7, с. 78–79]. Что же касается Болина, то можно констатировать, что впервые со времен Февральской революции во главе конюшенного ведомства встал профессионал-кавалерист, имевший за своими плечами десятилетний опыт службы в этом установлении [35, с. 313], продолжавший, впрочем, до самого конца года подписывать приказы по части как «заместитель уполномоченного Комиссара Временного Правительства» [27, л. 48–55 об.]. Болин и в самом деле не был полновластным начальником ведомства – в качестве политического руководителя «10-го Декабря Центральным Исполнительным Комитетом был назначен и утвержден Тов. Луначарским в должности Комиссара Авто-Конюшенной Базы Товарищ Бородачев» [19, л. 2 об.]. В 1918 г. комиссар И. Бородачев уже «утверждал» приказы по базе, подписывавшиеся к тому времени председателем коллектива служащих [10, л. 7–9].

Изложив, таким образом, фактическую сторону деятельности бывших Придворной конюшенной части и Гаража Его Величества в 1917 г., представляется возможным сделать некоторые выводы. Во-первых, характерной чертой их истории в это время явилась частая смена начальников, которых в течение года было семь человек (А.А. Гринвальд, Ф.П. Купчинский, В.И. Дзюбинский, Е.А. Френкель, Н.И. Покровский, А.Г. Болин, И. Боро-дачев), причем только двое (Гринвальд и Болин) могли считаться специалистами в порученном их ведению деле. Во-вторых, низшие служащие этих установлений отличались, на фоне прочих работников бывшего придворного ведомства, сравнительным радикализмом и достаточно большой степенью организованности, выдвигая к руководству требования как экономического, так и чисто административного характера (об увольнении неугодных им чиновников ведомства). В-третьих, дискуссионным вопросом оставался статус Гаража: если Купчинский предлагал выделить его из состава конюшенной части, то Френкель, наоборот, предпринимал усилия по объединению их деятельности. Наконец, в четвертых, следует отметить то непростое положение, в котором оказались старшие служащие, с одной стороны, теснимые кучерами и конюхами, а с другой – не всегда находившие понимание у случайных, в общем, лиц, возглавлявших в 1917 г. конюшенное ведомство.